Финансовая реформа Петра I

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Финансовая реформа Петра I — реформа российского императора Петра I.





Причины реформы

Основной причиной, послужившей проведению финансовой реформы, была нужда в денежных средствах для строительства флота, обустройства армии, ведения Северной войны 17001721 годов. В условиях крупномасштабных государственно-политических и социально-экономических преобразований осуществлялись огромные финансовые затраты. Финансовая система его предшественников уже не удовлетворяла нужды государства на свершение великих дел, в частности, система подворного налогообложения, введённая ещё в 1678 году. Появлялись недоимки, дефицит государственного бюджета, что, в значительной мере, угрожало как внутренней, так и внешней безопасности страны. Первые годы финансовой деятельности Петра I были плохо обдуманы, поэтому его первые свершения в этой сфере хоть и давали результаты, но были недолговечны. Объяснялось это прежде всего стремлением Петра I как можно быстрее получить средства для создания регулярной армии и флота. В последующие годы значительное влияние на деятельность Петра I в финансовой сфере оказали идеи меркантилизма, а также его окружение (например, обер-фискал Алексей Нестеров, советовавший Петру провести подушную реформу).

Реформа городского обложения

Ещё предшественниками Петра I была проведена финансовая реформа 16791681 годов, по которому плательщики-горожане были связаны круговой ответственностью за сбор налогов, а сам их сбор был возложен на выборных из числа горожан. В 1681 году была проведена неудачная попытка привлечь высшее московское купечество к ответственности за полноту казённых платежей во всём государстве. Причиной тому было желание московского правительства поручить сбор городских налогов гостям и людям гостиной и суконной сотен, которые могли бы ответить за недобор своим имуществом.

Указом 1 марта 1698 года Пётр I подтвердил указы своих предшественников на право городов собирать стрелецкие (то есть деньги, собираемые с городского населения) и оброчные деньги выборными земскими старостами, волостными судьями и целовальниками, состоявшими в земских избах, в обход воевод и приказных людей. Делалось это для того, чтобы воеводы и приказные люди не злоупотребляли своим положением и не занимались дополнительными сборами с городского населения. Однако городское население, согласившееся на введение новых учреждений, вынуждено было платить государству окладные сборы в двойном размере. В дальнейшем, увидя нежелание горожан к самоуправлению, вызванное высокими сборами, правительство отменило двойные оклады, но реформа была объявлена обязательной во всех городах.

Тогда же, в 1698 году, Пётр переименовал земских старост в земских бурмистров, а таможенных и кабацких верных голов — в таможенных и кабацких бурмистров. В Москве была учреждена Бурмистерская палата. С 17 ноября 1699 года она была переименована в Ратушу.

Ратуша состояла из выборных от московских купцов и была подчинена Большой казне. Ратуше, в свою очередь, подчинялись земские бурмистры всех городов. Обязанностью земских бурмистров было наблюдение за сборами и оброчными статьями в городах и уездах, они также посылали подчинённых им таможенных и кабацких бурмистров для отчётности в Москву. В ведение Ратуши были переведены все сборы, которые собирались с 1681 года.

Учреждение Ратуши значительно изменило устройство приказного хозяйства. Большая казна потеряла главный источник своего дохода — таможенные и кабацкие сборы, и вся её деятельность с тех пор была сосредоточена на перечеканке иностранной монеты. Старинные четверти — устюжская, костромская, владимирская и галицкая — прекратили своё существование, потому что подведомственные им ранее сборы с городов были переданы Ратуше, которой после упразднения воевод и поручения управления и суда бурмистрам также отошло управление и суд в городе. Другие приказы, например Посольский приказ, лишились собственного дохода, хотя и продолжали существовать: деньги на своё содержание большинство приказов стало получать из Ратуши.

