Философов, Дмитрий Владимирович
Поделись знанием:
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
| Дмитрий Владимирович Философов | |
 Дм. Философов. Портрет Л. Бакста | |
| Имя при рождении: |
Дмитрий Владимирович Философов |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Род деятельности: |
литератор |
| Направление: | |
| [az.lib.ru/f/filosofow_d_w/ Произведения на сайте Lib.ru] | |
Дми́трий Влади́мирович Филосо́фов (26 марта (7 апреля) 1872, Санкт-Петербург — 4 августа 1940, Отвоцк (Отводск), Польша) — русский публицист, художественный и литературный критик, религиозно-общественный и политический деятель.
Содержание
Семья
Д. В. Философов происходит из старинного дворянского рода. Отец В. Д. Философов (1820—1894) был ближайшим помощником военного министра Д. А. Милютина в реформировании русской армии, в 1861—1881 годах — главный военный прокурор и начальник Военно-судебного управления, с 1881 года — член Государственного совета. Мать Анна Павловна Философова, урождённая Дягилева, — литератор, видная деятельница женского движения в России, одна из учредительниц высших женских учебных заведений, организатор благотворительных обществ. Таким образом С. П. Дягилев приходился Философову двоюродным братом.
Ранние годы
Дмитрий Философов окончил частную гимназию К. Мая в 1890 году. Ещё в гимназии интерес к искусству и стремление к самообразованию сблизили его с А. Н. Бенуа, К. А. Сомовым, В. Ф. Нувелем. По окончании юридического факультета Петербургского университета в 1895 году Философов стажировался в Гейдельбергском университете. Затем — служил в Кодификационном отделении при Государственном совете, с 1898 года — в петербургской императорской Публичной библиотеке (ныне Российская национальная библиотека). С 1897 года он начал заниматься журналистской деятельностью, печатался в журналах «Северный вестник», «Образование», «Трудовая помощь», «Журнале Министерства юстиции».
«Мир искусства»
Д. Философов был редактором литературного отдела журнала «Мир искусства» (1898—1904), позже занял должность руководителя отдела художественной критики. В конце 1890-х годов Философов сблизился с Д. С. Мережковским и З. Н. Гиппиус, став на многие годы их другом и соратником.
Вместе с Д. С. Мережковским, В. В. Розановым и В. А. Тернавцевым Философов стал одним из организаторов Религиозно-философских собраний в Петербурге. Вместе с Мережковским был инициатором журнала «Новый путь» (1903—1904), где был постоянным автором и, в последний год издания, его редактором. С 1906 по 1908 Философов жил с четой Мережковских в Париже. По возвращении в Россию — сотрудничал в газетах и журналах «Слово», «Речь», «Русская мысль» и др., был секретарем (1908), затем председателем (1909—1912) и товарищем председателя (1912—1917) Религиозно-философского общества в Санкт-Петербурге (Петрограде).
Эмиграция
В 1918—1919 годах Д. В. Философов работал в Публичной библиотеке, принимал участие в деятельности Политического Красного Креста. В декабре 1919 года с Мережковским, Гиппиус и В. А. Злобиным под видом командировки для чтения лекций в красноармейских частях он выбрался из Петрограда. Беглецы пересекли польско-большевистский фронт в районе Жлобина и в середине января 1920 года добрались до Минска. Проведя ряд лекций и литературных вечеров, в конце февраля они прибыли в Вильно, откуда в первых числах марта уехали в Варшаву. Мережковский и Гиппиус, разочарованные в Польше, заключившей с большевиками мирный договор, уехали в Париж. Философов, сблизившийся с Б. В. Савинковым, остался в Польше для продолжения борьбы с большевизмом.
