Харрис, Фил

Фил Хэррис
Phil Harris
Фил Хэррис в 1956 году
Имя при рождении:	Wonga Phillip "Phil" Harris
Дата рождения:	24 июня 1904(1904-06-24)
Место рождения:	Линтон, Индиана, США
Дата смерти:	11 августа 1995(1995-08-11) (91 год)
Место смерти:	Ранчо-Мираж, Калифорния
Гражданство:	США США
Профессия:	актёр, комик, скрипач
Карьера:	1911–1974
Направление:	комедия

Вонга Филипп «Фил» Харрис (24 июня 1904, Линтон — 11 августа 1995, Ранчо-Мираж, Калифорния) американский певец, автор песен, джаз-музыкант, актёр и комик. Его мать была ирландского происхождения. Хотя он сделал успешную карьеру, как лидер оркестра, Харриса помнят сегодня по его записи в качестве вокалиста, его голосовая работа в мультиприкации (вероятно, самый известный позже в его карьере для его роли, как медведи, один из которых Балу в Дисней Книга джунглей, и, как Маленький Джон в Диснея Робин Гуд). Он также озвучил Томас О’Мэлли в фильме Уолта Диснея «Аристократы» и, вероятно, самая известная из последних ролей: Пату в 1991 Дон Блат фильма Рок-A-Doodle . Харрис был также пионером в жанре радио-комедии, сначала с Джеком Бенни, а затем и сольно, в которой он снимался вместе с женой, певицей-актрисой Элис Фэй, в течение восьми лет.

Отрывок, характеризующий Харрис, Фил

– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.