Все эти преобразования, однако, не создали нового источника доходов, а ведь это и было главной причиной проведения реформы в сфере городского обложения. Тем не менее, правительство получило гарантию поступления прямых налогов, причём их взимание не требовало никаких затрат. Постепенно Ратуша, сосредоточившая в своих руках главные сборы, таможенный и кабацкий, оказалась не в состоянии полностью содержать армию и флот, численность которых с каждым годом увеличивалась. Не была полностью решена проблема, связанная с дополнительными сборами с населения. Если раньше этим занимались воеводы и приказные люди, используя эти деньги в личных целях, то теперь ими стали земские бурмистры. Даже после введения прибыльщиков, которые должны были следить за сборами в городе, отдельные поборы сохранялись.

Первая реформа приказов

Необходимость постоянного содержания регулярной армии и флота привела к реформированию в сфере приказов. Был учреждён Военный приказ, объединивший прежние Иноземский и Рейтарский приказ; Приказ артиллерии, Преображенский приказ, ведавший устройством Преображенского и Семёновского полков; Адмиралтейский приказ и Военно-морской приказ, ведавший иностранным персоналом русского флота. Это привело к некоторому увеличению государственной казны.

Денежная реформа

В 17031706 годах за Ратушей стали появляться недоимки: это угрожало существованию армии и флота. Чтобы как-то получить средства, необходимые для содержания армии и флота, Пётр I начал перечеканку монет. Однако простой перечеканкой иностранной монеты, которая появлялась в России от продажи иностранным государствам казённых товаров, решить проблему не удалось (хотя доход от этого составлял 86 000 рублей), поэтому Пётр ввёл новые монеты. До того времени в России были в ходу только копейки, равнявшиеся двум деньгам (1 деньга = 1/2 копейки[1]). Копейка при этом не считалась основной денежной единицей, а слово «копейка», бывшее лишь разговорным, не чеканилось на монетах. Отныне рубль стал равняться 100 копейкам или 200 деньгам. Пётр I ввёл разменную медную монету — денежки, полушки и полуполушки — и велел начеканить серебряные рубли, полтины, полуполтины, гривенники, пятачки, трёхкопеечники, причём вес этих монет уменьшился. Все наличные деньги из приказов было велено доставить на Денежный двор, откуда деньги вернули приказам новыми монетами, добавив 10 % — «по гривне на рубль». В результате проведенной реформы основной денежной единицей стала не деньга, а копейка, а её название впервые появилось на монетах. Тогда же был отменен и неразменный рубль, бывший с XV века условной денежной единицей, использовавшейся в качестве эталона при обменных операциях.

Был запрещён счёт на старые деньги и алтыны (3 копейки). При Петре появился первый винтовой пресс. За период правления несколько раз понижались вес и проба монет, что привело к бурному развитию фальшивомонетничества. В 1723 году были введены в обращение медные пять копеек («крестовой» пятак). Он имел несколько степеней защиты (гладкое поле, особая соосность сторон), но подделки стали чеканить не кустарным способом, а на иностранных монетных дворах. Крестовые пятаки впоследствии изымались для перечеканки в копейку (при Елизавете).К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4655 дней] По зарубежному образцу стали чеканить золотые червонцы, впоследствии от них отказались в пользу золотой монеты достоинством в два рубля. Пётр I планировал ввести в 1725 году медный рубль-плату по шведскому образцу, но эти планы осуществила только Екатерина I.

Прибыль от монетной реформы сначала была огромной, но постепенно снижалась. Эта денежная перечеканка немного облегчила положение финансов в стране, но вскоре появилось множество проблем: цена русской монеты упала почти на половину, а цены всех товаров поднялись вверх в два раза; затем упали в два раза все окладные платежи.

Усиление налогового гнёта

Расходы продолжали расти. Поэтому Пётр прибегнул к обложению налогами всех статей хозяйственной жизни, какие только возможно было обложить. Для этого в 1705 году было учреждено новое ведомство — Ингермандландская канцелярия во главе с А. Д. Меншиковым. В результате появились налоги на частную рыбную ловлю, бани, постоялые дворы, мельницы, пчельники, конюшни и площадки, где производился торг лошадьми. Продолжали брать пошлину со старообрядцев за право ношения бороды, брали с них двойной налог за приверженность к старым обрядам, обложили особым сбором дубовые колоды, которые шли на изготовление гробов, ввели обязательное использование гербовой бумаги. Всего с населения взималось до 30 различных налогов.