Философов был товарищем председателя Русского политического комитета, Народного союза защиты родины и свободы, советником Юзефа Пилсудского по русско-украинскому вопросу (1921). Он редактировал выходившие в Варшаве газеты «Свобода» (1920—1921), «За свободу!» (1921—1932), «Молва» (1932—1934); был соредактором варшавско-парижского журнала «Меч», преобразованного из-за разногласий с Мережковским и Гиппиус в варшавскую газету (1934—1939). Сотрудничал с литературной группой «Таверна поэтов». Был одним из руководителей варшавского «Литературного содружества», его почётным председателем; основатель и руководитель закрытого русско-польского литературного клуба «Домик в Коломне» (1934—1936).
Поздние годы
В 1930-е годы Д. В. Философов оказался вытеснен на обочину общественно-политической жизни молодым поколением деятелей. Это усугублялось неудачами (в частности, последовательный неуспех практически всех изданий, которые возглавлял Философов), потерями — измена Б. В. Савинкова, в которую Философов долго не мог поверить, смерть соратника и ближайшего единомышленника М. П. Арцыбашева. После 1936 года вследствие этих причин, а также преклонного возраста и болезней Философов фактически отошёл от литературной, общественной, политической жизни.
Похоронен на православном кладбище в Варшаве.
Адреса в Санкт-Петербурге
1902—1913 — квартира Д. С. Мережковского в доходном доме А. Д. Мурузи — Литейный проспект, 24.
Библиография
- Мережковский Д. С., Гиппиус З. Н., Философов Д. В. Маков цвет. Драма в 4-х действиях. — СПб.: М. В. Пирожков. 1908.
- Философов Д. В. Слова и жизнь: Литературные споры новейшего времени (1901—1908 гг.). СПб., 1909. — 324 с.
- Философов Д. В. Старое и новое: Сборник статей по вопросам искусства и литературы. М.: [Т-во И. Д. Сытина], 1912. — 308 с.
- Философов Д. В. Неугасимая лампада. Статьи по церковным и религиозным вопросам. М.: [Т-во И. Д. Сытина], 1912. — 204 с.
- Merežkovskij D. S., Filosofov D., Gippiusová (Merežkovskaja) Zinaida. Makový květ — drama o čtyřech dějstvích; autorisovaný překlad Žofie Pohořecké; Praha: B. Kočí, 1919. — 127 s.
- Мережковский Д., Гиппиус З., Философов Д. Царь и революция / Под ред. М. А. Колерова. Вст. ст. М. Павловой. М.: ОГИ, 1999.
- Философов Д. В. Загадки русской культуры / Сост., примеч. Т. Ф. Прокопова. Предисл. А. Н. Николюкина. — М.: НПО «Интелвак», 2004. — 832 с.
- Философов Д. В. Критические статьи и заметки (1899—1916) / Пред., сост. и прим. О. А. Коростелева. — М.: ИМЛИ РАН, 2010. — 679 с.
О нем
- Дюррант Д. С. По материалам архива Д. В. Философова // Лица. 1994. № 5. С. 444—459.
- Durrant J. S. Эволюция Д. В. Философова от эстетики к этике // Europa Orientalis. 1994. № 1.
- Грин Ц. И. Философов Дмитрий Владимирович // Сотрудники Российской национальной библиотеки — деятели науки и культуры: Биографический словарь. Т.1: Императорская Публичная библиотека 1795—1917 / Гл. ред. Л. А. Шилов. — СПб.: Издательство РНБ, 1995. С. 541—545.
- Переписка З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковского, Д. В. Философова с В. Я. Брюсовым (1901—1919 гг.) / Публ. и подгот. текста М. В. Толмачева; Вступ. заметка и коммент. Т. В. Воронцовой // Российский литературоведческий журнал. 1994. № 5/6. С. 276—322; 1996. № 7. С. 200—206; 2001. № 15. С. 124—260; 2005. № 19. С. 165—257.
- Białokozowicz B. Józef Czapski I triumwirat literacki (Dymitr Mereźkowski, Zinaida Gippius i Dymitr Fiłosofow) // Kresy I pogranicza. Olsztyn, 1995. С. 125—148. — русск. пер.: Бялокозович Б. Юзеф Чапский и литературный триумвират: (Д. Мережковский — З. Гиппиус — Д. Философов) // «Путь романтичный совершил…»: Сборник статей памяти Б. Ф. Стахеева. М., 1996. С.300-323.
