Филистимский язык
Поделись знанием:
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
| Филистимский язык | |
| Самоназвание: |
неизвестно; |
|---|---|
| Регионы: |
прибрежная полоса юго-западного Ханаана: территория Газы и примыкающие территории вдоль побережья (Ашдод) |
| Вымер: |
около VII в. до н.э. |
| Классификация | |
| Категория: | |
|
предположительно анатолийские языки | |
| Письменность: |
кипро-минойское письмо, протоханаанейское письмо, финикийское письмо |
| См. также: Проект:Лингвистика | |
Филистимский язык — язык народа филистимлян до их ассимиляции семитским окружением. Известен по фрагментарным свидетельствам — глоссам в Ветхом Завете и единичным кратким текстам.
Уже к IX—VIII векам до н. э. большая часть филистимлян семитизировалась[1] и выработала собственный филистимский семитский язык, известный также как экронский язык ханаанской подподгруппы северо-западной семитской подгруппы[2][3].
Содержание
Тексты «филистимским линейным» письмом
Перечисленные ниже тексты по внешнему виду напоминают кипро-минойское письмо, однако не включаются в его корпус, поскольку лишь часть исследователей согласна с такой идентификацией[4], другие более осторожно пишут о «линейном письме эгейского происхождения».
- Афек: табличка с текстом из нескольких строк[5].
- Ашкелон: черепок с надписью краской из 9 знаков[6].
- Ашдод: глиняные филистимские печати с текстами из 5-6 знаков[7][8][9][10]. Чтение знаков приведено согласно Дж. М. Факкетти и не является общепринятым[11].
- Текст 1: du-re?-()-te-ja
- Текст 2: ja?-()-ro-ba + отдельно стоящая силлабограмма е
- Тель-Касиле: надпись на амфоре (чтение Дж. Факкетти): ti?-jo 1[11].
- несколько черепков микенской керамики с единичными знаками, напоминающими кипро-минойские (возможно, метки гончаров)[12][13].
Специалисты по кипро-минойскому языку (С. Феррара, Ф. Стил) высказали осторожное сомнение в том, что данные надписи являются кипро-минойскими, ввиду особенностей начертания знаков, отличающих их от кипрских надписей. Б. Дэвис идентифицировал ряд знаков иначе, чем Факкетти[4]. Скудность и краткость надписей не позволяет судить, на каком именно языке они выполнены.
Тексты финикийским и арамейским письмом
Филистимляне заимствовали финикийское письмо[14].
Как относительно длинные филистимлянские тексты (финикийским письмом) идентифицированы остракон из Избет-Царта (fr:Izbet-Sartah), два остракона и печать из Телль-Джемме (Тель-Гамма, de:Tell Jemmeh)[10].
Текст из Избет-Царта (5 строк, IX в. до н. э.), по некоторым оценкам, выполнен не финикийским, а более ранним ханаанейским письмом. Текст не поддаётся интерпретации, за исключением последней строки (перечень букв финикийского письма)
- 'bsdh’t 'o
- ktnoqh’tb’z[]toltt
- y qsqq
- oygbnhp’tbhdzqloto’ob’hbrobs
- 'bgdhwzhtyklmnsopsqrst
Первый остракон из Телль-Джемме (VII в. до н. э.) представляет собой перечень имён. По мнению Аарона Кемпински, каждая строка означает «А, (сын) В-а», при этом второе имя оканчивается показателем -š, который он сравнивает с генитивом индоевропейских языков. Большая часть имён интерпретируются как семитские (некоторые — с прибавлением указанного окончания), однако около трети имён не являются семитскими, хотя, возможно, имеют параллели среди анатолийских имён, а также, возможно, кипрских (последние засвидетельствованы в ассирийских текстах)[15]. Дж. М. Факкетти также считал данный показатель генитивом, но этрусским.
- lhrš . bnkš
- wnnt . 'dnš
- šlm . 'nš
- bolšm' . šgš
- rk' . šm'š
- bol' . hmš
- ntn . ppš
- tb . šl[
Второй остракон (VII в. до н. э.) представляет собой, по-видимому, также список имён с цифрами в конце строк. В нём неоднократно встречается морфологический показатель -yh (возможно, соответствует конечному -ja из текста «линейным» (кипро-минойским?) письмом), а также, вероятно, уже упомянутый показатель генитива имён -š[11].
