Филипченко, Анатолий Васильевич

Анатолий Васильевич Филипченко
blank300.png|1px]] [[file:blank300.png Анатолий Филипченко (на переднем плане)
Страна:	СССР СССР
Воинское звание:
Экспедиции:	Союз-7, Союз-16
Дата рождения:	26 февраля 1928(1928-02-26) (96 лет)
Место рождения:	пос. Давыдовка, Острогожский уезд, Воронежская губерния, РСФСР, СССР
Награды:	Классная квалификация

Анато́лий Васи́льевич Фили́пченко (укр. Анатолій Васильович Філіпченко, род. 26 февраля 1928, пос. Давыдовка, Воронежская губерния) — советский космонавт, дважды Герой Советского Союза.

Биография

Родился в семье военнослужащего. Украинец.

Учился в Острогожске в школе № 2. В 1947 окончил 6-ю Воронежскую спецшколу ВВС в Липецке (находилась на улице Ушинского, 8), в 1950 — Чугуевское военное авиационное училище лётчиков.

После учёбы служил в авиационных частях ВВС СССР. Начинал службу старшим лётчиком, потом командиром звена, заместителем командира эскадрильи; получил квалификацию «Военный лётчик 1-го класса». В 1961 закончил обучение в Военно-воздушной академии. В 1950—1963 был старшим летчиком-инструктором управления 119-й истребительной авиационной дивизии в Одесском военном округе.

В 1963 был зачислен в отряд космонавтов и прошёл полный курс общекосмической подготовки, а также подготовки к полётам на космических кораблях серии «Союз». В 1969 дублировал Бориса Валентиновича Волынова перед его полётом на «Союзе-5».

Первый полёт Анатолий Филипченко совершил с 12 по 17 октября 1969 на космическом корабле «Союз-7» вместе с Владиславом Волковым и Виктором Горбатко. В программу полёта входила стыковка с космическим кораблём «Союз-8», которая не состоялась из-за технических неполадок. Общая продолжительность полёта составила 4 дня 22 часа 40 минут и 23 секунды.

В 1970 дублировал Андриана Николаева перед его полётом на «Союзе-9».

В 1973 был назначен командиром экипажа, проходившего подготовку к совместному советско-американскому космическому полёту (ЭПАС).

Второй полёт совершил со 2 по 8 декабря 1974 на космическом корабле «Союз-16» вместе с Николаем Рукавишниковым. Полёт проходил в рамках подготовки к проекту ЭПАС, во время полёта была совершена отработка корабля и стыковочного узла. Общая продолжительность полёта составила 5 дней 22 часа 23 минуты и 35 секунд.

В 1975 дублировал Алексея Леонова перед его полётом на «Союзе-19».

С 1978 — генерал-майор авиации.

В 1978 вышла его книга «Надежная орбита».

В отряде космонавтов находился до 1979.

С 1978 по 1988 работал начальником управления Центра подготовки космонавтов. С 1989 по 1992 работал заместителем директора Харьковского ОКБ средств технического обучения и директором Московского филиала.

Награды

• Две медали «Золотая Звезда» Героя Советского Союза и два ордена Ленина (22 октября 1969, 11 декабря 1974);
• орден Трудового Красного Знамени (30 мая 1988);
• медаль «За заслуги в освоении космоса» (12 апреля 2011 года) — за большие заслуги в области исследования, освоения и использования космического пространства, многолетнюю добросовестную работу, активную общественную деятельность;
• одиннадцать юбилейных медалей;
• лауреат Государственной премии СССР (1981, за организацию международных полетов на орбитальной станции «Салют»);
• орден Республики V степени (СРР);
• орден Государственного Знамени ВНР (ВНР, 05 апреля 1971);
• медаль «25 лет народной власти» (НРБ);
• медаль «За укрепление братства по оружию» (НРБ);
• медаль «За укрепление дружбы по оружию» I степени (ЧССР);
• медаль «Братство по оружию» III степени (ГДР);
• медаль «1300 лет Болгарии» (29 марта 1982);
• золотая медаль имени К. Э. Циолковского Академии наук СССР (1981);
• Почётный знак правительства Воронежской области «Благодарность от земли Воронежской» (26 февраля 2013 года) — за многолетний плодотворный труд, большой личный вклад в развитие отечественной космонавтики, активную жизненную позицию и в связи с 85-летием со дня рождения.

Память

Почётный гражданин городов: Калуга, Липецк, Острогожск, Чита, Аркалык и Караганда (Казахстан), Сумы (Украина), Хьюстон (США), пгт Давыдовка, Михайлов.

В 1986 году в Липецке переулок Космонавтов был переименован в улицу Филипченко.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1305 Филипченко, Анатолий Васильевич]. Сайт «Герои Страны».

• [www.cosmoworld.ru/spacehistory/astronauts/filipchenko.html Биография на www.cosmoworld.ru].
• [www.astronaut.ru/as_rusia/vvs/text/filipshenko.htm Анатолий Филипченко на www.astronaut.ru].

Отрывок, характеризующий Филипченко, Анатолий Васильевич

Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.