- Пясецкий М. Освящение креста: Памяти Дмитрия Философова // Русская мысль. 1996. 1-7 февраля. № 4111. С.18.
- Obłąkowska-Galanciak I. Из истории русско-польских литературных связей межвоенного периода (по статьям Дмитрия Философова) // Acta Polono-Ruthenica. Т.I. Olsztyn. 1996. S.105-113.
- Логинов И. С кем дружил Дмитрий Философов // Сельская новь. 1996. 19 октября.
- Петрова Т. Г. Д. В. Философов // Литературная энциклопедия русского зарубежья: 1918—1940. М., 1997. Т.1: Писатели русского зарубежья. С. 408—409.
- Дюррант Д. С. Из варшавского архива Д. В. Философова // Russian Studies: Ежеквартальник русской филологии и культуры. 1996 (1998). Т.II. № 4. С.252-314.
- Пахмусс Т. А. Страницы из прошлого: Переписка З. Н. Гиппиус, Д. В. Философова и близких к ним в «Главном» // Памятники культуры: Новые открытия. Ежегодник. 1997. М., 1998. С.70-101. [Письма 1903—1936 гг.]
- Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, Д. В. Философов, В. А. Злобин в Вильнюсе в 1920 году / Публ. и примеч. П. Лавринца // Балтийский архив. Рига, 1999. № 4. С.206-234.
- Павлова М. Мученики великого религиозного процесса // Мережковский Д., Гиппиус З., Философов Д. Царь и революция. М., 1999. С.7-54.
- Неизданные письма Д. В. Философова / Пред., подг. текстов и прим. Д. С. Дюрранта // Russian Studies: Ежеквартальник русской филологии и культуры. 1999. Т.III. № 1. С.5-184.
- Obłąkowska-Galanciak I. Dymitr Fiłosofow i Maria Dąbrowska. Z historii polsko-rosyjskich kontaktów kulturalnych w dwudziestoleciu międzywojennym // Acta Polono-Ruthenica. Т.4. Olsztyn. 1999. S. 338—348.
- Obłąkowska-Galanciak I. Dymitr Fiłosofow i idea wzajemności polsko-rosyjskich kontaktów kulturalnych okresu międzywojennego// Acta Polono-Ruthenica. Т.5. Olsztyn. 1999. S. 161—170.
- Obłąkowska-Galanciak Iwona. Gorzkie gody… Publicystyczna I literacka działalność Dymitra Fiłosofowa na emigracji. Olsztyn: Wydawnictwo Uniwersytetu Warmińsko-Mazurskiego, 2001. — 191 s.
- «Уж такова наша судьба…»: Новое из варшавского архива Д. В. Философова / Вступ. ст. и публ. Джона Стюарта Дюрранта // Наше наследие. 2002. № 63/64. С. 64-91.
- Stanisławski W. «Rycerz przegranej sprawy»? Kontakty Dymitra Fiłosofowa z polskimi elitami kulturalnymi// Emigracja rosyjska. Losy i idée. Łódź, 2002. С. 313—328.
- К истории эмигрантской публицистики и литературы в Варшаве: Письма Дмитрия Философова 1930—1934 / Публикация В. А. Цурикова // From the Other Shore: Russian Writers Abroad: Past and Present (Toronto). 2002. Vol.2. С.55-95. [21 письмо к Н. А. Цурикову]
- Новожилова А. М. «Петербургский дневник» Зинаиды Гиппиус и «Дневник» Дмитрия Философова: текстологический анализ записей февраля-марта 1917 года // Вестник молодых ученых = Journal of young scientists. Philol. ser. Филол. науки. СПб., 2003. № 7. C. 42-64.
- Логинов И. Дмитрий Философов — последний владелец Богдановского: жизнь в эмиграции// Сельская новь. 2004. 31 марта. С. 4-5; 7 апреля. С. 4-5.
