Филлипс, Ричард (моряк)

Ричард Филлипс (род. 16 мая 1955) — американский моряк торгового флота и прозаик, бывший капитан судна MV Maersk Alabama, которое в апреле 2009 года было захвачено сомалийскими пиратами.

Молодость и образование

Филлипс родился в Винчестере, штат Массачусетс, окончил Винчестерскую среднюю школу в 1973 году. Филлипс поступил в Массачусетский университет в Амхерсте и планировал изучать международное право, но позже перевёлся в Массачусетскую морскую академию, которую закончил в 1979 году. Во время своего обучения Филлипс подрабатывал водителем такси в Бостоне. В 1978 году за Филлипса вышла замуж Андреа Коджиа, медсестра, в браке с которой он имеет двоих детей — Дэниэла и Марию.

Карьера

Захват судна MV Maersk Alabama

7 апреля 2009 года морская администрация США, следуя данным НАТО, выпустила «предупреждение мореплавателям» касательно Аденского залива у берегов Сомали, рекомендуя кораблям идти по крайней мере в 600 морских милях (1100 км) от побережья Сомали. Словно подтверждая эти рекомендации, 8 апреля 2009 года четверо сомалийских пиратов в возрасте от 17 до 19 лет взобрались на борт Maersk Alabama с рыболовного катера, когда судно находилось в 240 морских милях (440 км) к юго-востоку от сомалийского портового города Эйл. С экипажем в 20 человек судно вышло из Салала, Оман, и следовало в Момбасу, Кения. Оно перевозило 17 тысяч тонн груза, из которых 5000 тонн были гуманитарными грузами, направленными в Кению, Сомали и Уганду. «В этом районе мира любая вспышка на радаре вызывает беспокойство», — говорил позже Филлипс. «Я всегда говорил своему экипажу, что вопрос звучит как „когда“, а не как „если“».

Команда корабля была подготовлена к таким событиям и за день до нападения как раз моделировала отражение атаки пиратов. После сигнала о нападении главный инженер Майк Перри сопроводил 14 членов экипажа в комнату, специально подготовленную для таких случаев, остальные моряки зажгли факелы. По словам Майка Перри, он и его первый помощник Мэтт Фишер потопили пиратский катер вскоре после высадки пиратов на судне, продолжая управлять рулём Maersk Alabama и затопив таким образом меньшее по размерам судно. Несмотря на эти действия, пиратам удалось оказаться на судне и захватить капитана Филлипса. Когда пираты проникли на борт судна, члены экипажа заперлись в машинном отделении. Они позже одолели одного из пиратов и захватили его. Экипаж попытался обменять захваченного пирата, которого они держали связаным в течение двенадцати часов, на Филлипса. По словам члена экипажа, Филлипс и пираты находились в шлюпке за бортом, но она не двигалась, поэтому экипаж сбросил спасательную шлюпку и встретился с пиратами для обмена пленниками и лодками. Захваченный пират был выпущен, но пираты отказались освободить Филлипса. Пираты оставили Филлипса в спасательной шлюпке, где был десятидневный запас продовольственных пайков, воды и предметов первой необходимости для выживания, на которой хотели достичь берегов Сомали. Капитан пробыл в плену у пиратов пять дней.

8 апреля американские эсминец USS Bainbridge и фрегат USS Halyburton были отправлены в Аденский залив в связи с ситуацией с заложниками и достигли Maersk Alabama ранним утром 9 апреля. Maersk Alabama затем покинула район с вооружённым эскортом в направлении своего первоначального порта назначения, Момбасы. В субботу, 11 апреля, Maersk Alabama прибыла в Момбасу, всё ещё находясь под военным эскортом кораблей США. Капитан Ларри Аасхейм затем принял на себя командование. Аасхейм ранее был капитаном Maersk Alabama, пока Ричард Филлипс не заменил его на этой должности за восемь дней до нападения пиратов. 18 человек из службы безопасности морской пехоты находились на борту. Федеральное бюро расследований США обозначило корабль как место совершения преступления.

