Финн Маккул

Фингал, точнее — Финн Маккул (Финн, сын Кулла, или Кумала; ирл. Fionn mac Cumhaill, иногда англ. Finn McCool) — легендарный герой кельтских мифов III в. н. э. Ирландии, Шотландии и острова Мэн, воин, мудрец и провидец.

Истории о Финне и его соратниках, входивших в «Фиану Эйринн» (Фианна (англ.), фианы, фении) — небольшую полунезависимую дружину воинов, которая жила в лесах и занималась торговлей, разбоем и охотой, но могла быть призвана королём в случае войны, образуют цикл фениев, один из 4-х главных циклов ирландской мифологии. Эти истории, как принято считать, были рассказаны сыном Финна, легендарным бардом Оссианом, хотя сказания окончательно оформились только к XII в.

В честь них взяла своё имя тайная организация ирландских революционеров Братство фениев.

Имя

Кроме Fionn mac Cumhaill также упоминался как Finn или Find mac Cumail и mac Umaill, позже — англицизир. форма Finn McCool.

Fionn или Finn на самом деле — прозвище, переводящееся как «прекрасный», «белый» или же «яркий». В детстве его именем было Deimne, и несколько легенд повествуют о том, как Финн заработал своё прозвище из-за того, что его волосы поседели. Само имя Fionn принадлежало одному из легендарных прародителей гэлов, связано с уэльским именем Gwyn и континентальным кельтским богом по прозванию Vindos.

Имя Фингал было сконструировано из настоящего имени персонажа английским поэтом XVIII в. Джеймсом Макферсоном, который на основе собранного им фольклора написал несколько поэм, которые выдал за оригинальные тексты Оссиана и дал главному герою «ошотланденный» и сокращенный вариант имени, которое можно перевести как «белый странник». Тем не менее, переводить имя Фингал не имеет смысла, правильный вариант значения — Финн («Прекрасный»), сын Кумала.

Жизнеописание

Рождение

Большинство ранних приключений Финна описываются в устном цикле «Юношеские деяния Финна» (Macgnímartha Finn (англ.)). Его отца звали Кулл, или Кумал, и он был вождем Фианы. Его матерью была Муирне (Muirne), дочь друида Тадга, сына Нуаду (Tadg mac Nuadat (англ.)), который жил на холме Алму в графстве Килдэр. Кумал похитил Муирне, после того, как её отец отказал ему в её руке, и друид воззвал к Верховному Королю Конну Ста Битв, который объявил насильника вне закона. В битве при Кнухе (Cnucha) состоялась битва между королём и Кумалом, и последний был убит одним из сыновей Морны по имени Голл мак Морна (англ.), который взял на себя руководство Фианой после его смерти.

К этому моменту Муирне уже была беременна, так что её отец отказался забрать её обратно, и приказал своим людям сжечь её. Но король Конн не допустил этого, и поместил девушку под защиту Фиакула мак Кона, который был женат на сестре её похитителя, друидессе Бовалл (англ.). В их доме Муирне родила сына, которого назвала Дейвне. (Любопытно, что cumal, которое в данной легенде становится именем отца Финна, помимо всего прочего, на самом деле — староирландское слово «рабыня», то есть первоначально герой мог зваться Финном Сыном Рабыни, а потом для него могло быть изобретено более благородное происхождение).

Юношество

После родов Муирне вышла замуж за короля Керри, а ребёнка оставила под опекой его тетки Бовалл и женщины-воительницы Лиа Луахра (англ.), которые вырастили его втайне в лесу Слив Блум, обучая искусству воины и охоты. Когда ребёнок вырос, он начал поступать инкогнито на службу к нескольким местным королям, но они узнавали в нём сына Кумала и просили оставить службу, так как чувствовали, что не смогут защитить его от его врагов.

