Финкельштейн, Норман

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Норман Финкельштейн

Норман Финкельштейн (англ. Norman G. Finkelstein; р. 1953) — американский политолог и писатель. Автор книги «Индустрия холокоста».





Биография

Родился 8 декабря 1953 года. Его родители, во время Второй мировой войны жившие в Варшаве, прошли через Варшавское гетто и концлагеря. Мать была узницей Майданека, отец находился в Освенциме. После войны родители познакомились в лагере для перемещённых лиц в Линце в Австрии и эмигрировали в США, где отец был заводским рабочим, мать — домохозяйкой, а затем бухгалтером.

Финкельштейн вырос в Нью-Йорке. Он окончил школу Джеймса Мэдисона, затем в 1974 году университет Бингхэмптон. После этого Норман продолжил обучение в Ecole Pratique des Hautes Etudes в Париже. В 1980 году Финкельштейн получил магистерскую степень по политологии в Принстонском университете, позднее получил степень доктора философии по политологии.

Его докторская работа, посвященная сионизму, и книга «Индустрия холокоста» вызвали ожесточённые споры и приобрели известную популярность в среде отрицателей Холокоста. В книге автор утверждает, что тема Холокоста используется Израилем и некоторыми еврейскими организациями для получения материальных выгод, а также с идеологическими целями.

Финкельштейн преподавал в Университете Ратгерса, Нью-Йоркском университете, Бруклинском колледже, Хантер колледже, католическом Университете Де Поля, Йельском Университете и в Оксфордском Университете.

В 2000 году Финкельштейн заявил, что никогда не публиковал статей в научных журналах[1].

Критика

Финкельштейн был обвинён в ревизионизме некоторыми учёными и общественными деятелями[2][3]. Сам Финкельштейн заявил, что считает общепринятую историографию Холокоста верной[4]:

В моей книге нет ни единого слова, которое могло бы быть интерпретировано в качестве отрицания Холокоста. Напротив, я настаиваю на протяжении всей книги, что общепринятый взгляд на нацистский Холокост — конвейерные линии, индустриализованное убийство евреев — верен, и что общепринятые цифры убитых (более или менее) верны.

Напишите отзыв о статье "Финкельштейн, Норман"

Примечания

  1. [retro.nrc.nl/W2/Nieuws/2000/08/05/Vp/z.html Joden zijn immuun voor elke vorm van kritiek']. NRC Handelsblad (5 August 2000). — «"Er is nooit een artikel van mij gepubliceerd in een wetenschappelijk tijdschrift."»
  2. Amichai Magen. [www.normanfinkelstein.com/cooky-the-clown-uncovers-holocaust-denial/ Cooky the Clown uncovers Holocaust denial] (англ.). The Stanford Daily (01.25.2007). Проверено 30 апреля 2011. [www.webcitation.org/61300qcui Архивировано из первоисточника 19 августа 2011].
  3. Daniel Pipes. [www.meforum.org/pipes/4275/brandeis-university-president-jehuda-reinharz-israel-and-me Brandeis University President Jehuda Reinharz, Israel and Me] (англ.). Middle East Forum (February 13, 2007). Проверено 24 апреля 2011. [www.webcitation.org/6IE7vwxQZ Архивировано из первоисточника 19 июля 2013].
  4. De Martis. [www.olokaustos.org/saggi/interviste/finkel-en4.htm Norman Finkelstein] (англ.). olokaustos.org. — The interview. Проверено 24 апреля 2011. [www.webcitation.org/61302ArGn Архивировано из первоисточника 19 августа 2011].

Ссылки

  • [www.normanfinkelstein.com/ Официальный сайт Нормана Финкельштейна] (англ.)


Отрывок, характеризующий Финкельштейн, Норман

Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.