- []
- []h klytbš[]
- [] ksryh 2[]
- []y brzyh 20[]
- []rvš 3Z []
- [] 1Z
Здесь Z — зигзагообразный знак (видимо, также числительное).
Возможно, к филистимским также можно отнести несколько плохо интерпретируемых остраконов с исключительно краткими надписями из Ашдода, Тель-Касиле, Ацора, Телль-эль-Фара и др. Дж. Наве насчитывает в общей сложности 14 филистимских надписей финикийским или арамейским письмом[16].
Лексика
Личные имена
Филистимляне в Библии и других древних текстах носят как семитские имена, так и имена неясной этимологии.
- Ахиш (Анхус, ассир. i-ka-u-su) — правитель Гефа, покровитель Давида. Имя сопоставляют с малоазийским именем Анхиз.
- Голиаф имеет аналоги в анатолийских языках — карийское Улиат[17] и лидийское Адиатт/Алиатт[18][19]. Известна также эллинизированная форма анатолийского имени — Каллиад.
- Далила — жена Самсона, предавшая его
- Митинти — имя двух правителей, в Ашдоде и в Ашкелоне — упоминаются как в финикийских, так и в ассирийских текстах[20].
- Тайта, правитель сирийских филистимлян (царство Палистин в долине Амук) и его жена Купапияс носят характерные анатолийские имена.
Имена богов
- Дагон
- Пифогея (условно, передаётся как ptgy) — имя богини из посвятительной надписи в Экроне[21][22]. Та же надпись (en:Ekron Royal Dedicatory Inscription) содержит генеалогию филистимских царей с их именами.
Топонимы
- Секелаг — город, построенный филистимлянами (1Цар. 27:6–30:26).
Другие глоссы
В Библии засвидетельствован ряд филистимских глосс, в частности:
- Титул seren (предводитель филистимлян) в современном иврите приобрёл новое значение «капитан» (воинское звание ЦАХАЛ); ряд исследователей, в частности, Р. Д. Барнетт[23] считал, что данное слово связано с неохеттским sarawanas/tarawanas[24] или др.-греч. τύραννος (тиран — которое, в свою очередь, было западноанатолийским заимствованием; первым известным носителем данного титула был лидиец Гиг).[25][26][27][28][29][30][31]. Томас Шнайдер, напротив, отождествлял термин seren с лемносским словом seronai, который он интерпретирует как титул (интерпретация спорна)[32].
- kōbá — название медного шлема Голиафа в 1Цар. 17:5–38, — Эдвард Сепир предполагал, что слово имеет индоевропейскую этимологию[33].
- ’argáz — ящик или сосуд с золотыми дарами филистимлян, упоминаемый в 1Цар. 6:8–15 и более нигде в Библии,[34] — по мнению Э. Сепира, «явно не семитское слово», хотя в арамейском и арабском есть параллели.
- титул padî.[35]
Филистимский семитский язык
Известно несколько десятков надписей с территории филистимского Пятиградья, выполненных на особом местном диалекте ханаанейского языка, одним из потомков которого является также иврит. Полный каталог таких надписей опубликовал Л. Несёловский-Спано[pl][36].
Пример: текст остракона из Ашкелона[37]:
- ]m‘br . sû . tsû[
- ]k?w . ysû n? . l[
- ]‘ [.] br [.] s\pn?[
См. также статью о царской посвятительной надписи из Экрона: en:Ekron Royal Dedicatory Inscription
Напишите отзыв о статье "Филистимский язык"
Примечания
- ↑ Singer, Itamar. «Egyptians, Canaanites, and Philistines in the Period of the Emergency of Israel», inI. Finkelstein & N. Na’aman, eds. From Nomadism to Monarchy. Archaeological and Historical Aspects of Early Israel. Jerusalem: 1994: 336
- ↑ Byrne R. (2002) Philistine Semitics and Dynastic History at Ekron. Ugarit-Forschungen, 34
- ↑ [web.archive.org/web/20061222225051/femto.tau.ac.il/~oyd11/tau/ekron.html The Canaanite Dialect of the Dedicatory Royal Inscription from Ekron - Jaacob Callev]
- ↑ 1 2 www.fcsh.unl.pt/kubaba/KUBABA/k_2_2011_texts/DAVIS%202011%20-%20Cypro-Minoan%20in%20Philistia.pdf
- ↑ Kochavi,M. and Beck, P. 1990. The Egyptian Governor’s Residence and Its Finds (Israel Museum Catalogue 312). Jerusalem. P. 24
- ↑ Cross, F. M. and Stager, L. E. 2006. Cypro-Minoan Inscriptions Found in Ashkelon. Israel Exploration Journal 56: 129—159: see discussion on pp. 131—134
- ↑ Assaf Yasur-Landau. The Philistines and Aegean Migration at the End of the Late Bronze Age, p. 309
- ↑ Ben-Shlomo, David (2010). Philistine Iconography. A wealth of style and symbolism. p. 72
- ↑ Ben-Tor, Amnon (1991). The archaeology of ancient Israel, p. 279
- ↑ 1 2 Garbini, Giovanni. I Filistei. Gli antagonisti di Israele, nuova edizione, Brescia, Paideia, 2012
- ↑ 1 2 3 Facchetti G. M. (2002). [www.academia.edu/2025478/Appunti_di_morfologia_etrusca_Firenze_Olschki_2002 Appunti di morfologia etrusca]. P. 148—150.
