Фишер, Иоганн Эбергард

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иоганн Эбергард Фишер

Иоганн Эбергард Фишер (нем. Johann Eberhard Fischer; 10 января 1697, Эслинген, Швабия13 (24) сентября 1771, Санкт-Петербург) — российский историк и археолог немецкого происхождения, академик Петербургской академии наук.





Биография

В 1730 году Фишер, имевший учёную степень магистра, прибыл в Россию и занял при Санкт-Петербургской Академической гимназии место проректора, затем — ректора.

В 1732 году был избран академиком[1].

Зимой 1739 года Фишер был командирован академией в Сибирь на смену академика Миллера. Через девять лет возвратился в Санкт-Петербург, неудовлетворительно исполнив данные ему поручения; эта неудача объясняется плохим знанием русского языка и его неуживчивым характером: он постоянно находился в несогласии с Гмелином, Миллером и другими академиками.

В 1749 году ему было поручено преподавание в университете элоквенции. В 1750 году Фишер был уволен от заведования гимназией в связи с командировкой его академией в Псков для пересмотра и разбора хранившихся там разных книг, вывезенных из завоеванных шведских городов.

Позиция относительно образования

Мнение, высказанное Фишером по просьбе куратора Московского университета И. И. Шувалова относительно того, какого типа училища следует открывать в городах и селах и по какой программе вести преподавание, состояло в том, что ввиду малоразвитости населения того времени учебные заведения следовало вообще открывать лишь постепенно, а средние учебные заведения — только в больших городах, например в Казани. Училища, по его мысли, должны были носить строго сословный характер; в школах, предназначенных для образования крестьян, учебная программа должна ограничиваться чтением и письмом.

Вклад в науку

Из научных работ Фишера заслуживает внимания изданная в 1768 году при Академии наук «Sibirische Geschichte von der Entdeckung Sibiriens bis auf die Eroberung dieses Landes durch die russischen Waffen». Труд этот, законченный Фишером ещё в 1757 году, был составлен им по материалам, привезенным историографом Миллером из сибирского путешествия. Лично Фишеру принадлежит помещённое в начале книги предисловие и в конце 2-й части — подробный указатель. В 1774 году появился русский перевод этого труда, сделанный академическим переводчиком Иваном Голубцовым и изданный без предисловия и указателя.

В 1770 году А. Л. Шлецером в Гёттингене были изданы под общим заглавием «Quaestiones Petropolitanae» статьи Фишера:

  1. «De origine Ungrorum»
  2. «De origine Tatarorum»
  3. «De diversis Lhinarum imperatoris nominibus titulisque»
  4. «De Hyperboreis».

Кроме того, Фишер поместил в «Историческом месяцеслове» на 1770 и 1771 гг. статьи

  1. «О происхождении молдавцев, о их языке, знатнейших приключениях, вере, нравах и поведении»
  2. «Догадки о происхождении американцев».

Издания

  • Фишер И. Е. Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским оружием, сочиненная на немецком языке и в собрании Академическом читанная членом Санкт-Петербургской Академии наук и Профессором древностей и истории, так же членом исторического Геттинского собрания Иоганном Ебергардом Фишером. — Санкт-Петербург: при Императорской Академии наук, 1774. — [2], 631 с.; 2 л. карт.

Напишите отзыв о статье "Фишер, Иоганн Эбергард"

Примечания

  1. Российская Академия наук. Персональный состав. В 3-х книгах. — М., Наука, 1999.

Литература

Ссылки

  • wikisource:de:ADB:Fischer, Johann Eberhard
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/29683/%D0%A4%D0%B8%D1%88%D0%B5%D1%80 Фишер, Иоганн Эбергард] // Половцов
  • [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52512.ln-ru Профиль Иоганна Эбергарда Фишера] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Фишер, Иоганн Эбергард

– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.