Иосиф Флавий

Иосиф Флавий
др.-евр. יוסף בן מתתיהו‎ др.-греч. Ιώσηπος Φλάβιος лат. Josephus Flavius
Реконструкция портрета Иосифа Флавия, сделана Уильямом Уистоном к переводу его работ
Имя при рождении:	Йосе́ф бен Матитья́гу
Род деятельности:	историк и военачальник
Дата рождения:	ок. 37
Дата смерти:	ок. 100

Ио́сиф Фла́вий (др.-греч. Ιώσηπος Φλάβιος; лат. Josephus Flavius, при рождении Йосе́ф бен Матитья́ху (Ио́сиф, сын Матта́фии), др.-евр. יוסף בן מתתיהו‎; ок. 37 — ок. 100) — еврейский историк и военачальник.

Иосиф Флавий известен дошедшими до нас на греческом языке трудами — «Иудейская война» (о восстании 66—71 годов) и «Иудейские древности» (где изложена история евреев от сотворения мира до Иудейской войны). Как и трактат «Против Апиона», они имели целью ознакомить античный мир с историей и культурой евреев и развенчать устойчивые предубеждения против этого народа.

Биография

Иосиф Флавий родился в первый год царствования Гая Калигулы, то есть в 37 году. По отцу он принадлежал к знатному священническому роду (был священником «первой череды»), а его мать происходила из царского рода Хасмонеев-Маккавеев. (Что, на первый взгляд, противоречит Вавилонскому Талмуду Бава Батра 3б, где говорится, что из рода Хасмонеев не осталось никого. Однако, это лишь кажущееся противоречие, ибо царские и священнические титулы наследуются у евреев исключительно по мужской линии). Иосиф получил хорошее образование — как еврейское, так и греческое. В возрасте 19 лет присоединился к фарисеям. В 26 лет (около 64 года) ездил в Рим в качестве защитника нескольких знатных евреев, обвинённых прокуратором Феликсом и отправленных в цепях в Рим. Здесь Иосиф, благодаря еврею Алигуру, придворному актёру Нерона, познакомился с женой Нерона Поппеей и через неё добился для этих евреев освобождения.

Мощь и культура Римской империи произвели на молодого Иосифа огромное впечатление. По возвращении в Иерусалим он обнаружил, что евреи готовятся восстать против римского правления. Сознавая опасность борьбы с Римом, Иосиф присоединился сначала к миролюбивой партии фарисеев, однако вскоре ему была поручена оборона Галилеи (северной части Иудеи). Там он набрал около 10 000 войска, укрепил Иотапату (Йодфат), Тивериаду (Тверия), Гамалу (Гамла), Вирсавию (Беэр-Шеву), Тарихею и др. Когда Веспасиан в 67 году вступил в пределы Галилеи, и сильные крепости почти без боя одна за другой переходили под власть римлян, Иосиф со своим отрядом заперся в крепости Йотапата. Однако ни мужество Иосифа и его войска, ни военные хитрости не спасли крепость. Выдержав 47-дневную осаду, Йотапата пала. Сам Иосиф успел вместе с 40 товарищами скрыться в пещере, вход в которую был из глубокой цистерны. Это убежище было открыто, и Веспасиан через военачальника Никанора увещевал Иосифа сдаться, обещая ему полную безопасность. Иосиф согласился, но не мог склонить к тому же своих товарищей, покушавшихся убить его за измену. Тогда он предложил по жребию постепенно умерщвлять друг друга. В конце концов остался в живых только Иосиф с товарищем, которого он убедил отдаться римлянам.

Приведённый в римский лагерь и представленный Веспасиану, Иосиф предсказал ему императорскую власть. Веспасиан первоначально счёл предсказание Иосифа за лукавую выдумку, но, когда узнал о смерти Нерона и Гальбы и о борьбе между Отоном и Вителлием, поверил Иосифу и осыпал его дарами. Чтобы спасти себе жизнь, Иосиф предложил Веспасиану свои услуги и тот, отправляясь в Рим, оставил Иосифа в свите своего сына Тита в качестве переводчика и дал ему свободу. С того времени Иосиф стал носить фамильное имя своего господина — «Флавий».