Юный Финн около реки Бойн встретил друида-лепрекона и поэта Финегаса (англ.) и стал учиться у него. Друид перед этим провел 7 лет, пытаясь поймать волшебного Лосося Мудрости, который жил в пруду неподалеку. Тот кто вкусил бы этой рыбы, приобрел бы все знания в мире. Вот он наконец отловил его, и попросил ученика Финна приготовить его. Когда рыба жарилась, на её боку вздулся некрасивый пузырь. Финн раздавил его большим пальцем и ошпарился. Обожжённый палец он сунул в рот, и таким образом нечаянно вкусил кожи Лосося, а также его мудрости. С этого момента он знал, как отомстить Голлу мак Морна. В следующих историях Финн, чтобы прибегнуть к мудрости Лосося, иногда посасывает свой палец, и к нему приходит решение.

Важное место Лосося в этом рассказе — пример почтения, которое испытывается многими различными мифологиями к представителям этого семейства. В данном случае речь идет о, скорее всего, Salmonidae midlandus variant. В традиционных ирландских историях он любим благодаря своей силе, внешнему виду (у него больше чешуи, чем у других рыб этого вида, и из-за этого более разнообразна колористическая окраска), а также значительной редкости в природе. История о Финне и Лососе Мудрости имеет большое сходство с уэльским рассказом о Гвионе, и поднимает вопрос о возможном общем источнике для них обоих.

Зрелость

На праздник Самайн, когда открываются двери в потусторонний мир, уже несколько лет огнедышащий сид Айллен мак Мидна (Аиллена мак Мидиа) из Ши Финнахи, внук Дагды Мор, владыки Нижнего мира (Aillen (англ.)) так убаюкивал жителей Тары, что они засыпали, и не могли помешать ему сжечь дворец до основания. Фиана, возглавляемая Голлом мак Морной, также была не в силах предотвратить это. Финн прибывает в Тару, вооружившись сумкой магического оружия своего отца из журавлиной кожи. Благодаря острию своего магического копья он не дает себе заснуть, и затем этим же копьем, уперев его в лоб, убивает Айллена. После этого узнают, кому он приходится наследником, и ему отдается командование над Фианой: Голл по собственной воле отступает в сторону и становится верным последователем Финна (хотя во многих историях их альянс нелегок, и случаются затруднения). Финн требует компенсацию за смерть своего отца у своего деда по материнской линии друида Тадга, и угрожает войной, или же простой битвой против него, если тот откажется. Как компенсацию Тадг отдает внуку свой дом — холм Алму, и Финн принимает его.

Борьба с великаном

Центральный эпизод сказаний о Финне — его борьба с чудовищным одноглазым противником по имени Голл (варианты — Аэд, Аиллен мак Мидиа).

В одной из сказок говорится о том, что Финн, решив сразится с Голлом, чтобы не замочить ноги, вбил в дно Ирландского моря ряд колонн и таким образом построил мост (см. «Дорога гигантов»). Устав, он прилёг отдохнуть. В это время Голл сам перешел по мосту в Ирландию, и явился к Финну. Жена Финна, указав на спящего мужа, солгала, сказав, что это её младенец-сын. Кроме того, она угостила его лепешками, внутри которых запекла плоские железные сковороды, и когда великан начал ломать об них зубы, дала вторую лепешку, простую, «младенцу»-Финну, который спокойно съел её. Представив, каким же гигантом окажется отец этого немаленького «младенца», Голл в ужасе сбежал, по пути разрушая мост. Остатки колонн показывают на побережье Шотландии.

Любовные истории

Свою самую знаменитую жену, Садб, Финн встретил на охоте. Она была превращена в оленя друидом Фер Доирихом (вариант — ревнивой богиней). Псы Финна, Бран и Скеоланг (Bran и Sceolang), которые когда-то тоже были людьми, поняли, что этот олень — человек, и Финн пощадил животное. Садб превратилась обратно, в красивую женщину, и вскоре она беременеет. В этот момент возвращается друид Фер Доирих, и превращает её обратно в зверя. Садб сбегает. 7 лет спустя Финн воссоединяется со своим сыном, Ойсеном (Оссианом), который со временем станет одним из лучших в Фиане.

