Фитильный замок

Фитильный замо́к — часть ружья (аркебузы, мушкета, фузеи), отвечающая за воспламенение заряда.

Изначально заряд воспламенялся вручную поднёсённым к затравочному отверстию раскалённым прутом. Такой способ имел существенные недостатки: требовалось всегда держать под рукой огонь, иметь для фитиля или прута свободную руку при стрельбе, а также то, что прут закрывал собой прицел.

Изобретение фитильного замка

Фитильный замок был изобретен примерно в 1430 году, его появление сделало обращение с ружьём значительно проще. Основные отличия устройства нового оружия были следующими: возник предшественник современного спускового крючка — рычаг-серпентин, расположенный на ложе ружья, с помощью серпентина фитиль приводился в действие, что освобождало руку стрелка. Затравочное отверстие было перенесено в сторону, так что фитиль теперь не закрывал цель. На поздних моделях фитильных ружей серпентин снабдили удерживающей его защелкой и пружиной, появилась пороховая полка для затравки, позже ставшая закрытой, существовал также вариант фитильных ружей, в устройстве которых спусковой крючок был заменен на спусковую кнопку. Главным недостатком фитильных ружей оказалась их сравнительно низкая устойчивость к влаге и ветру, порыв которого мог сдуть затравку, к тому же стрелку приходилось постоянно иметь доступ к открытому огню, а кроме того оставшийся после выстрела тлеющий нагар в канале ствола грозил моментальным воспламенением заряжаемого пороха. Таким образом, заряжание фитильного ружья из пороховницы большим количеством пороха становилось довольно опасным, а потому с целью обезопасить стрелков от серьёзных ожогов были введены патронташи, снабженные ёмкостями, содержащими меньшее, нежели раньше, количество дымного пороха — ровно столько, сколько необходимо для произведения выстрела.

Изобретённый в начале XVI века колесцовый замок, однако, не вытеснил фитильный ввиду своей сложности и дороговизны; и только изобретённый вслед затем ударный замок к концу XVII века в основном вытеснил фитильный. Тем не менее, в некоторых регионах, например, в Центральной Азии, фитильные ружья применялись по крайней мере до конца XIX века.

Ссылки

[pics.druzya.org/war/fair/alt/ Эволюция стрелкового оружия] [historypistols.ru/blog/vvedenie/fitilnyj-zamok/ Фитильный замок. История появления и развития] [homepages.ihug.com.au/~dispater/handgonnes.htm handgonnes]

Отрывок, характеризующий Фитильный замок

Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.