Во время осады Иерусалима Иосиф несколько раз выступал парламентёром, убеждая своих соотечественников отдаться во власть римлянам, даже «со слезами» умолял их о том. После взятия Иерусалима в 70 году Тит по просьбе Иосифа отдал ему священные книги и освободил 190 человек, запершихся в Храме.

Последние годы своей жизни Иосиф провёл при дворе римских императоров. Веспасиан возвёл его в звание римского гражданина, подарил ему поместья в Иудее и дал ему помещение в Риме в своём прежнем дворце. Тит и Домициан продолжали покровительствовать Иосифу Флавию. Год смерти Иосифа Флавия неизвестен. Проводя спокойную жизнь при дворе римских императоров, Иосиф Флавий занялся литературным трудом.

Библиография

В первом своем сочинении, «Иудейская война», Иосиф Флавий по свежим впечатлениям повествует о войне римлян с евреями и о разрушении Иерусалима, предпослав подробному рассказу об этом событии краткий очерк (1-я и 2-я книги) всего случившегося со времени взятия Иерусалима Антиохом Епифаном до отступления от Иерусалима Цестия Галла, римского наместника Сирии, и разгрома его войск евреями. Эта победа опьянила евреев и послужила первым толчком к серьёзному восстанию против римской власти, история которого и составляет предмет повествования остальных пяти книг.

Другое сочинение Иосифа Флавия, «Автобиография», написано гораздо позднее, в царствование Домициана, о котором есть упоминание в конце этого сочинения. В нём излагаются факты из жизни Иосифа, не вошедшие в состав книг «Иудейской войны», и оно является дополнением как этого последнего сочинения, так и «Иудейских древностей», так что в некоторых кодексах Флавиевых сочинений она присоединяется к 20-ти книгам «Древностей» в качестве последней, 21-й книги. Цель «Автобиографии» — апологетическая: Иосиф Флавий защищает свои распоряжения в должности правителя Галилеи против нападок на него со стороны еврейского историка Юста Тивериадского, секретаря Агриппы II, который в написанной им истории войны иудеев с римлянами обвинял Иосифа Флавия в том, что тот первый положил начало восстанию против римского господства.

Третье произведение Иосифа Флавия — «Иудейские древности», состоящее из 20 глав. Этот труд, охватывающий историю всей еврейской древности — как говорит сам Иосиф в предисловии к нему — предназначался для греков; для них он сделал извлечение из еврейских книг (то есть книг священных). Флавий хотел доказать, что и еврейский народ имеет свою историю и притом историю, насчитывающую десятки веков. До 7-й главы XI книги повествование Иосифа Флавия идет параллельно повествованию Библии; затем он продолжает прервавшийся на царствовании Кира библейский рассказ. Его повествование особенно подробным делается с эпохи Птолемеев и Селевкидов. Три последние книги передают события со смерти Ирода Великого до управления Иудеей Гессия Флора.

Кроме перечисленных сочинений, Иосифу Флавию принадлежат ещё две книги «О древности иудейского народа», или «Против Апиона», александрийского грамматика, который был послан александрийскими греками в Рим, где обвинял евреев перед Калигулой в том, что они не чтут его как бога.

В 1-й книге Иосиф Флавий говорит о преимуществах историографии евреев и всех вообще восточных народов перед историографией греков и римлян и обличает Манефона и других историков, писавших о происхождении евреев из Египта. Вторая книга направлена против сочинения Апиона о евреях; здесь Иосиф Флавий защищает Моисея и его законодательство. Как в этом, так и во всех других своих сочинениях Иосиф Флавий отдает предпочтение воззрениям фарисеев.

