Финал Кубка СССР по футболу 1991
Финал Кубка СССР 1991 | |||||||
Турнир | |||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||
Дата |
23 июня 1991 | ||||||
Стадион | |||||||
Арбитр | |||||||
Посещаемость |
37 000 | ||||||
← 1990 1992 → |
Финал Кубка СССР по футболу 1990/1991 состоялся 23 июня 1991 года. ЦСКА переиграл «Торпедо» со счётом 3:2 и стал обладателем Кубка СССР.
Путь к финалу
ЦСКА | Этап | Торпедо М | ||||
---|---|---|---|---|---|---|
Соперник | Место | Счёт | Соперник | Место | Счёт | |
Нефтяник Ф | В гостях | 2:0 | 1/16 финала | Зенит | В гостях | 2:1 |
Дома | 3:1 | Дома | 2:0 | |||
Днепр | Дома | 4:1 | 1/8 финала | Карпаты | Дома | 2:0 |
В гостях | 2:2 | В гостях | 3:1 | |||
Динамо Мн | Дома | 4:1 | 1/4 финала | Спартак М | Дома | 0:0 (по пен. 3:1) |
Локомотив М | В гостях | 3:0 | 1/2 финала | Арарат | Дома | 0:0 (по пен. 7:6) |
Ход финального матча
Московские «Торпедо» и «ЦСКА» в первый раз встречались в рамках финала в истории кубков СССР. В рамках же полуфинала команды сходились четыре раза: 3 раза в финал проходили футболисты «Торпедо», 1 — «ЦСКА»[1].
Несмотря на то, что обе команды избрали на матч атакующую тактику, первые полчаса не доходило до голевых моментов. Первый же такой возник лишь на 32-й минуте, когда полузащитник «Торпедо» Сергей Шустиков опасно пробил под перекладину, но вратарь армейцев Михаил Ерёмин перевёл мяч на угловой. Спустя 3 минуты уже полузащитник «ЦСКА» Игорь Корнеев исполнил коварный удар низом со штрафного, отбитый Валерием Сарычевым.
На 43-й минуте счёт открыли футболисты «Торпедо»: Олег Ширинбеков отдал длинный пас на Николая Савичева, который сделал пас вдоль ворот, а Юрий Тишков, совершив рывок, отправил мяч в ворота. Но через 2 минуты, перед самым перерывом, проход и точный удар Корнеева восстановил равновесие в матче.
После перерыва атаки обеих команд стали ещё острее. На 67-й минуте Корнеев, воспользовавшись ошибками защитников «Торпедо» Александра Полукарова и Андрея Афанасьева отправляет мяч в ворота таким сильным ударом, что тот застрял между сеткой и металлической дугой, на которую эта сетка была натянута. «ЦСКА» впервые вышел вперёд в этом матче, но на 75-й минуте автозаводцы сравнивают счёт: вновь забивает Тишков, воспользовавшийся отскоком мяча от перекладины после ошибки защитника «ЦСКА» Дмитрия Быстрова. Армейцы произвели в своём составе 2 замены, не нарушавшие тактическую схему и вызванные, в частности, полученной травмой защитника Сергея Фокина.
А на 80-й минуте нападающий «ЦСКА» Олег Сергеев забивает победный мяч, откликнувшись на точный пас низом вдоль ворот вышедшего на замену Сергея Дмитриева[2].
Отчёт о матче
23 июня 1991
|
ЦСКА | 3:2 | Торпедо М |
---|---|---|
Корнеев 45' 67' Сергеев 80' |
[fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=512400 Отчёт] | Тишков 43' 75' |
|
|
Напишите отзыв о статье "Финал Кубка СССР по футболу 1991"
Примечания
- ↑ [fc-dynamo.ru/cup/rezult.php?vk=%D2%EE%F0%EF%E5%E4%EE+%28%CC%EE%F1%EA%E2%E0%29&vs=%D6%D1%CA%C0+%28%CC%EE%F1%EA%E2%E0%29&qq=&gd=&ch=&ms=&dn=&dv=&zb=&pr=&vy=on&ny=on&po=on Протоколы кубка Торпедо (Москва) - ЦСКА (Москва)]. Проверено 16 июля 2015.
- ↑ [www.cska-games.ru/ Кубок СССР. Финал. ЦСКА - «Торпедо» М - 3:2]. Проверено 16 июля 2015.
Ссылки
- [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=512400 Протокол матча на сайте ФК «Динамо»]
Отрывок, характеризующий Финал Кубка СССР по футболу 1991
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.