Фирлей, Ян

Ян Фирлей Jan Firlej<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Маршалок великий коронный
1563 — 1574
Предшественник:	Ян Мелецкий
Преемник:	Анджей Опалинский
Воевода белзский
1556 — 1561
Предшественник:	Павел Уханский
Преемник:	Анджей Дембовский
Воевода любельский
1561 — 1563
Предшественник:	Анджей Тенчинский
Преемник:	Николай Мецеевский
Воевода краковский
1572 — 1574
Предшественник:	Станислав Барзий
Преемник:	Пётр Зборовский
Рождение:	1521(1521) Домбровица
Смерть:	25 апреля 1574(1574-04-25) Коцк
Род:	Фирлеи
Отец:	Пётр Фирлей
Мать:	Катаржина Тенчинская
Супруга:	1) Софья Бонер 2) Софья Дзиковна 3) Барбара Мнишек
Дети:	Николай, Ядвига, Софья, Анджей, Ян, Пётр, Анна, Генрик

Ян Фирлей (1521—1574) — крупный польский государственный деятель, дворянин королевский (1545), секретарь королевский (1554), каштелян белзский (1555—1556), воевода белзский (1556—1561) и любельский (1561—1563), маршалок великий коронный (1563—1574), воевода и староста краковский (1572—1574), староста казимирский и рогатинский. Лидер польских кальвинистов.

Биография

Ян Фирлей - представитель знатного польского магнатского рода Фирлеев, герба «Леварт». Старший сын воеводы любельского и русского Петра Фирлея (? — 1553) и Катаржины Тенчинской. Младшие братья — воевода любельский Николай (ок. 1531—1588) и каштелян любельский Анджей (ок. 1537—1585).

Ян Фирлей два года проучился в Лейпцигском университете, затем продолжил образование в Падуанском. Совершил путешествие на Ближний Восток, куда направился через Рим: посетил Египет и Палестину. После 4-летнего пребывания за границей, в 1545 году, Ян Фирлей поступил в свиту короля Сигизмунда I. В тот же год он был направлен с поручением к императору Карлу V Габсбургу на сейм I Рейха в Вормс.

После смерти в 1548 году Сигизмунда I, Фирлей имел виды на престол, но вследствие протеста со стороны конкурирующих дворянских родов замыслы его не удались. Но эти попытки Фирлея вызвали к нему огромное недоверие: впоследствии, когда он стал во главе так называемой «партии реформ», требовавшей устранения разных злоупотреблений и определения правил для избрания короля, его обвиняли в придворных интригах, в захвате массы должностей и т. п., а стремление его к реформам приписали его мечтам о короне...

Польским королём стал Сигизмунд II Август, сын покойного. В том же 1548 году Фирлей поступает в его свиту.

В 1550 г. Ян Фирлей перешёл из католицизма в лютеранство, впоследствии стал кальвинистом. Он основал кальвинистскую церковь в Коцке. Фирлей выступил сторонником соглашения кальвинистов с враждебными им арианами (известными в Польше как «социниане», или «польские братья»). 22 марта 1565 г. он организовал в Пётркуве кальвинистско-арианский теологический диспут о Святой Троице. Стороны не пришли к единому мнению, и непримиримый конфликт двух конфессий продолжался ещё многие годы...

7 июля 1572 г. ушёл из жизни тяжело больной Сигизмунд II Август. Ян Фирлей - к тому времени великий маршал коронный и краковский воевода - являлся одним из лидеров протестантского движения в Польше. 28 января 1573 года он стал одним из подписантов Варшавской конфедерации — знакового события в истории Польши и Великого Княжества Литовского (ВКЛ), которое определило основы религиозной терпимости знати и свободных людей в Речи Посполитой и ВКЛ, и считается формальным началом религиозной свободы в Польско-Литовском государстве.

Летом 1573 года маршал Фирлей явился на выборы нового польского короля в Камень (предместье Варшавы) с 200 солдатами и 27 орудиями, чтобы поддержать своего кандидата — шведского короля Юхана. Этот демарш вызвал серьёзное противодействие польских властей, после чего войско маршала отступило к Грохову. 20 мая 1573 г. королём Польши был избран Генрих Валуа. Известие о своём избрании он получил 19 июня, в то время, когда руководил осадой гугенотской (кальвинистской) твердыни Ла-Рошели. Переговоры с осаждёнными быстро привели к заключению мира 2 июля 1573 года, который гарантировал свободу совести на всей территории Франции, однако свободу отправления культа для гугенотов легализовал лишь в городах Ла-Рошель, Монтобан и Ним. Это был неудачный договор, наспех составленный и поспешно заключённый; его истинной целью был благовидный предлог освободить герцога Анжу от осады Ла-Рошели.

Ян Фирлей должен был смириться с избранием королём Генриха Валуа, но остался горячим защитником польских диссидентов. По дороге в Краков, 16 февраля 1574 года, Генрих гостил у Фирлея в Балицах… Когда Генрих перед самой коронацией колебался признать диссидентские привилегии, Фирлей, несший королевскую корону, хотел покинуть костёл. Потом Ян прервал коронацию, подошёл к королю с тремя документами, гарантирующими права и свободы протестантам, и потребовал, чтобы Генрих подписал Артикулы и Пакты. При этом он обратился к последнему со словами: Jurabis, rex, promisisti («Поклянись, король, ты обещал!»). Генриху ничего не оставалось, как подписать.

Семья и дети

Ян Фирлей Был трижды женат. В 1546/1547 году женился на Софии Бонер (ум. после 1563), от брака с которой имел четырёх сыновей и двух дочерей:

• Николай Фирлей (ум. 1599) — каштелян бецкий и референдарий надворный коронный (1576), воевода краковский (1589—1599), староста любельский и казимирский
• Ядвига Фирлей, жена с 1567 года старосты красныставского Яна Мнишека (ум. 1612)
• София Фирлей, жена с 1594 года Седзивоя Остророга (ум. 1625)
• Анджей Фирлей (ум. 1609), каштелян малогощский (1589) и радомский (1591), староста ковельский
• Ян Фирлей (ум. 1614), подскарбий великий коронный (1590—1609), каштелян войницкий (1613), староста любельский
• Пётр Фирлей (ум. 1619), каштелян завихостский (1609), бецкий (1613) и войницкий (1614), воевода любельский (1617), староста парчевский

До 1565 года вторично женился на Софии Дзиковне (ум. после 1566), от брака с которой имел дочь:

• Анна Фирлей (ум. 1600), жена с 1594 года воеводы сандомирского Яна Збигнева Оссолинского (1555—1623)

В третий раз женился на Барбаре Мнишек (ум. 1580), дочери бургграфа краковского Николая Мнишека (ок. 1484—1553) и Барбары Каменецкой. Дети:

• Генрик Фирлей (1574—1626), каноник сандомирский, пробст плоцкий, секретарь королевский, схоластик краковский (1600), референдарий великий коронный (1605), пробст меховский (1611), подканцлер коронный (1613—1618), епископ луцкий (1616—1617), плоцкий (1617—1624) и архиепископ гнезненский (1624—1626)

Литература

• Фирлей // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [mariusz.eu.pn/genealogia/rody/firlejowie02.html Родославная рода Фирлей]

Отрывок, характеризующий Фирлей, Ян

– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.