Фицаланы
Поделись знанием:
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Фицаланы (Фиц-Аланы; англ. FitzAlans) — английский дворянский род бретонского происхождения в Средние века и в начале нового времени. Представители дома Фицаланов носили титулы графов Арундел, а также, некоторое время, графов Суррей, и на протяжении XIV—XVI веках являлись одной из наиболее могущественных и влиятельных аристократических семей Англии, неоднократно занимали высшие государственные и церковные должности страны и сыграли значительную роль в политической истории Англии. Младшая линия дома обосновалась в Шотландии, приняла фамилию Стюарт, а в 1371 году унаследовала шотландский королевский престол. Первоначально владения Фицаланов располагались, главным образом, в западном Шропшире, на валлийской границе. Позднее были присоединены обширные земли в Суссексе, Дорсете, Уилтшире и северо-восточном Уэльсе. Главной резиденцией в XII — начале XIII века служил замок Клан в Шропшире, впоследствии — замок Арундел в Суссексе. После прекращения дома Фицаланов в 1580 году их владения и титулы унаследовали герцоги Норфолк из рода Говардов.
Содержание
Происхождение
До конца XIX века родословие Фицаланов и Стюартов выводили к легендарному шотландскому тэну Банко, упомянутому в «Хронике Холиншеда». В трагедии Шекспира «Макбет» Банко выведен как один из соратников короля Макбета. Его потомкам ведьмы предрекли королевский престол и узнавший об этом Макбет приказал убить Банко. В настоящее время, однако, считается установленным бретонское происхождение Фицаланов. Основатель дома — Алан Фиц-Флаад был некрупным бретонским рыцарем, чьи предки занимали должность сенешаля при дворе сеньоров Доля. В начале правления Генриха I Алан перебрался в Англию, где получил от короля ряд земельных владений в Шропшире вместе с замком Освестри.
Его младший сын Уолтер Фиц-Алан в период гражданской войны 1135—1154 годов сблизился с шотландским королём Давидом I и переселился в Шотландию. Давид I пожаловал Уолтеру обширные земли в Ренфрушире и назначил его своим сенешалем (лордом-стюардом). Эта должность стала наследственной в роду Уолтера Фиц-Алана и дала название фамилии его потомков — Стюарты. В 1371 году Роберт Стюарт вступил на шотландский престол, основав королевскую династию Стюартов. В 1603 году Стюарты унаследовали также престол Англии.
Старший сын Алана Фиц-Флаада Уильям Фиц-Алан остался в Англии. В период гражданской войны он поддерживал императрицу Матильду и добился расширения своих шропширских владений, присоединив замок и сеньорию Клан. Его потомки приняли фамилию Фицалан, что означало «сын, потомок Алана». На протяжении первого столетия истории семьи Фицаланы оставались относительно некрупными баронами Валлийской марки и не играли значительной роли в политической жизни Англии. Их выход на первый план в среде английской аристократии был связан с женитьбой Джона Фицалана (ум. 1240) на наследнице дворянского рода д’Обиньи, представители которого обладали титулом графов Арундел и обширными владениями в южной и юго-восточной Англии. Его сын в 1243 году унаследовал титул графа Арундел вместе с одноимённым замком в Суссексе, который стал главной резиденцией Фицаланов.
Основные представители
Во второй половине XIII века потомки Джона Фицалана, 6-го графа Арундел (ум. 1267), активно участвовали в английской экспансии в Уэльсе и подчинили территории по верхнему и среднему течению Ди. Эдмунд Фицалан, 9-й граф Арундел (ум. 1326), играл одну из ведущих ролей в политической борьбе в Англии в начале XIV века, являясь сначала одним из лидеров движения лордов-ордайнеров против Эдуарда II и его фаворита Пирса Гавестона, а затем перейдя на сторону короля и Деспенсеров. После государственного переворота Мортимера и королевы Изабеллы 1326 года граф Арундел был арестован и казнён. Владения и титулы Фицаланов были возвращены его сыну Ричарду, 10-му графу Арундел (ум. 1376), который в правление Эдуарда III занимал ведущие посты в английской администрации в Уэльсе, Шотландских марках и Аквитании, а также руководил действиями английских военных соединений в битвах при Слёйсе и Креси в ходе Столетней войны. В 1361 году он унаследовал часть обширных владений дома де Варенн и титул графа Суррея.