- ↑ Landau, A. Y. & Goren, Y. (2004). A Cypro-Minoan potmark from Aphek. Tel-Aviv 31, pp. 22-31.
- ↑ Ben-Shlomo, David. (2014). Marked jar handles from Tel-Miqne — Ekron. Material Culture Matters: Essays on the Archaeology of the Southern Levant in Honor of Seymour Gitin. Edited by John R. Spencer, Robert A. Mullins, and Aaron J. Brody. Eisenbrauns, Winona Lake, Indiana. 2014, pp. 17-32
- ↑ [www.hapiru.ru/Text3-4.html Филистимляне]
- ↑ Kempinski, 1987, p. 21.
- ↑ Naveh, 1985, p. 17
- ↑ Vernet Pons, M. (2012). [www.academia.edu/10348533/The_etymology_of_Goliath_in_the_light_of_Carian_pn_Wljat_Wliat_a_new_proposal The etymology of Goliath in the light of Carian Wljat/Wliat: a new proposal]. Kadmos, 51, 143—164.
- ↑ [gath.wordpress.com/2006/02/16/comment-on-the-news-item-in-bar-on-the-goliath-inscription/ Tell es-Safi/Gath weblog.] and [web.archive.org/web/20080109230143/faculty.biu.ac.il/~maeira/Goliath/Goliath+Inscription.html Bar-Ilan University.]; For the editio princeps and an in-depth discussion of the inscription, see now: Maeir, A.M., Wimmer, S.J., Zukerman, A., and Demsky, A. 2008 (In press). An Iron Age I/IIA Archaic Alphabetic Inscription from Tell es-Safi/Gath: Paleography, Dating, and Historical-Cultural Significance. Bulletin of the American Schools of Oriental Research.
- ↑ Georg Hüsing, according to Ferdinand Bork in AfO 13 (1939—1941:227), noted by G. A. Wainwright, «Some Early Philistine History» Vetus Testamentum 9.1 (January 1959:73-84) p. 79 note 3
- ↑ Naveh, p. 9
- ↑ Schneider, 2011, p. 575
- ↑ Schäfer-Lichtenberger (2000). The goddess of Ekron and the religious-cultural background of the Philistines // Israel Exploration Journal 50, pp. 82-91.
- ↑ Barnett, «The Sea Peoples» Sect. IV «The Philistines», New Cambridge Ancient History p. 17 — упомянут в критическом обзоре Майкла Астура (Michael C. Astour) в Journal of the American Oriental Society, 92.3 (July — September 1972:457f.
- ↑ Sandars, Nancy K., The Sea Peoples: Warriors of the Ancient Mediterranean, 1250—1150 BC, Thames and Hudson, 1978
- ↑ Robert Drews, «The First Tyrants in Greece» Historia: Zeitschrift für Alte Geschichte, 212 (2nd Quarter 1972:129-144) p. 138.
- ↑ Helck W., Ein sprachliches Indiz für die Herkunft der Philister, in: Beiträge zur Namenforschung 21, 1983, p. 31.
- ↑ Meriggi, P. «Schizzo della delineazione nominale dell’eteo geroglifico (Continuazione e fine)», in: Archivio Glottologico Italiano, 38, 1953. pp. 36-57.
- ↑ Chantraine, P. Dictionnaire étymologique de la langue grecque. Histoire des mots, vol. 4.1, 1968, p. 1146.