Монополизация

1705 год в финансовом отношении был особенно тяжёлым для Петра I: происходило переустройство армии, формировались драгунские и новые пехотные полки, шла полным ходом перестройка балтийского флота. Поэтому введение новых монет и налогов не могли полностью решить финансовых проблем. Тогда Пётр монополизировал торговлю некоторыми товарами — государство присвоило себе исключительное право торговать ими как внутри страны, так и с иностранными купцами. Указом 1 января 1705 года была монополизирована продажа соли, её стали продавать вдвое дороже той цены, по которой соль доставляли в казну подрядчики. Цену на соль установили в среднем 10 ½ копеек за пуд. Кроме того, была монополизирована продажа алкоголя, дёгтя, мела, рыбьего жира, ворванного и квашеного сала, щетины. Была значительно расширена торговля казёнными товарами.

Пётр I также распорядился перевозить за границу часть казённых товаров и там продавать, чтобы на вырученные деньги покупать иностранные товары. Всей этой казённой торговлей с 1705 года управлял Дмитрий Соловьёв. В главнейших торговых городах Европы были учреждены должности особых торговых агентов, которые продавали русские казённые товары и исполняли требования русского правительства по закупке иностранных.

Финансовое хозяйство и губернии

Для лучшего удовлетворения военных нужд Пётр I передал финансовое хозяйство учреждённым им в 1708 году губернаторам. Эта мера значительно подорвала значение Ратуши как центрального финансового ведомства. В 1710 и 1711 годах Пётр созвал съезды губернаторов, воевод и бурмистров по городам. На этих съездах были выяснены и разработаны основы нового финансового устройства страны по губерниям. В результате нового устройства перестали существовать Ратуша и последние приказы, которые ведали отдельными местностями страны. Основной чертой новой финансовой организации было распределение содержания полков по губерниям. При этом губерния должна была поставлять не только деньги, но и рекрутов. При каждом полку находился комиссар от губернии, содержавший этот полк.

Составление табелей

В 1710 и 1711 году были составлены табели, то есть росписи всех расходов с указанием, какой расход доходами какой губернии должен покрываться, или какая часть губернского сбора должна идти на покрытие какого расхода. Но на практике мера не могла быть осуществлена, так как табель, определявшая чуть ли не каждому губернскому сбору своё назначение, могла выполняться только тогда, если бы каждая отдельная сумма сразу же после сбора её посылалась туда, куда была определена для израсходования.

Замена серебра медью

Так как денег в казне и при новом устройстве хозяйства не хватало, то нехватку старались покрыть старыми средствами — перечеканкой монеты. С 1711 года была прекращена чеканка мелкой серебряной монеты, её заменили медью. Казённые же платежи взимались серебром. В результате к последним годам жизни Петра I медные монеты полностью вытеснили из обращения мелкое серебро, из-за чего создавались большие неудобства при расчётах. За полвека до этого попытка введения медной монеты привела к Медным бунтам, в результате которых от идеи замены серебра медью правительство вынуждено было отказаться. Теперь же, в условиях более сильной государственной власти, эта мера не вызвала противодействия со стороны населения.

Проекты выхода из финансового кризиса

Ещё с 1710 года Петру стали поступать различные проекты путей выхода из финансового кризиса. Один из первых таких проектов принадлежал Савве Рагузинскому. Он подчёркивал, что назначение новых налогов с крестьянства приведёт к тому, что земля останется без крестьян. Рагузинский предлагал увеличить казну путём разных финансовых операций: займа внутри страны и за границей или путём введения налогов, которым бы облагалось платёжеспособное население страны, а не разорённые крестьяне. Автор также высказывал мысль о двойном увеличении обложения земли в городах, но эту тяготу, которая пала бы на торгово-промышленное сословие, можно было бы облегчить, дав больше свободы в торговле: оставив соль, вино, табак, поташ, соболей в казённой продаже, всё остальное предлагалось отдать на волю. Пётр воспользовался кое-какими указаниями этого проекта, разрешив торговлю всем и став советовать младшим детям в дворянских семьях заниматься торговлей и промыслами. Это, конечно же, вызвало недовольство купечества.