- Гончарова Е. И. «Революционное христовство»: З. Н. Гиппиус, Д. В. Философов и Б. В. Савинков в 1911 году //Русская литература. 2005. № 1. С. 187—213.
- Философов Д. В. Письма Мариану Здзеховскому (1912—1931) / Публ. П. Лавринца // Балтийский архив. 2005. 22 сентября. www.russianresources.lt/archive/Zdz/Zdz_25.html [Отдел рукописей библиотеки Вильнюсского университета. F.33-302]
- Острой О. С. «Не губить живую творческую душу искусства»: Д. В. Философов и круг журнала «Мир искусства» // Российская национальная библиотека и отечественная художественная культура: Сборник статей и публикаций. Вып.3 / Сост. О. С. Острой. Спб.: РНБ, 2005. С.9-35.
- Философовские чтения. Сборник статей первых Философовских чтений / Сост. Р. Н. Антипова. — Псков: Издательство Областного центра народного творчества, 2005. — 252 с.
- Шехурина Л. Д. Д. В. Философов в художественной критике журнала «Мир искусства» // Философовские чтения: Сборник статей Первых Философовских чтений. Псков, 2005. С. 124—136.
- Шишкина Л. И. Творчество Л. Андреева в оценке Д. Философова// Философовские чтения: Сборник статей Первых Философовских чтений. Псков, 2005. С. 153—162.
- Яковлева Е. П. «…Душевно Ваш Д. Философов» (Письма Д. В. Философова к А. В. Руманову 1911—1913 гг.) // Философовские чтения: Сборник статей Первых Философовских чтений. Псков, 2005. С. 163—178.
- Обатнина Е. Р. Несостоявшийся кавалер Обезвелволпала: К истории взаимоотношений А. М. Ремизова и Д. В. Философова // Философовские чтения: Сборник статей Первых Философовских чтений. Псков, 2005. С. 179—188.
- Николюкин А. Н. Д. В. Философов и З. Н. Гиппиус в «Дневниках» Гиппиус и письмах Философова // Философовские чтения: Сборник статей Первых Философовских чтений. Псков, 2005. С. 198—205.
- Дюррант Д. С. Неизданные эссе Дмитрия Владимировича Философова // Философовские чтения: Сборник статей Первых Философовских чтений. Псков, 2005. С. 206—242.
- Исмагулова Т. Д. Жители варшавского «Домика в Коломне» (Д. В. Философов и его окружение в конце 1920-начале 1930-х годов) // Философовские чтения: Сборник статей Первых Философовских чтений. Псков, 2005. С. 243—248.
- Иванова Т. Г. Вторые чтения, посвященные культурному наследию Философовых // Русская литература. 2005. № 4. С.226-228.
- «Заграничные связи нам тоже слишком дороги»: Письма З. Гиппиус, Д. Мережковского, Д. Философова к Б. Савинкову. 1912—1913 годы / Вступ. ст., публ. и примеч. Е. И. Гончаровой // Русская литература. 2006. № 1. С.192-218; № 2. С.160-174.
- Лавринец П. Мотив неуспеха в поздней публицистике Д. В. Философова // Mokslo darbai. Literatūra. 2006. T. 48 (2): Rusistica Vilnensis. С. 74-82.
- Лавринец П. Польская великая эмиграция в публицистике и критике Д. В. Философова 1920—1930-х гг. // Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia X: «Век нынешний и век минувший»: культурная рефлексия прошедшей эпохи. В 2 ч. Тарту: Tartu Ülikooli Kirjastus, 2006. Ч. 2. С. 376—391.
- Гомолицкий Леон. Воспоминания о Дмитрии Философове / Перевод Натальи Горбаневской // Новая Польша. 2006. № 9 (78). С. 32-34.
- Три тысячи верст и четверть века пролегли между нами: Переписка Д. С. Мережковского, З. Н. Гиппиус, Д. В. Философова и О. А. Флоренской / Публикацию подготовили А. И. Олексеенко, В. П. Флоренский, П. В. Флоренский и Т. А. Шутова // Наше наследие. 2006. № 79/80. С. 114—120; 2007. № 82. С. 26-47.