- ↑ Gusmani 1969: R. Gusmani, Isoglossi lessicali Greco-Ittite, in: Studi linguistici in onore di Vittore Pisani, Brescia 1969, Vol. 1, p. 511-12.
- ↑ Cornil, P. «Une étymologie étrusco-hittite», Atti del II Congresso Internazionale de Hittitologia, Pavía, 1995, p. 84-85.
- ↑ Rabin, C. «Hittite Words in Hebrew», Or NS 32, 1963, pp. 113-39.
- ↑ Schneider, 2011, p. 572
- ↑ Sapir, «Hebrew 'helmet,' a loanword, and its bearing on Indo-European phonology» Journal of the American Oriental Society 57.1 (March 1937:73-77).
- ↑ E. Sapir, "Hebrew 'argáz, a Philistine Word, " Journal of the American Oriental Society (1936:272-281)
- ↑ «Common IE property» asserts (Sapir 1936:279 note 23) noting Greek πόσις, Lithuanian -pati-s, -pats, and Tocharian A pats.
- ↑ Niesiołowski-Spanò, Łukasz (2012), p. 435-…
- ↑ [members.bib-arch.org/publication.asp?PubID=BSBA&Volume=22&Issue=1&ArticleID=13 The Epigraphical Record: A Philistine Ostracon from Ashkelon | The BAS Library]
Литература
- Cross, Frank Moore (1996). "[members.bib-arch.org/publication.asp?PubID=BSBA&Volume=22&Issue=1&ArticleID=13 A Philistine Ostracon from Ashkelon], " Biblical Archaeology Review, 22 (January-February 1996): 64-65;
- Keel, Othmar (1994). [www.jstor.org/discover/10.2307/27926332?uid=2134&uid=2477157477&uid=3739448&uid=2477157487&uid=2&uid=3737720&uid=70&uid=3&uid=2477157477&uid=60&sid=21106418716691 Philistine anchor seals]. Israel Exploration Journal > Vol. 44, No. 1/2, 1994.
- Kempinski, Aharon (1987). "[www.jstor.org/discover/10.2307/27926047?uid=3739448&uid=2477157477&uid=2&uid=3737720&uid=3&uid=60&sid=21106429993801 Some Philistine Names from the Kingdom of Gaza], " Israel Exploration Journal, 37 (1987): 2G24;
- Naveh, Joseph (1985). "[www.jstor.org/discover/10.2307/27925967?uid=3739448&uid=2&uid=3737720&uid=4&sid=21106417539601 Writing and Scripts in Seventh-Century B.C.E. Philistia: The New Evidence from Tel Jemmeh], " Israel Exploration Journal, 35 (1985): 8-21, P12-4
- Niesiołowski-Spanò, Łukasz (2012). [books.google.ca/books?id=dBV2BwAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=uk&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Dziedzictwo Goliata: Filistyni i Hebrajczycy w czasach biblijnych]. Torun. — книга содержит полный корпус филистимско-семитских надписей и ряд сведений об их досемитской письменности.
- Schneider, Thomas (2011). The Philistine language. New etymologies and the name 'David'. Ugarit-Forschungen 43, pp. 569—580.
- Shea, William (2003). [www.researchgate.net/publication/28162690_Samson_and_Delilah_in_a_Philistine_Text_from_Ashkelon Samson and Delilah in a Philistine text from Ashkelon]. DavarLogos, ISSN 1666-7832, Vol. 2, Nº. 1, 2003, pags. 73-86 01/2003.
- Singer, Itamar (2009). [www.academia.edu/241760/The_Aphek_Philistine_Fragment A fragmentary tablet bearing an unknown script]. In: Y. Gadot, E. Yadin (Eds.). Aphek-Antipatris II. The remains on the acropolis. The Moshe Kochavi and Pirhiya Beck excavations. Tel Aviv 2009. Chapter 16. P. 472—484.
- Stieglitz, Robert (1982). [members.bib-arch.org/publication.asp?PubID=BSBA&Volume=8&Issue=4&ArticleID=12 Did the Philistine write?] Biblical Archaeology Review, 8(4), p. 31.
- Stieglitz, Robert (1977). Inscribed seals from Tell Ashdod: the Philistine script? Kadmos XVI, p. 97.
Отрывок, характеризующий Филистимский язык
– Как же? Как же? Стоит или лежит?– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