Сыновья Ричарда Фицалана на рубеже XIV—XV веков являлись одними из наиболее влиятельных английских аристократов. Старший, Ричард, 11-й граф Арундел (ум. 1397), достиг поста адмирала флота Англии и возглавил движение лордов-апеллянтов против короля Ричарда II, но в 1397 году был арестован и казнён. Младший, Томас Арундел (ум. 1414), был избран архиепископом Кентерберийским и стал одним из организаторов свержения Ричарда II и воцарения Генриха IV, при котором он занял пост лорда-канцлера Англии и стал фактическим главой королевской администрации. В качестве архиепископа Кентерберийского Томас Арундел прославился борьбой с лоллардами и жестоким преследованием еретиков. Видное место в администрации Генриха IV также занимал Томас Фицалан, 12-й граф Арундел (ум. 1415), который руководил подавлением восстания Оуайна Глендура в Уэльсе и Ричарда ле Скрупа в Северной Англии, а также возглавлял английский экспедиционный корпус, направленный на борьбу с арманьяками во Франции. Ещё большего влияния граф Арундел достиг при Генрихе V, однако в 1415 году скончался при осаде Арфлёра.
После его смерти влияние Фицаланов несколько уменьшилось. В период войны Алой и Белой розы представители рода первоначально поддерживали Ланкастеров, но затем перешли на сторону Йорков, что обеспечило сохранение владений после воцарения Эдуарда IV. Последний Фицалан — Генри, 19-й граф Арундел (ум. 1580), в период правления Эдуарда VI занимал одно из ведущих мест в королевской администрации и принимал активное участие в борьбе за власть в стране. Он не поддержал проект передачи престола леди Джейн Грей и способствовал воцарению Марии Тюдор. Хотя при Елизавете I Арундел был замешан в нескольких заговорах, он сохранил свои титулы и владения и завоевал славу покровителя искусств и наук. С его смертью в 1580 году дом Фицаланов пресёкся. Его владения и титул графа Арундел перешёл по наследству к роду Говардов.
Генеалогия
Сенешали Доля и сеньоры Освестри
Алан, наследственный сенешаль Доля, упомянут под 1045 годом;
- Алан (ум. ок. 1097), сенешаль Доля, участник Первого крестового похода и осады Никеи в 1097 году;
- Флаад (ум. ок. 1106), сенешаля Доля, упомянут под 1101/1102 годом;
- Алан Фиц-Флаад (ум. ок. 1114), сеньор Освестри; жена: Эвелина де Хесден;
- Уильям Фиц-Алан (ум. 1160), сеньор Освестри и Клана, сторонник императрицы Матильды, шериф Шропшира; 1-я жена: Кристиана, племянница Роберта Глостерского; 2-я жена: Изабелла де Сей, дочь Элии де Сея, сеньора Клана (Шропшир);
- (от 1-го брака) Кристиана, замужем за Гуго Пантульфом из Верна.
- (от 2-го брака) Уильям Фиц-Алан II (ок. 1154—1212), сеньор Клана и Освестри; жена: неизвестна;
- Уильям Фицалан III (ум. 1213), сеньор Клана и Освестри; жена: Мария, дочь Томаса де Эрингтона;
- Уильям Фицалан IV (ум. 1216);
- Джон Фицалан (ум. 1240), сеньор Клана и Освестри; 1-я жена: Изабелла д’Обиньи (ум. до 1240), дочь Уильяма д’Обиньи, 3-го графа Арундел; 2-я жена: Хависа де Бланкминстер;
- Джон Фицалан (1223—1267), лорд Клана и Освестри, 6-й граф Арундел (c 1243, титулом при жизни не обладал, графом признан в 1433), наследник владений дома д’Обиньи, участник английской экспансии в Уэльсе; жена: Мод де Вердан (ум. 1263), дочь Теобальда ле Ботилье, барона Батлера
Далее см. ниже: Графы Арундел;
- Джон Фицалан (1223—1267), лорд Клана и Освестри, 6-й граф Арундел (c 1243, титулом при жизни не обладал, графом признан в 1433), наследник владений дома д’Обиньи, участник английской экспансии в Уэльсе; жена: Мод де Вердан (ум. 1263), дочь Теобальда ле Ботилье, барона Батлера
- Уильям Фицалан III (ум. 1213), сеньор Клана и Освестри; жена: Мария, дочь Томаса де Эрингтона;
- Алан.
