Финал Кубка СССР по футболу 1960
Финал Кубка СССР 1959/1960 | |||||||
Турнир | |||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||
«Торпедо» выиграло а доп. время 1:0 | |||||||
Дата | |||||||
Стадион | |||||||
Арбитр |
А. Цаповецкий | ||||||
Посещаемость |
102 000 | ||||||
← 1958 1961 → |
Финал Кубка СССР по футболу 1959/60 состоялся 31 октября 1960 года. Московское «Торпедо» переиграло тбилисское «Динамо» со счётом 4:3 (с учётом дополнительного времени) и стало обладателем Кубка СССР.
Путь к финалу
Торпедо Москва | Этап | Динамо Тбилиси | ||||
---|---|---|---|---|---|---|
Соперник | Место | Счёт | Соперник | Место | Счёт | |
Локомотив Красноярск | В гостях | 4:2 | 1/16 финала | Динамо Киров | В гостях | 4:3 |
Сибэлектромотор | В гостях | 2:1 | 1/8 финала | Спартак Москва | Дома | 1:1 (доп. вр. 1:0) |
Динамо Москва | Дома | 2:0 | 1/4 финала | Ширак | Дома | 5:1 |
СКА Одесса | Дома | 4:0 | 1/2 финала | Шахтёр Сталино | В гостях | 0:0 (доп. вр. 2:1) |
Ход финального матча
Тбилисское «Динамо» и московское «Торпедо» в первый раз встречались в рамках финала в истории кубков СССР. До этого они 5 раз сходились на различных стадиях этого турнира: трижды дальше проходили тбилисцы, и дважды — москвичи[1].
Матч состоялся в морозную погоду, футбольное поле обрамляли снежные сугробы. Начало матча прошло во взаимных атаках, но у тбилисцев чувствовалась нервозность в действиях в противовес уверенности москвичей. На 25-й минуте Слава Метревели оказался один на один с вратарём «Динамо» Сергеем Котрикадзе, но его сбил защитник тбилисцев Гиви Хочолава. Был назначен пенальти, который точно реализовал Геннадий Гусаров. Динамовцы тут же сумели отыграться: сильнейший удар Владимира Баркаи с угла штрафной в дальний угол ворот оказался неожиданным для вратаря «Торпедо» Алексея Поликанова. Конец первого тайма прошёл по большей части в атаках автозаводцев.
После перерыва, на 54-й минуте, футболисты «Торпедо» забили второй гол: центральный нападающий Геннадий Гусаров, открывшись после комбинации Батанов—Иванов—Гусаров, с 11 метров послал мяч в сетку мимо рванувшего к нему Котрикадзе. Тбилисцы же вновь быстро отыгрались: на этот раз им понадобились 4 минуты для этого. Нападающий «Динамо» Заур Калоев в 3 метрах от ворот соперника замкнул навес в штрафную результативным ударом. Далее тбилисцы продолжали атаковать, но пропустили гол на 67-й минуте в результате торпедовской контратаки: в падении с 13 метров забил Иванов. Поведя в счёте, москвичи начали играть на удержание счёта, даже не переходя середину поля. На 87-й минуте Тенгиз Мелашвили умудрился в большом скоплении игроков протолкнуть мяч в ворота «Торпедо» при подаче во вратарскую площадь. Счёт стал равным 3:3 и не изменился до окончания основного времени.
Дополнительное время было отмечено почти не прекращающимися атаками тбилисцев, лишь в концовке они стали взаимными. На последней минуте у угла штрафной «Динамо» мячом завладел Валентин Иванов и с 16 метров отправил его в дальний угол ворот. Московское «Торпедо» в третий раз стало обладателем Кубка СССР по футболу[2].
Финал
Торпедо Москва | 3:3 (доп. вр. 1:0) | Динамо Тбилиси |
---|---|---|
Гусаров 25' (пен.) 54' Иванов 67' 119' |
[fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=155100 Отчёт] | Баркая 26' Калоев 58' Мелашвили 87' |
|
|
Напишите отзыв о статье "Финал Кубка СССР по футболу 1960"
Примечания
- ↑ [fc-dynamo.ru/cup/rezult.php?vk=%C4%E8%ED%E0%EC%EE+%28%D2%E1%E8%EB%E8%F1%E8%29&vs=%D2%EE%F0%EF%E5%E4%EE+%28%CC%EE%F1%EA%E2%E0%29&qq=&gd=&ch=&ms=&dn=&dv=&zb=&pr=&vy=on&ny=on&po=on Протоколы кубка Динамо (Тбилиси) - Торпедо (Москва)]. Проверено 27 июля 2015.
- ↑ [zatorpedo.narod.ru/final60.html Торпедо — Динамо Тбилиси — 4:3. Финал Кубка СССР, 30 октября 1960.]. Проверено 26 июля 2015.
Ссылки
- [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=155100 Протокол матча на сайте ФК «Динамо»]
Отрывок, характеризующий Финал Кубка СССР по футболу 1960
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.