Финьоль, Даниэль

Даниэль Финьоль Daniel Fignolé<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
и.о. президента Гаити
25 мая — 14 июня 1957 года
Предшественник:	Леон Кантав как председатель Исполнительного правительственного совета
Преемник:	Антонио Кебро как председатель Военного совета Гаити
Член Военного совета Гаити
5 апреля — 26 мая 1957 года
Президент:	Антонио Кебро (председатель Военного совета Гаити)
Министр национального образования и общественного здравоохранения Гаити
16 августа — 26 октября 1946 года
Президент:	Дюмарсе Эстиме
Предшественник:	Бенуа Александр
Преемник:	должность упразднена; Жан Прайс-Марс (министр национального образования); Жорж Онора (министр общественного здравоохранения)

Пьер-Эсташ Даниэль Финьоль (фр. Pierre-Eustache Daniel Fignolé; 11 ноября 1913, Пестель, Гаити — 27 августа 1986, Порт-о-Пренс, Гаити) — гаитянский государственный деятель, исполняющий обязанности Президента Гаити (1957).

Биография

Происходил из обедневшей семьи с либеральными традициями, его дед избирался сенатором. В 1927 г. переехал в Порт-о-Пренс, сумел получить качественное образование, зарабатывал на жизнь уроками для детей из обеспеченных семей.

В 1942 г. стал соучредителем либеральной газеты Chantiers, на страницах которой критиковал правящую элиту, выступал с обоснованием необходимости реализации социальных программ, поддержки чернокожего большинства. В ответ президент Леско закрыл издание, наложил запрет на его преподавательскую деятельность и поставил под надзор полиции. Однако, несмотря на гонения, Финьоль продолжал свою политическую деятельность и быстро стал популярен среди бедного рабочего класса Порт-о-Пренса как «Профессор», он часто выступал на спонтанных флэшмобах, получивших название «woulos».

Вскоре он возглавил Рабоче-крестьянское движение (Mouvement Ouvrier Paysan), ставшее наиболее организованной и массовой рабочей партией страны в эпоху, предшествовавшую правлению клана Дювалье. Как лидер партии он хотел выдвинуть свою кандидатуру на пост президента, однако в его возрасте, 33 года, это было запрещено гаитянской конституцией. За его политическую деятельность он подврегался избиениям и арестам.

После январской революции 1946 года избирался членом Палаты депутатов, в составе которой избранных оставался до 1957 года. В августе-октябре 1946 гг. занимал пост министра образования в администрации Дюмарсе Эстиме.

После отставки генерала Леона Кантава в мае 1957 года занял пост временного президента Гаити, через три недели был заменен на Антонио Кебро. Хотя на посту главы государство Финьоль обещал проводить антикоммунистическую политику, аналогичную Новому курсу Франклина Рузвельта, однако американская администрация относилась к нему с крайним подозрением. США отказались признавать его президентом, а на приеме в посольстве Франции в Вашингтоне президент Эйзенхауэр высказал опасение, что он станет новым Арбенсом. Спустя 19 дней после вступления в должность гаитянские военные при поддержке США ворвались в президентский дворец и под дулом пистолета вынудили политика подписать заявление об отставке.

Находясь в эмиграции в Нью-Йорке, он обвинил Франсуа Дювалье в государственном перевороте, однако его слова были проигнорированы международной общественностью, а его сторонники из числа бедняков расстреляны военным режимом Антонио Кебро.

В 1986 году, после падения режима Жан-Клода Дювалье, политик вернулся на родину, однако всего несколько месяцев спустя скончался.

Источники

• www.hartford-hwp.com/archives/43a/564.html
• content.time.com/time/magazine/article/0,9171,825027,00.html

Отрывок, характеризующий Финьоль, Даниэль

В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.