- Уолтер Фиц-Алан (ум. 1177), сеньор Ренфру, 1-й лорд-стюард Шотландии, основатель династии Стюартов; жена: Эохина де Моль;
- Йордан Фиц-Алан, сенешаль Доля, упомянут под 1130 годом; жена: Мария. Линия его потомков — наследственных сенешалей Доля — угасла в начале XIII века;
- Уильям Фиц-Алан (ум. 1160), сеньор Освестри и Клана, сторонник императрицы Матильды, шериф Шропшира; 1-я жена: Кристиана, племянница Роберта Глостерского; 2-я жена: Изабелла де Сей, дочь Элии де Сея, сеньора Клана (Шропшир);
- Алан Фиц-Флаад (ум. ок. 1114), сеньор Освестри; жена: Эвелина де Хесден;
- Риваллон, монах в монастыре Св. Флорана в Самюре.
Графы Арундел
Джон Фицалан, 6-й граф Арундел (1223—1267), лорд Клана и Освестри; жена: Мод де Вердан (ум. 1263), дочь Теобальда ле Ботилье, барона Батлера;
- Джон Фицалан, 7-й граф Арундел (1246—1272), лорд Клана, Освестри и Арундела; жена: Изабелла де Мортимер (ум. после 1300), дочь Роджера Мортимера, 1-го барона Вигмора (см.: Мортимеры);
- Ричард Фицалан, 8-й граф Арундел (1267—1302), лорд Клана и Освестри, признан графом Арундел в 1289 году, участник войн в Уэльсе и Шотландии; жена (до 1285): Аласия ди Салуццо (ум. 1292), дочь Томазо I, маркграфа Салуццо;
- Эдмунд Фицалан, 9-й граф Арундел (1285—1326), лорд-ордайнер, впоследствии — союзник Деспенсеров и Эдуарда II, казнён после переворота Роджера Мортимера; жена (1305): Алиса де Варенн (ум. 1338), дочь Уильяма де Варенна (ум. 1286), сестра и наследница Джона де Варенна, 8-го графа Суррей (см.: Варенны);
- Ричард Фицалан, 10-й граф Арундел (1313—1376), владения и титулы отца возвращены в 1330 году, наследник земель дома де Варенн, 9-й граф Суррей (c 1361), верховный судья Северного Уэльса, командующий английскими войсками в Шотландских марках, генерал-лейтенант Аквитании, полководец, участник битв при Слёйсе и Креси; 1-я жена (1321, анн. 1344): Изабелла де Деспенсер, дочь Хью Диспенсера Младшего, фаворита Эдуарда II; 2-я жена (1345): Элеонора Ланкастер (ум. 1372), дочь Генри Плантагенета, 3-го графа Ланкастера;
- (от 1-го брака, призн. незаконн.) Эдмунд де Арундел (ум. 1377); жена (до 1349): Сибилла де Монтегю, дочь Уильяма де Монтегю, 1-го графа Солсбери;
- Алиса де Арундел; муж: сэр Леонард Карью (ум. 1370);
- Филиппа де Арундел (ум. 1399); 1-й муж: Ричард Серджо (ум. 1393); 2-й муж: сэр Джон Корнуолл (ум. 1443);
- (от 1-го брака, призн. незаконн.) Мария де Арундел (ум. 1396); муж: Джон Лестранж (ум. 1361), 4-й барон Странж;
- (от 2-го брака) Эдмунд Фицалан (1346—1366);
- (от 2-го брака) Ричард Фицалан, 11-й граф Арундел, 10-й граф Суррей (1346—1397), член регентского совета при Ричарде II, адмирал Англии, лорд-апеллянт, казнён в 1397 году; 1-я жена (1359): Элизабет де Богун (ум. 1385), дочь Уильяма де Богуна, 1-го графа Нортгемптона (см. Богуны); 2-я жена (1390): Филиппа Мортимер (ум. 1401), дочь Эдмунда Мортимера, 3-го графа Марч (см.: Мортимеры);