В Преследовании Диармайда и Грайне, одной из самых прославленных историй цикла, Верховный король Кормак мак Арт обещает Финну руку своей дочери Грайне. Но девушка, влюбившись в одного из Фианы — Диармайда уа Дуибне (англ.), племянника Финна, сбегает с ним вместе. Влюбленные скрываются от погони Финна у приемного отца Диармайда — бога Энгуса. Финн прощает их. (Эта сага повлияет на создание легенды о Тристане и Изольде). Несколько лет спустя, тем не менее, когда Финн пригласил Диармайда на охоту, тот оказывается тяжело раненым кабаном. Вода, если её испить из рук Финна, обладает магическим целебным даром, но когда Финн несет эту воду, он сознательно дает ей уйти сквозь пальцы. Внук Финна, Оскар, угрожает деду, чтобы тот спас раненого, но когда Финн наконец возвращается, уже слишком поздно — Диармайд умирает. Вариант — Диармайд был неуязвим, кроме пятки, и Финн заставляет его пройтись босиком по шкуре магического кабана, щетина которого вонзается в стопу юноши и тот погибает.

Смерть

Рассказы о смерти Финна варьируются, согласно самому популярному — он совсем не умер, а уснул в пещере под Дублином, чтобы проснуться и защитить Ирландию в час нужды. Другая же легенда гласит, что Финн, его жена и сын превратились в колонны в криптах Лундского собора (Швеция).

Согласно легенде, воины Фиана распространил свою власть на всю Ирландию, кроме Ольстера, восстановив против себя правителей Тары. Король Кайрпре разбил их в 283 г., остатки отрядов разбрелись по лесам. Сам Финн умер в 252 г. или же в 286 г. — пал в бою с мятежными фианами у брода Бре реки Бойн.

Легенда, упоминаемая в «Похищении быка из Куальнге», рассказывает о том, что Финн Мак Кумал спустя двести лет после своей смерти возродился вновь, приняв облик короля Ольстера по имени Монган (ум. ок. 625 г.).

Семья Финна

Родители:

• отец — Кумал (вариант — Уайл мак Байшкн), вождь Фианы.
• мать — сида Муирне (Muirne) (вариант — Блая)
• сестра отца — Бовалл
• её муж — Фиакул мак Кон

предки по материнской линии:

• бабка — Этлин
• дед — друид (сид) Тадг, сын бога Нуаду

жена:

• Садб, дочь Бодб Дирга. Их дети:

сыновья:

• Фергус «Сладостные речи» — бард Фианы и дипломат
• Ойсин (Оссиан) — в ранних легендах упоминается в качестве воина, а не поэта
• Дэйр — был проглочен чудищем, но смог выбраться, заодно освободив и других (упоминается редко, обычно считается, что у Финна было только 2 сына)

внук:

• Оскар, сын Ойсина
• Эйдин — его жена

Финн как эпоним

• Название одного из графств Ирландии — Фингал, происходит не от имени героя, переработанного Макферсоном, а от ирл. — Fine Gall, то есть «чужое племя», в данном случае — это викинги, которые в своё время облюбовали этот участок земли.
• На острове Стаффа в архипелаге Внутренних Гебридских островов находится Фингалова пещера, вдохновившая Мендельсона на создание одноименной увертюры.
• Т. н. Мостовая Гигантов в графстве Антрим, входящая в список всемирного наследия Юнеско (результат вулканической активности), согласно народным легендам была создана Финном, когда он готовил себе дорогу через море, чтобы сразиться с Голлом — герой якобы вбивал эти «колонны» в дно моря. (См. выше).
• Кроме того, рассказывают, что однажды Финн оторвал кусок от Ирландии, чтобы бросить его во врага, но промахнулся — приземлившаяся часть упала в Ирландское море и стала островом Мэн.

Анализ образа

По мнению большинства исследователей, саги о Финне не имеют исторического зерна, скорее всего Финн — древний мифический образ, поздно и своеобразно оживший в фольклорном творчестве.

Источники

• хронист Тьерн из Клонмакнойса (ум.1088).
• «Анналы Четырёх Владык» (1632—1636) — поздняя компиляция более ранних старинных хроник [lib.aldebaran.ru/author/sbornik_yenciklopediya/sbornik_yenciklopediya_keltskaya_mifologiya/sbornik_yenciklopediya_keltskaya_mifologiya__13.html].

