Философия техники

Филосо́фия те́хники — исследование первопричин техники. Основоположником этого раздела философии является Эрнст Капп, написавший «Основные направления философии техники. К истории возникновения культуры с новой точки зрения» (1877). В 1898 году свои работы, посвященные философии техники, издают немецкий философ Фред Бон (одна из глав книги «О долге и добре») и российский инженер Петр Энгельмейер (брошюра «Технический итог ХIХ века»). Предметом систематического изучения данная наука стала только в XX веке. Различные аспекты философии техники рассматриваются в марксизме, трансгуманизме и ряде других направлений.

Основные идеи

• В основе техники лежит органопроекция, то есть техника создается по образцу живого организма. Создание техники не есть создание нового, но раскрытие естественных возможностей организма.
• Техника — это путь к новым горизонтам бытия.

Различают следующие этапы развития технических знаний:

• донаучный (до второй половины XVIII века) —- знания добываются эмпирическим путём и не подразумевают использование научных знаний;
• зарождение технических наук (со второй половины XVIII века до 70-х годов XIX века) —- начинают использоваться естественные научные знания и появляются первые технические науки.
• классический (до середины XX века) — характеризуется формированием ряда технических теорий, которые образовали фундамент для дальнейшего развития.
• современный (с середины XX века) — технические науки начинают интегрироваться не только с естественными, но и с общественными, зарождаются комплексные исследования, технические науки все больше дифференцируются от естественных и общественных наук.

Соотношение философии науки и философии техники

Существует несколько соотношений философии науки и философии техники:

• техника — это сама по себе прикладная наука и одна из частей глобального восприятия науки;
• развитие науки обусловлено развитием технических аппаратов и инструментов;
• процессы развития и техники и науки могут рассматриваться как автономные друг от друга и они в то же время координируют друг друга;
• техника науки развивается намного быстрее техники повседневной жизни;
• философия науки имеет сходные задачи по отношению к науке, что и философия техники к технике.

Основные проблемы философии техники

• Различение искусственного и естественного (см. Искусственный интеллект)
• Оценка техники

Философия техники в XX веке

В XX веке философия техники оказалась под пристальным взглядом многих ученых. В 30-е годы она обсуждалась ведущими представителями "Союза немецких инженеров", такими как Ф. Дессауэр (основоположник религиозного направления в философии техники), К. Тухель и другими специалистами. Интенсивное развитие началось в эпоху «компьютерной революции» (70-е годы).

Развитие философии техники в России

Основы философии техники в России заложил в 1898 году Петр Энгельмейер, автор брошюры «Технический итог ХIХ века» (издана в 1898 году) и работ «Теория творчества» (опубликована в 1910 году), «Философия техники» (опубликована в 1913 году), основоположник одного из направлений в философии техники — техницизм, который он определяет как «учение о техническом существе, то есть о человеке, — учение показывающее, что необходимо и достаточно для того, чтобы человек стал таким».

В настоящее время над проблемами философии техники трудятся такие известные российские ученые:

• д.ф.н., проф. В. Г. Горохов — в данное время работает в МГУ на кафедре Истории и теории мировой культуры Философского факультета;
• д.ф.н., проф. В. М. Розин — ведущий научный сотрудник Института философии РАН, руководитель исследовательской группы философии техники;
• д.ф.н., проф. В. Ф. Шаповалов — преподаёт в МГУ на кафедре Философии языка и коммуникации Философского факультета;
• д.ф.н., проф. Е. А. Шаповалов — преподаёт в СПбГУ на Философском факультете;
• д.т.н., проф. Б. И. Кудрин — создатель научной школы по направлениям «Электрика» и «Философия технетики»
• и многие другие.

Философы техники

• Энгельмейер, Петр Климентьевич (1855—1939) — техника как единственный инструмент социального прогресса.
• Эспинас, Альфред (1844—1922) — отстаивал идею сакрального происхождения техники.
• Чиммер, Эберхард (1873—1940) — техника как инструмент освобождения.
• Дессауэр, Фридрих (1881—1963) — техника выступает как инструмент продолжения человеком божьего творчества.
• Мамфорд, Льюис (1895—1990) — историк техники.
• Ортега-и-Гассет, Хосе (1883—1955) — техника как средство освобождения человека.
• Симондон, Жильбер (1924-1989) — разрабатывал «общую феноменологию машин».
• Хайдеггер, Мартин (1889—1976) — техника как способ самораскрытия бытия.
• Эллюль, Жак (1912—1994) — определение техники как «тотальности методов, рационально направленных на эффективность».
• Ясперс, Карл Теодор (1883—1969) — техника есть средство формирования и облегчения человеческого бытия.

Литература

• Абачиев С. К. Техника машинная и безмашинная: сущность, история, перспективы // Электронное научное издание "Науковедение". — М.: ИГУПИТ, 2012. — Вып. 3.
• Барышев М. А. [cheloveknauka.com/v/25784/a?#?page=1 Предмет философии техники] / автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филос. наук: специальность 09.00.08 <Философия науки и техники>. — Красноярск: Сиб. гос. аэрокосм. ун-т им. акад. М. Ф. Решетнёва, 2006. — 22 с.
• Барышев М. А., Каширин В. П., Пфаненштиль И. А. Философия техники: учеб. пособие. — Красноярск: Сибирский федеральный ун-т, Политехнический ин-т, 2007. — 156 с. — 250 экз.
• Горохов В. Г. Эрнст Капп, П. К. Энгельмейер и П.Флоренский — принцип «органопроекции» и «антропологический критерий» как основоположения философии техники // Глобальные проблемы устойчивого развития и современная цивилизация: Материалы Междунар. конф. — М., 2008.
• Каширин В. П. Философские вопросы технологии : (Социол., методол. и техновед. аспекты) / Под ред. В. А. Дмитриенко; Том. политехн. ин-т им. С. М. Кирова, Филос. о-во СССР. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 1988. — 285 с.
• Копцева Н. П. Введение в философию техники. М. Хайдеггер "Вопрос о технике" // Философия техники. Методические указания к работе с первоисточниками для студентов всех специальностей всех форм обучения. — Красноярск: Издательство Красноярской государственной технологической академии, 1994.
• Корнилов И. [www.metodolog.ru/00195/00195.html «Философия техники» П. К. Энгельмейера] // Высшее образование в России. — 1996. — № 4. — С. 104-111.
• Павленко А. Н. [web.archive.org/web/20050503212324/www.humanities.edu.ru/db/msg/46577 Мартин Хайдеггер: Сущность современной техники] // Социально-гуманитарное и политологическое образование. — 24.11.2003.
• Павленко А. Н. [iph.ras.ru/page50606231.htm Возможность техники: взгляд из Лавры и голос из Марбурга] // Историко-философский ежегодник-2002. — М.: ИФ РАН. — С. 386–408.
• Приставакин И. Н. Философия техники. — Астрахань: Издательство АГТУ, 2013.
• Стёпин В. С., Горохов В. Г., Розов М. А. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Science/Step/index.php Философия науки и техники]. — М., 1995.
• [www.philsci.univ.kiev.ua/biblio/FRG/ Философия техники в ФРГ]. — М., 1989.
• [www.philosophy.ru/iphras/library/filtech.html Философия техники, история и современность]. — М., 1997.

Отрывок, характеризующий Философия техники

В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.