Финал Кубка обладателей кубков УЕФА 1974

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Финал Кубка обладателей кубков УЕФА 1974
1974 European Cup Winners' Cup Final
Турнир

Кубок обладателей кубков УЕФА 1973/1974

Дата

8 мая 1974

Стадион

Де Куип, Роттердам

Арбитр

Ари ван Гемерт

Посещаемость

4 000

1973
1975

Финал Кубка обладателей кубков УЕФА 1974 года — финальный матч розыгрыша Кубка обладателей кубков УЕФА 1973/74, 14-го сезона в истории Кубка обладателей кубков УЕФА. Этот футбольный матч состоялся 8 мая 1974 года, на стадионе «Де Куип» в Роттердаме. В матче встретились восточногерманский «Магдебург» и итальянский «Милан».



Отчёт о матче

Магдебург 2:0 Милан
Ланци  43' (авт.)
Зегуин  74'
[en.archive.uefa.com/competitions/ecwc/history/season=1973/intro.html (отчёт)]
Де Куип, Роттердам
Зрителей: 4 000
Судья: Ари ван Гемерт

Магдебург
Милан
Магдебург:
GK 1 Ульрих Шульце
DF 2 Детлеф Энге
DF 3 Манфред Цапф (к)
DF 4 Вольфганг Абрахам
DF 5 Хельмут Гаубе
MF 6 Юрген Поммеренке
MF 7 Вольфганг Зегуин
MF 8 Аксель Тилль
FW 9 Детлеф Раугуст
FW 10 Юрген Шпарвассер
FW 11 Мартин Хоффман
Запасные:
GK 12 Ханс-Вернер Хайне
FW 13 Ханс-Юрген Херманн
MF 14 Сигмунд Мевес
FW 15 Йорг Ом
Главный тренер:
Хайнц Крюгель
Милан:
GK 1 Пьерлуиджи Пиццабеллья
DF Джузеппе Сабадини
DF Анджело Анкиллетти
DF Энрико Ланци
DF Карл-Хайнц Шнеллингер
MF Ромео Бенетти
MF Альдо Мальдера
MF Джанни Ривера (к)
FW Карло Тресольди
FW Альберто Бигон
FW Франко Бергамаски 60'
Запасные:
FW Алессандро Турини 60'
Главный тренер:
Джованни Трапаттони

См. также

Напишите отзыв о статье "Финал Кубка обладателей кубков УЕФА 1974"

Ссылки

  • [en.archive.uefa.com/competitions/ecwc/index.html Официальный сайт турнира]  (англ.)
  • [ru.archive.uefa.com/competitions/ecwc/index.html Официальный сайт турнира]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Финал Кубка обладателей кубков УЕФА 1974

В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.