- (от 1-го брака) Элеонора Фицалан (ум. 1375); муж (1371): Роберт де Уффорд (ум. 1375), сын Уильяма де Уффорда, графа Саффолка;
- (от 1-го брака) Элизабет Фицалан (ум. 1425); 1-й муж (1378): Уильям де Монтегю (ум. 1382), сын Уильяма де Монтегю, 2-го графа Солсбери; 2-й муж (1384): Томас Моубрей (1399), 1-й герцог Норфолк; 3-й муж (1401): сэр Роберт Гоусел; 4-й муж (1414): сэр Джерар Аффлит;
- (от 1-го брака) Джоан Фицалан (1375—1435); муж: Уильям Бошан (ум. 1411), лорд Абергавенни, сын Томаса Бошана, 11-го графа Уорик;
- (от 1-го брака) Алиса Фицалан; муж (до 1392): Джон Черлетон (ум. 1401), лорд Черлетон;
- (от 1-го брака) Томас Фицалан, 12-й граф Арундел, 11-й граф Суррей (1381—1415), владения и титулы отца возвращены в 1400 году, участник подавления восстания Оуайна Глендура в Уэльсе и суда над Ричардом ле Скрупом, погиб при осаде Арфлёра; жена (1405): Брита Португальская (ум. 1439), побочная дочь Жуана I, короля Португалии;
- (от 1-го брака) Маргарита Фицалан; муж: сэр Роуленд Лентол;
- (от 2-го брака) Джон Фицалан (1394—1397);
- (от 2-го брака) Джоанна Фицалан (1347—1419); муж (1359): Хамфри де Богун (ум. 1373), 7-й граф Херефорд, граф Нортгемптон и граф Эссекс (см.: Богуны);
- (от 2-го брака) Алиса Фицалан (1350—1416); муж (1364): Томас Холланд (ум. 1397), 2-й граф Кент;
- (от 2-го брака) Джон Фицалан, лорд Арундел (1351—1379), маршал Англии (с 1377), погиб в кораблекрушении; жена (1359): Элеонора Мальтраверс (ум. 1405), дочь и наследница Джона, лорда Мальтраверс;
Далее см. ниже: Графы Арундел (линия Мальтраверс). - (от 2-го брака) Томас Фицалан (1353—1414), епископ Или (c 1373), лорд-канцлер Англии (1386—1389, 1391—1396, 1399, 1407—1410, 1412—1413), архиепископ Йоркский (с 1388), архиепископ Кентерберийский (c 1396);
- (от 2-го брака) Мэри Фицалан;
- (от 2-го брака) Элеонора Фицалан (ум. 1366);
- (от 1-го брака, призн. незаконн.) Эдмунд де Арундел (ум. 1377); жена (до 1349): Сибилла де Монтегю, дочь Уильяма де Монтегю, 1-го графа Солсбери;
- Алиса Фицалан; муж (1325): Джон де Богун (ум. 1336), 5-й граф Херефорд (см.: Богуны);
- Алина Фицалан (ум. 1386); муж (1338): Роджер Лестранж, лорд Странж (ум. 1382);
- Кэтрин Фицалан (ум. до 1376); 1-й муж (до 1347): Генри Хаси (ум. 1349), лорд Хаси; 2-й муж (после 1350): Эндрю Певерел (ум. до 1375);
- Ричард Фицалан, 10-й граф Арундел (1313—1376), владения и титулы отца возвращены в 1330 году, наследник земель дома де Варенн, 9-й граф Суррей (c 1361), верховный судья Северного Уэльса, командующий английскими войсками в Шотландских марках, генерал-лейтенант Аквитании, полководец, участник битв при Слёйсе и Креси; 1-я жена (1321, анн. 1344): Изабелла де Деспенсер, дочь Хью Диспенсера Младшего, фаворита Эдуарда II; 2-я жена (1345): Элеонора Ланкастер (ум. 1372), дочь Генри Плантагенета, 3-го графа Ланкастера;