- Демидова О. «Варшавский гамбит» в эмигрантской судьбе Мережковских и Философова // Космополис. 2006. № 1 (15). С. 91-98.
- Из варшавских писем Д. В. Философова // Публ. О. Демидовой // Космополис. 2006. № 1 (15). С. 98-108.
- Переписка А. М. Ремизова и Д. В. Философова / Публикация Е. Р. Обатниной // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2002 год. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006.
- Философовские чтения. Сборник статей вторых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова. — Бежаницы: Издательство и печать ИП Брянцев А. М., 2006. — 166 с.
- Дюррант Д. С. Введение в мемуарное наследие Дмитрия Владимировича Философова // Философовские чтения. Сборник статей вторых Философовских чтений. Бежаницы: Издательство и печать ИП Брянцев А. М., 2006. С. 68-87.
- Шехурина Л. Д. «Ум гениальной гувернантки и прокурора» (о взаимоотношениях Д. В. Философова и А. Н. Бенуа) // Философовские чтения. Сборник статей вторых Философовских чтений. Бежаницы: Издательство и печать ИП Брянцев А. М., 2006. С. 95-108.
- Соболевская А. А. Дмитрий Философов: от декадента к интервенту // Философовские чтения. Сборник статей вторых Философовских чтений. Бежаницы: Издательство и печать ИП Брянцев А. М., 2006. С. 109—118.
- Розанов Ю. В. Д. В. Философов в жизни и книгах Алексея Ремизова // Философовские чтения. Сборник статей вторых Философовских чтений. Бежаницы: Издательство и печать ИП Брянцев А. М., 2006. С. 119—127.
- Обатнина Е. Р. Материалы архива Философовых в творческом наследии А. М. Ремизова // Философовские чтения. Сборник статей вторых Философовских чтений. Бежаницы: Издательство и печать ИП Брянцев А. М., 2006. С. 128—134.
- Ермичев А. А. Религиозно-философское общество в Петербурге 1907—1917: Хроника заседаний. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2007. — 326 с. указ.
- Симонова Т. М. Дмитрий Философов — публицист и издатель // Славяноведение. 2007. № 4 (июль-август). С. 53-70.
- Шехурина Л. Д. А. Н. Бенуа и Д. В. Философов (в художественной критике и взаимоотношениях) // Шехурина Л. Д. Художник. Музей. Книга. СПб., 2008. С. 23-50.
- Лавринец П. Дмитрий Философов и Мариан Здзеховский // Славянские чтения VI / Red. F. Fjodorovs. Даугавпилс: Daugavpils Universitātes Akadēmiskais apgāds «Saule», 2008. С. 151—159.
- Лавринец П. «Гуманизм и культура в нашем с Вами понимании». Письма Дмитрия Философова Мариану Здзеховскому // Новая Польша. 2008. № 10 (101), октябрь. С. 35-41; — вариант на польском: Listy Dymitra Fiłosofowa do Mariana Zdziechowskiego, tł. H. Dubyk // Zeszyty Historyczne. 2008. T. 544. Zeszyt 165. S. 176—190.
- Философовские чтения. Сборник статей третьих Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова. — Псков: АНО «ЛОГОС», 2008. — 188 с.
- Шелаева А. А. Ревнитель современности и охранитель старины (Д. В. Философов и А. Н. Бенуа о судьбах культурного наследия)' // Философовские чтения. Сборник статей третьих Философовских чтений. Псков: АНО «ЛОГОС», 2008. С. 100—110.
- Шишкина Л. И. О мещанах и «дачниках». Д. Философов в полемике с Горьким // Философовские чтения. Сборник статей третьих Философовских чтений. Псков: АНО «ЛОГОС», 2008. С. 110—118.