9 апреля началось противостояние между кораблём Bainbridge и пиратами в спасательной шлюпке судна Maersk Alabama, где они продолжали удерживать Филлипса в заложниках. Через три дня, в воскресенье, 12 апреля, стрелки-марксмены ВМС США из группы DEVGRU (ранее известной как SEAL Team Six) открыли огонь и убили трёх пиратов на спасательной шлюпке, после чего Филлипс был спасён, не получив ранений. Капитан корабля Bainbridge коммандер Франк Кастеллано, заметил, что жизнь Филлипса находится в опасности, обнаружив, что пират с АК находится у него за спиной. Снайперы SEAL открыли огонь с юта Bainbridge, убив трёх пиратов выстрелами в голову; один из пиратов был опознан как Али Аден Эльми, фамилия другого была Хамак, а третий остался неопознанным. Четвёртый пират, Абдували Муса, находившийся на борту Bainbridge и говоривший с военными переговорщиками относительно лечения раненых при захвате Maersk Alabama, сдался и был взят под стражу. Родители Мусы просили, чтобы он был помилован, потому что ему якобы было 16 или 17 лет на момент инцидента, но на суде было постановлено, что он не является несовершеннолетним и его будут судить как взрослого. Позднее он признал себя виновным в захвате судна, похищении людей и захвате заложников и был приговорён к более чем 33 годам тюремного заключения. В суде он также признался, что ему 18 лет.

Последствия

После освобождения Филлипс написал книгу под названием A Captain’s Duty: Somali Pirates, Navy SEALS, and Dangerous Days at Sea. Кинокомпания Columbia Pictures приобрела права на экранизацию этой книги весной 2010 года. В марте 2011 года было объявлено, что Том Хэнкс исполнит главную роль, Филлипса, Бархад Абди сыграет Абдували Мусу и Фейсал Ахмед — Наджи в фильме Sony Pictures, основанном на факте захвата судна и книге Филлипса, по сценарию Билли Рэя, который готовилась снимать та же команда, что ранее сняла картину «Социальная сеть». Фильм под названием «Капитан Филлипс» вышел на экраны 11 октября 2013 года, его премьера состоялась на Нью-Йоркском кинофестивале 2013 года. В интервью по поводу выхода фильма для New York Daily News Филлипс описывал свою преданность к своему экипажу, свои чувства успешности как капитана и своё стремление вернуться в море. «Мой экипаж были теперь в безопасности, потому что пираты потеряли свои лестницу и лодку, когда они высадились на Maersk Alabama, поэтому они не могли уйти с борта», — говорил Филлипс. «Для меня это было действительно облегчением — мой экипаж и корабль были в безопасности». Филлипс также добавил: «Я никогда не терял надежды сам, но я не видел возможности хорошего конца в завершении всего этого». Филлипс прокомментировал в своём интервью, что показ событий в фильме был, на его взгляд, точен, добавив: «Когда я встретился с ним [Томом Хэнксом], я сказал ему, что если он будет исполнять мою роль, то ему нужно набрать немного веса и чуть получше выглядеть, но он не сделал ни того, ни другого».

С момента выхода «Капитана Филлипса» имели место противоречивые отзывы об изображении Филлипса в фильме: некоторые члены экипажа судна утверждали, что он не был таким героем, каким представлен в фильме.

Филлипс сказал корреспонденту CNN Дрю Гриффиу в 2010 году и на судебном процессе в 2013 году, что он проигнорировал многочисленные просьбы, в которых его убеждали держаться подальше от берега. Когда его спросили в 2013 году, почему он решил не идти тогда на судне дальше от берега, Филлипс ответил: «Я не верю, что 600 миль обеспечат вам безопасность. Я не верю, что 1200 миль обеспечат вам безопасность. Как я уже говорил экипажу, вопрос звучит как „когда“, а не как „если“… Мы всё время были в этом районе».

Филлипс вернулся в море спустя четырнадцать месяцев после нападения пиратов.

Отрывок, характеризующий Филлипс, Ричард (моряк)

Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.