В других проектах правительству рекомендовалось обратить особое внимание, во-первых, на торговлю казёнными товарами, число которых предлагалось ограничить, во-вторых, на косвенные налоги.

Введение подушной подати

С 1716 года Пётр снова серьёзно занялся вопросами финансовой политики и экономики. В 17161717 годах на политику царя оказывали значительное влияние идеи меркантилизма. Это выразилось прежде всего в создании новых мануфактур и разработке естественных богатств страны — полезных ископаемых.

Наряду с этими проблемами снова был поднят вопрос о более тщательном подсчёте количества налогоплательщиков. Очень волновал вопрос резкого снижения населения страны, которую показала перепись 1710 года. Однако в дальнейшем выяснилось, что основной причиной «демографического кризиса» в стране стало простое стремление налогоплательщиков избежать налогового гнёта. Если крестьяне спасались от налогов побегами, то помещики повсеместно искусственно уменьшали количество плательщиков. Поиски новых источников пополнения государственного бюджета привели к коренной реформе всей налоговой системы — введению единой подушной подати, при которой учитывалось всё мужское население. Мысль о такой реформе была не новой. Ещё царевна Софья желала осуществить реформу податного обложения, заменив подворную подать подушной. При Петре I эту идею отстаивал обер-фискал Алексей Нестеров. Он считал, что налогообложение, основанное на подворной подати, само по себе несправедливо: в одних дворах могло жить по 20-30 человек, а в других — 5-10. Для последних налоговый гнёт значителен, так как у них меньше рабочих рук. Поэтому Алексей Нестеров предложил собирать подати, сборы и повинности не со дворов, а с рабочих душ. В дальнейших предложениях предлагалось ввести особую полицию и паспортную систему в деревне, что значительно уменьшило бы побег крестьян.

Все проекты советовали, во-первых, подсчитать всё мужское население страны без различия возраста, во-вторых, подсчитать требуемую казне сумму, кроме кабацких и таможенных сборов, в-третьих, определить количество сборов с каждого человека путём деления суммы доходов на количество душ.

Большое влияние на введение подушной подати в России оказала налоговая системы европейских стран, прежде всего Франции. 26 ноября 1718 года указом Петра I была начата перепись населения. В январе 1720 года Пётр распорядился производить перепись не только крестьянского населения, но и дворовых людей, холопов и церковников.

С января 1722 года было начато распределение полков в губерниях и также ревизия — пересмотр переписи. Для производства ревизии по губерниям были разосланы генералы с прикомандированными к каждому офицерами, которые и должны были произвести пересмотр переписи на месте. Эта работа была закончена только в 1727 году, но уже в 1724 году было выяснено общее число податного населения: его оказалось 5 570 458 против 2 874 685 человек по переписи 1710 года. В 1724 году было назначено брать по 80 копеек с души, но в 1725 году эта цифра была снижена до 74 копеек, а после смерти Петра — до 70 копеек. Эти суммы были определены из потребностей ежегодного содержания армии (4 миллиона рублей) и флота (2,2 миллиона рублей). Сверх того, государственные крестьяне, которые не платили оброка владельцам, были обложены дополнительным сбором в 40 копеек. Посадское население должно было платить государству 1 рубль 20 копеек. Таким образом, подушная подать способствовала увеличению доходов государства по сравнению с доходом от прежнего сбора.