- Ольшанская Е. Преодоление эстетизма (От «Мира искусства» к «Аполлону». Два поколения критиков: Дмитрий Философов и Всеволод Дмитриев) // Философовские чтения. Сборник статей третьих Философовских чтений. Псков: АНО «ЛОГОС», 2008. С. 119—135.
- Соболевская А. А. Дмитрий Философов: от декадента к интервенту (часть вторая) // Философовские чтения. Сборник статей третьих Философовских чтений. Псков: АНО «ЛОГОС», 2008. С. 136—148.
- Фатеев В. А., Ломоносов А. В. Философов // Розановская энциклопедия / Сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. М. РОССПЭН, 2008. Стлб. 1062—1074.
- Глухова Е. В. «А Вы — мечтатель без почвы и истории»: переписка Розанова и Д. В. Философова (1898—1918 гг.) // Наследие В. В. Розанова и современность: Материалы Международной научной конференции. М.: РОССПЭН, 2009. С. 169—177.
- Религиозно-философское общество в Санкт-Петербурге (Петрограде): История в материалах и документах: 1907—1917: В 3 т. / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и примеч. О. Т. Ермишина, О. А. Коростелева, Л. В. Хачатурян и др. — М.: Русский путь, 2009.
- Симонова Т. М. Философов Д. В. // Общественная мысль Русского зарубежья: Энциклопедия. М.: РОССПЭН, 2009. С. 584—585.
- Демидова О. Р. Между столицей и провинцией (из архива Д. В. Философова) // Культура русской диаспоры. Эмиграция и мемуары. Сборник статей / Ответственный редактор и составитель С. Доценко. Таллинн: Таллиннский университет, 2009. С. 46-61.
- Лавринец П. М. Мемуар в публицистике Д. В. Философова 1920—1930-х годов // Культура русской диаспоры. Эмиграция и мемуары. Сборник статей / Ответственный редактор и составитель С. Доценко. Таллинн: Таллиннский университет, 2009. C. 62-78.
- Бежаницы: из мемуарного наследия Дмитрия Владимировича Философова // Сельская новь. 2009. 5 августа. С. 4-5; 8 августа. С. 2-3. bezmuzei.ucoz.ru/publ/1-1-0-8
- Коростелев О. А. Литературная критика Дмитрия Философова // Философов Д. В. Критические статьи и заметки (1899—1916) / Пред., сост. и прим. О. А. Коростелева. М.: ИМЛИ РАН, 2010. С. 3-21.
- Статьи и заметки Д. В. Философова на литературные темы (1899—1917): Материалы к библиографии / Сост. О. А. Коростелев // Философов Д. В. Критические статьи и заметки (1899—1916) / Пред., сост. и прим. О. А. Коростелева. М.: ИМЛИ РАН, 2010. С. 644—658.
- Философовские чтения. Сборник материалов четвёртых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2011. — 288 с.
- Иванова Т. Г. Майорат Владимирово // Философовские чтения. Сборник материалов четвертых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2011. С. 54-65. [об унаследовании Д. В. Философовым после кончины отца имения Владимирово в Келецкой губернии]
- Иванова Т. Г. Материалы Философовых в архивах Петербурга // Философовские чтения. Сборник материалов четвертых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2011. С. 65-70. [обзор фондов, письмо Д. В. Философова директору Публичной библиотеки от 4 апреля 1919 г. о передаче архивных материалов]
- Виноградова Е. В. Помогая будущим историкам: Д. В. Философов — в ответ на анкету В. А. Чешихина-Ветринского // Философовские чтения. Сборник материалов четвертых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2011. С. 81-95. [письмо Д. В. Философова В.Е Чешихину-Ветринскому от 14 октября 1911 г. и ответ на анкету (Литературный музей)]
- Виноградова Е. В. «Как о каком-то Эльдорадо…»: Жизнь усадьбы Богдановское в письмах Д. В. Философова К. А. Сомову // Философовские чтения. Сборник материалов четвертых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2011. С. 95-109.
- Шишкина Л. И. Проблема русского культурного сознания в публицистике Д. В. Философова // Философовские чтения. Сборник материалов четвертых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2011. С. 199—210.