- Джон Фицалан, священник;
- Маргарита Фицалан;
- Алиса Фицалан (ум. 1340); муж: Стивен де Сигрейв (ум. 1325), 3-й лорд Сигрейв;
- Элеонора Фицалан (?); муж: Генри де Перси (ум. 1314), 1-й барон Перси;
- Эдмунд Фицалан, 9-й граф Арундел (1285—1326), лорд-ордайнер, впоследствии — союзник Деспенсеров и Эдуарда II, казнён после переворота Роджера Мортимера; жена (1305): Алиса де Варенн (ум. 1338), дочь Уильяма де Варенна (ум. 1286), сестра и наследница Джона де Варенна, 8-го графа Суррей (см.: Варенны);
- Мод Фицалан (ум. ок. 1298); муж: Филипп Бёрнелл (ум. 1294), сеньор Кондовера (Шропшир).
- Ричард Фицалан, 8-й граф Арундел (1267—1302), лорд Клана и Освестри, признан графом Арундел в 1289 году, участник войн в Уэльсе и Шотландии; жена (до 1285): Аласия ди Салуццо (ум. 1292), дочь Томазо I, маркграфа Салуццо;
Графы Арундел (линия Мальтраверс)
Джон Фицалан, лорд Арундел (1351—1379), маршал Англии (с 1377), погиб в кораблекрушении; жена (1359): Элеонора Мальтраверс (ум. 1405), дочь и наследница Джона, лорда Мальтраверс;
- Джон Фицалан, 2-й лорд Арундел (1364—1390); жена (до 1387): Элизабет ле Деспенсер (ум. 1408), дочь Эдварда ле Диспенсера, 1-го барона Диспенсера;
- Джон Арундел (1385—1421), барон Арундел (с 1390) и барон Мальтраверс (с 1405), 13-й граф Арундел (c 1415), титул оспорен Моубреями; жена (1407): Элеонора Беркли (ум. 1455), дочь сэра Джона Беркли;
- Джон Фицалан, 14-й граф Арундел, барон Арундел и Мальтраверс (1408—1435), графский титул признан в 1433 году, соратник Джона, герцога Бедфорда, и участник войн во Франции, капитан Руана, герцог Туренский (c 1434); 1-я жена: Констанция Корнуолл (ум. 1429), дочь Джона Корнуолла, лорда Фанхоупа; 2-я жена: Мод Ловелл, дочь сэра Ричарда Ловелла;
- (от 2-го брака) Хамфри Фицалан, 15-й граф Арундел, герцог Туренский, барон Арундел и Мальтраверс (1429—1438);
- Уильям Фицалан, 16-й граф Арундел (1417—1487), участник войны Алой и Белой розы на стороне Йоркистов; жена (1438): Джоан Невилл (ум. 1462), дочь Ричарда Невилла, 5-го графа Солсбери;
- Томас Фицалан, 17-й граф Арундел (1450—1524); жена (1464): Маргарита Вудвилл (ум. 1491), дочь Ричарда Вудвилла, 1-го графа Риверс;
- Уильям Фицалан, 18-й граф Арундел (1475—1544), лорд-камергер Англии (1526—1530); 1-я жена: Элизабет Уиллоуби (ум. 1491), дочь Роберта Уиллоуби, лорда Уиллоуби; 2-я жена: Анна Перси (ум. 1552), дочь Генри Перси, 4-го графа Нортумберленда;
- (от 1-го брака) Маргарет Фицалан;
- (от 1-го брака) Элизабет Фицалан;
- (от 2-го брака) Генри Фицалан, 19-й граф Арундел (1512—1580), член регентского совета при Эдуарде VI; 1-я жена: Кэтрин Грей (ум. 1452), дочь Томаса Грея, 2-го маркиза Дорсета; 2-я жена (1545): Мэри Арундел из Ланхерна (ум. 1557);
