Филофей (Нарко)

Архиепископ Филофей (в миру Владимир Евдокимович Нарко или Норка; 21 февраля (6 марта) 1905, село Заноточки, Виленская губерния — 24 сентября 1986, Гамбург, Германия) — епископ Русской православной церкви заграницей, архиепископ Берлинский и Германский.

Биография

По национальности — белорус. Отец служил псаломщиком в Ильинской церкви Виленской епархии.

Первоначальное образование получил дома. Учился в гимназии Фердинанда Веллера в Вильнюсе. Выдержал экзамены за курс семи классов. В сентябре 1921 зачислен в Виленскую духовную православную семинарию. С 1925 по 1929 годы учился на богословском факультете Варшавского университета.

В 1928 году пострижен в монашество и рукоположен в сан иеромонаха. Жил в монастыре святого Онуфрия в Яблочине Варшавско-Холмской епархии. Некоторое время служил священником в Галиции.

Преподаватель и инспектор Варшавской духовной семинарии. Заместитель настоятеля Варшавского кафедрального собора.

В 1934 году возведён в сан архимандрита.

23 ноября 1941 году в Жировицком монастыре собором епископов Белорусской Автономной Православной Церкви хиротонисан во епископа Слуцкого, викария Минской епархии. Хиротонию совершал архиепископ Пантелеимон (Рожновский) в сослужении епископа Гродненского Венедикта (Бобковского). Новый епископ торжественно въехал в город Минск 30 ноября 1941 года.

С 1942 года — епископ Могилёвский и Мстиславский.

В этом же году, после удаления митрополита Пантелеимона в Жировицкий монастырь, возглавил автокефальную Белорусскую Церковь, пребывая на Минской кафедре.

Открыто выступал как активный сторонник автокефалии белорусской церкви и её белорусизации. В советской историографии архиепископ Филофей получил крайне негативную оценку, как «гитлеровский шпион в ризе». Историк протоиерей Владислав Цыпин писал, что архиепископ Филофей не захотел безропотно следовать указам белорусских националистов, за что те обвинили его в том, что он «через Церковь укрепляет российскость Беларуси».

В. Н. Якунин, указывая на вынужденность противоречивой позиции архиепископа Филофея, отмечал факт поддержки им связи с партизанами и позиции митрополита Сергия (Страгородского). В послании, переданном через партизан, он написал: «Приветствую душевного митрополита. Восхищаюсь занятой им позицией. Я сообщаю, что все решения за моей подписью исходили не от меня, я хотел бы знать мнение обо мне митрополита, я заявляю, что готов сотрудничать вместе с ним».

В 1944 году был вывезен в Германию, где в феврале 1946 года вместе с иными белорусскими епископами вошёл в состав клира Русской Православной Церкви заграницей.

С 1946 года — управляющий Гессенским (впоследствии — Северо-Западным) викариатством Германской епархии.

14 сентября 1971 года решением Священного Собора РПЦЗ назначен архиепископом Берлинским и Германским «с предоставлением ему жить в Гамбурге, по мере надобности и с сохранением в силе, остальной части Синодального определения от 11/24 февраля с.г. о Германской Епархии». Тогда же Архиерейский Собор постановил архиепископу Филофею предложить «разработать предлагаемый им проект об устройстве Высшей пастырско-богословской школы и представить его на рассмотрение Архиерейского Синода».

В связи с тяжёлой болезнью в 1982 году ушёл на покой.

Скончался 24 сентября 1986 года в Гамбурге.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_5633 Филофей (Нарко)] на сайте «Русское православие»
• [zarubezhje.narod.ru/tya/f_022.htm Архиепископ Филофей (Нарко Владимир Евдокимович)]
• [archiv.livejournal.com/214070.html Синодик РПЦЗ. Архиепископ Филофей (Нарко)]

Отрывок, характеризующий Филофей (Нарко)

С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.