- Дюррант Д. С. «Третья Россия» // Философовские чтения. Сборник материалов четвертых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2011. С. 228—283. [теория Третьей России у Мережковских и Д. В. Философова (в приложении библиография, статья Д. В. Философова «Незабываемый день» и доклад Д. С. Дюрранта к 70-летию творческой и общественной деятельности Д. В. Философова]
- Философовские чтения. Сборник материалов пятых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова, В. В. Булдакова. — Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2013. — 316 с.
- Золотухина И. А. К вопросу о биографии Д. В. Философова (к 140-летию со дня рождения критика) // Философовские чтения. Сборник материалов пятых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова, В. В. Булдакова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2013. С. 188—233.
- Брезгин О. П. Первое заграничное путешествие двух кузенов в письмах С. Дягилева к родителям // Философовские чтения. Сборник материалов пятых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова, В. В. Булдакова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2013. С. 234—248. [о путешествии Д. В. Философова и С. П. Дягилева по Италии, Швейцарии, Германии в июле-августе 1890 г.]
- Шехурина Л. Д. Д. В. Философов и художники «Мира искусства» // Философовские чтения. Сборник материалов пятых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова, В. В. Булдакова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2013. С. 248—258.
- Ансберг О. Н. Письма Д. В. Философова А. М. Рыкачеву (1906) // Философовские чтения. Сборник материалов пятых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова, В. В. Булдакова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2013. С. 259—264.
- Соболевская А. А. Мережковцы и Розанов: «несвятая троица» против «еретика-мученика» // Философовские чтения. Сборник материалов пятых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова, В. В. Булдакова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2013. С. 264—285. [Д. В. Философов и В. В. Розанов]
- Шелаева А. А. Статья Д. В. Философова «Как не надо учить культуре» в контексте его размышлений о проблемах русской культуры // Философовские чтения. Сборник материалов пятых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова, В. В. Булдакова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2013. С. 299—305.
- Костючук Л. Я. Слово о замечательных словах в устах талантливых филологов (Читая строки Д. В. Философова) // Философовские чтения. Сборник материалов пятых Философовских чтений / Сост. и ред. Р. Н. Антипова, В. В. Булдакова. Псков: ООО «ЛОГОС Плюс», 2013. С. 305—312.
Напишите отзыв о статье "Философов, Дмитрий Владимирович"
Ссылки
- [www.mochola.org Russia Abroad] Русская эмиграция в Польше и Чехословакии
- [www.russianresources.lt/archive/Filo/Filo_0.html Краткая биография, тексты, архивные материалы]
- [www.svobodanews.ru/audio/BroadcastProgram/562938.html Третий: Судьба Дмитрия Философова. К 140-летию со дня рождения публициста // Передача Ивана Толстого «Мифы и репутации» на Радио «Свобода» 22 апреля 2012 г.]
- [www.nlr.ru:8101/ar/staff/fil.htm Д. В. Философов как сотрудник Российской национальной библиотеки]
- [www.nasledie-rus.ru/podshivka/6406.php Новое из варшавского архива Д. В. Философова] (Варшавские годы Д. В. Философова) — Джон Стюарт Дюррант
- [www.nasledie-rus.ru/podshivka/6407.php От эстетики к этике : Из переписки Д. В. Философова. 1920—1932] (Письма Д. В. Философова, Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус из зарубежных архивов) Публикация Дж. Стюарта Дюрранта
Отрывок, характеризующий Философов, Дмитрий Владимирович
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Категории:
- Родившиеся 7 апреля
- Родившиеся в 1872 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Санкт-Петербурге
- Умершие 4 августа
- Умершие в 1940 году
- Умершие в Отвоцке
- Писатели по алфавиту
- Художественные критики России
- Публицисты России
- Мир искусства
- Русские эмигранты первой волны в Польше
- Богоискательство
- Философовы
- Похороненные на Православном кладбище Варшавы