Образ в Новое время

• В 1761 г. английский поэт Джеймс Макферсон объявил, что открыл ранее неизвестные поэмы, написанные Оссианом на шотландском языке, посвященные Фингалу. В декабре он выпустил в печать «Fingal, an Ancient Epic Poem in Six Books», вместе с несколькими другими поэмами Оссиана, якобы «переведенными» с гэльского языка, но на самом деле написанными им самим. Подделка была разоблачена много времени спустя. (Подробнее см. Джеймс Макферсон).
• Цикл поэм Макферсона, посвященный Фингалу, оказал большое влияние на таких писателей как Гёте и молодой Вальтер Скотт. Фингал стал одним из главных литературных героев предромантизма.
• Державин, Карамзин, Батюшков, Дмитриев, Гнедич, Жуковский, Баратынский, Пушкин, Лермонтов и многие другие русские поэты оставили множество переводов и подражаний Оссиану-Макферсону.
• Трагедия Озерова «Фингал» (с музыкой Осипа Козловского), в постановках которой заглавную роль играли великие русские актёры А. Яковлев, П. Мочалов, В. Каратыгин, а роль Моины — Е. Семенова, М. Колосова. (В нем. традиции имя Моина превратилось в Мальвину и стало популярным).
• Финн мак Кумал оставил заметный след и в современной ирландской литературе. Самое примечательное — несколько его появлений в «Finnegans Wake» Джеймса Джойса, некоторые даже предполагают что заглавие книги, которое автор взял из уличной баллады «Finnegan’s Wake» может быть языковой контаминацией из «Finn again is awake», фразы о грядущем пробуждении Финна для защиты Ирландии.
• Финн также появляется в качестве персонажа у Флэнна О’Брайена в его «At Swim-Two-Birds», в пассажах, пародирующих стили ирландских мифов. Роман Морган Лливелин «Finn MacCool» рассказывает о подъёме Финна к лидерству в Фианне и его любовных историях.

Интересные факты

• Одна из легенд утверждает, что погребение героя находится в Лундском соборе, г. Лунд, Швеция.
• Наполеон Бонапарт читал «Оссиана», когда к нему пришел обрадованный маршал Бернадот, у которого только что родился сын. Маршал спросил у императора совета — как назвать ребёнка. Наполеон выбрал имя внука Фингала — Оскара. Гасконского ребёнка назвали редким мифологическим именем, а через некоторое время ему было суждено стать королём Швеции Оскаром I и территории, на которых происходили некоторые из действий цикла, а также Лундский собор, оказались в его владениях.
• Полное имя Оскара Уайльда, писателя ирландского происхождения — Оскар Фингал О’Флаэрти Уилс Уайлд, в честь легендарного героя Фингала и его внука Оскара.

Литература

• Широкова Н. С. Мифы кельтских народов — М.: Астрель: АСТ: Транзиткнига, 2005. — 431 (1) с.: ил. — (Мифы народов мира). ISBN 5-17-019444-7 (ООО «Издательство АСТ»), ISBN 5-271-08709-3 (ООО «Издательство Астрель»), ISBN 5-9578-0397-9 (ООО «Транзиткнига»).
• Маккалох Джон Арнотт. Религия древних кельтов / Пер. с англ. С. П. Евтушенко. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2004. — 336 с. ISBN 5-9524-1303-X
• Роллестон Томас. Мифы, легенды и предания кельтов. / Пер. с англ. Е. В. Глушко. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2004. — 349 с. ISBN 5-9524-1063-4
• Кельтская мифология / Пер. с англ. С. Головой и А. Голова. — М.: Издательство Эксмо, 2004. — 640 с. ISBN 5-699-01165-X
• Pettersson G. Finn and the Fian: Reflections of ancient Celtic myth and institutions in early and medieval Ireland. — Göteborg: Univ., 1999.

Ссылки

• [az.lib.ru/o/ozerow_w_a/text_0010.shtml Озеров. Трагедия «Фингал» на lib.ru]
• [www.cloughmoremvc.co.uk/finn.htm The Legend of the Great and Mighty Finn MacCool]
• [aquavitae.narod.ru/irelandbiblio/finnd.htm Легенды на русском]

Отрывок, характеризующий Финн Маккул

– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.