- (от 1-го брака) Джейн Фицалан (ум. 1576), первая переводчица Еврипида на английский язык; муж: Джон Ламли (ум. 1609), барон Ламли; детей не имели;
- (от 1-го брака) Генри Фицалан (1538—1556), лорд Мальтраверс, посол ко двору Фердинанда I, короля Германии; жена (1555): Анна Вентворт (ум. 1581), дочь сэра Джона Вентворта;
- (от 1-го брака) Мэри Фицалан (1540—1557); муж: Томас Говард (ум. 1572), 4-й герцог Норфолк. Их сын — Филипп Говард (1557—1595), унаследовал владения Фицаланов и титул графа Арундел;
- (от 2-го брака) Кэтрин Фицалан (ум. 1552); муж (1530, разв. 1533): Генри Грей (ум. 1554), сын Томаса Грея, 2-го маркиза Дорсета;
- Эдвард Фицалан;
- Маргарита Фицалан (ум. после 1493); муж: Джон де ла Поль (ум. 1487), граф Линкольн;
- Джоан Фицалан; муж: Джордж Невилл (ум. 1535), лорд Абергавенни;
- Уильям Фицалан, 18-й граф Арундел (1475—1544), лорд-камергер Англии (1526—1530); 1-я жена: Элизабет Уиллоуби (ум. 1491), дочь Роберта Уиллоуби, лорда Уиллоуби; 2-я жена: Анна Перси (ум. 1552), дочь Генри Перси, 4-го графа Нортумберленда;
- Уильям Фицалан;
- Джон Фицалан;
- Джордж Фицалан;
- Мэри Фицалан;
- Томас Фицалан, 17-й граф Арундел (1450—1524); жена (1464): Маргарита Вудвилл (ум. 1491), дочь Ричарда Вудвилла, 1-го графа Риверс;
- Джон Фицалан, 14-й граф Арундел, барон Арундел и Мальтраверс (1408—1435), графский титул признан в 1433 году, соратник Джона, герцога Бедфорда, и участник войн во Франции, капитан Руана, герцог Туренский (c 1434); 1-я жена: Констанция Корнуолл (ум. 1429), дочь Джона Корнуолла, лорда Фанхоупа; 2-я жена: Мод Ловелл, дочь сэра Ричарда Ловелла;
- Эдмунд Арундел;
- Томас Арундел (ум. 1430); жена: Джоан Мойнс;
- Элеонора Фицалан; муж: сэр Томас Браун, казначей двора Генриха V. Их потомок — поэт Перси Шелли;
- Джон Арундел (1385—1421), барон Арундел (с 1390) и барон Мальтраверс (с 1405), 13-й граф Арундел (c 1415), титул оспорен Моубреями; жена (1407): Элеонора Беркли (ум. 1455), дочь сэра Джона Беркли;
- Уильям Арундел (ум. 1400);
- Ричард Арундел (ум. 1419);
- Генри Арундел;
- Маргарита Арундел (ум. 1438); муж (1394): Уильям де Рос (ум. 1414), лорд Рос.
См. также
Напишите отзыв о статье "Фицаланы"
Ссылки
- [homepages.rootsweb.com/~pmcbride/james/f029.htm#T77 Генеалогия и краткие биографии ранних Фицаланов по данным Burke’s Peerage] (англ.)
- [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL1.htm#WilliamFitzAlanM1ChristianM2IsabelSayB Генеалогия Фицаланов на сайте Фонда средневековой генеалогии] (англ.)
- [www.stirnet.com/HTML/genie/british/ff/fitzalan1.htm Генеалогия Фицаланов на сайте Stirnet.com] (англ.)
- [www.genealogy.euweb.cz/brit/arundel1.html Генеалогия Фицаланов на сайте Мирослава Марека] (англ.)
- [yba.llgc.org.uk/en/s-FITZ-ALA-1135.html Фицаланы в истории Уэльса] (англ.)
Отрывок, характеризующий Фицаланы
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