Осуществление податной реформы имело не только финансовое, но также и серьёзные социальные последствия, распространив податную повинность на ранее свободные от податей категории населения («гулящие люди», вольные холопы) и одновременно образовав новый социальный слой внутри крестьянства (государственные крестьяне). Тяжесть подушной подати была и в том, что она никогда не была податью, взимаемой, так сказать, с живой души. Душа была счётной — между ревизиями умершие не исключались из податных списков, а новорождённые не включались.

Финансовое ведомство

Со времени учреждения коллегий во главе финансового ведомства должны были стать Камер-коллегия и Штатс-контор-коллегия. По регламенту Штатс-конторы на неё возлагался надзор за всеми государственными расходами. В этой коллегии должны были составляться штаты государственных расходов по:

  1. по дворам;
  2. по кабинетной сумме (по государевым нуждам);
  3. по штатам коллегий;
  4. по штатам всех высших и низших судов;
  5. по гвардии и пехоте;
  6. по кавалерии;
  7. по артиллерии;
  8. по фортификации;
  9. по генералитету;
  10. по адмиралтейству;
  11. по губернскому и провинциальному управлению;
  12. по церквям, просвещению, благотворительности;
  13. по общественным постройкам;
  14. по медицине;
  15. по дипломатии.

Составив по этим пунктам смету, Штатс-контора вычисляла, сколько придётся расхода по всем отделам на каждую провинцию, и сравнивала эти расходы с доходами провинции. Недостаток сбора в одной провинции Штатс-контора покрывала излишком в другой. Все излишки против сметы из провинций должны были присылаться в Санкт-Петербург, в главную Казённую палату. Сам доход собирался особыми чиновниками — камерирами, находившиеся в ведении Камер-коллегии так же, как и казначеи — рентмейстеры, которым камериры сдавали на хранение собранные деньги в подведомственные им рентереи — казначейства.

Обязанность Камер-коллегии состояла в том, чтобы надзирать и управлять окладными и неокладными деньгами. Камер-коллегия собирала сведения относительно общего состояния государственного хозяйства, пересматривала оклады податей. Камер-коллегия делилась на три конторы. Затем в ведении Камер-коллегии состояла гражданская счётная контора, занимавшаяся всеми делами относительно гражданских штатов. Пошлинная и акцизная конторы также подчинялись Камер-коллегии. Ей были также подведомственны инспектор камер-архива, директор и инспектор над межевщиками, комиссар подрядных дел и провиантмейстер. Камер-коллегия находилась в постоянном и тесном контакте со Штатс-контор-коллегией, откуда она получала штаты расходов, извещения о промедлении в поступлении сборов, о затруднениях в покрытии тех или иных расходов.

К числу финансовых коллегий принадлежала вскоре упразднённая Ревизион-коллегия и часть Мануфактур- и Коммерц-коллегии, которые сносились с Камер-коллегией относительно обложения пошлиной товаров, устройства таможни и т. п.

Во главе низшего финансового управления находился земский комиссар, обязанный взыскивать все подати.

Напишите отзыв о статье "Финансовая реформа Петра I"

Примечания

  1. [www.numizm.ru/html/d/denga.html Денга в нумизматическом словаре]

Литература

  • Князьков С. «Очерки из истории Петра Великого и его времени». — Пушкино: «Культура», 1990 (репринтное воспроизведение издания 1914 г.).
  • Милюков П. Н. «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII в. и реформа Петра Великого»
  • Милюков П. Н. «Очерки из истории русской культуры», выпуск 1
  • Ключевский В. О. «Подушная подать и отмена холопства в России»
  • Богословский М. М. «Областная реформа Петра Великого»
  • Кранихфельд А. «Взгляд на финансовую систему и финансовые учреждения Петра Великого»
  • Павлов-Сильванский Н. П. «Проекты реформ в записках современников Петра Великого»
  • Посошков И. Т. «Книга о скудности и о богатстве»

Ссылки

  • [www.numizm.ru/html/d/denga.html Денга в нумизматическом словаре]

Отрывок, характеризующий Финансовая реформа Петра I

Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.