Наконец, некоторыми исследователями Флавию приписывается философский трактат «О господстве разума», в котором автор, стараясь сблизить греческую философию с библейским повествованием, библейскими примерами доказывает и разъясняет мысль, выраженную в заголовке трактата.

Значение сочинений Иосифа Флавия

Историческое значение сочинений Иосифа Флавия заключается, главным образом, в том, что его труды являются основным источником истории евреев начиная с эпохи Маккавеев до завоевания Иерусалима римлянами.

Христианские учителя церкви, как Феофил Антиохийский, Климент Александрийский, Тертуллиан, равно и церковные писатели Евсевий, Иероним и другие, с похвалой отзываются об Иосифе Флавии, ссылаясь на него как на признанный авторитет.

В 1544 году появилось первое греческое издание сочинений Иосифа Флавия. Лучшее из старых изданий — Havercamp’a (Амстердам, 1726); затем следовали издания Oberthur’a (Лейпциг, 1782—1785), Richter’a (1825—1827), Dindorf’a (1845—1949) и Murray (Л., 1874), а также проверенные издания Niese (Б., 1885—1892) и Naber’a (Лпц., 1888 и след.). Существуют переводы сочинений Иосифа Флавия на латинский (очень древнего происхождения) и многие европейские языки. На русском языке издан перевод «Древностей» свящ. Мих. Самуиловым в 1818 г.; перевод «Иудейской войны» и «Древностей» Г. Генкеля напечатан в журн. «Восход» (1898—1900) и издан отдельно. Сочинение «О древности иудейского народа» («Против Апиона») издано в 1901 году в переводе Г. Генкеля и Я. Израэльсона.

Иосиф Флавий о христианстве

См. также: Свидетельство Флавия

Труды Иосифа Флавия приводились в качестве свидетельства смерти Иоанна Крестителя (Древн. XVIII, 5, 2), побиения камнями Иакова, брата Господня (Древн. XX, 9, 1), а также распятия Иисуса Христа (Древн. XVIII, 3, 3), в частности (Древн. XVIII, 3, 63):

Около этого времени жил Иисус, человек мудрый, если его вообще можно назвать человеком. Он совершил изумительные деяния и стал наставником тех людей, которые охотно воспринимали истину. Он привлёк к себе многих иудеев и эллинов. То был Христос. По настоянию наших влиятельных лиц Пилат приговорил его к кресту. Но те, кто раньше любили его, не прекращали этого и теперь. На третий день он вновь явился им живой, как возвестили о нём и о многих других его чудесах боговдохновенные пророки. Поныне ещё существуют так называемые христиане, именующие себя таким образом по его имени.

В конце XIX века эти главы рассматривались как вставки позднейшего происхождения (Бруно Бауэр).

Приписать фрагменты самому Флавию не позволяет, главным образом, именование автором Иисуса Христом, что противоречит мнению Оригена, что Флавий не являлся христианином.

С другой стороны, наличие данной фразы у писателя-фарисея пытаются объяснить тем, что блж. Иероним, цитируя Флавия, писал вместо слов «То был Христос» — «Его считали Христом». Также в начале XX века в научный оборот был введён текст X века «Всемирной истории», написанной епископом Агапием, где утверждается, что Иосиф в своих трудах только передаёт слова христиан.

Следует упомянуть и мнение нашего современника, иеромонаха Иова (Гумерова), приводящего в пользу аутентичности вышеприведённой цитаты из Флавия и неправомочности утверждения того, что, поскольку Иосиф Флавий не был христианином, он якобы не мог писать об Иисусе как о Христе, следующие аргументы:

Это место считали подлинным древние христианские писатели: Евсевий Памфил («Церковная история», 1. 11), святой Иероним и др. Сомнение в подлинности приведенного рассказа Иосифа Флавия появилось у критиков-рационалистов XIX в. При этом никаких текстологических открытий сделано не было. Возражение было психологического характера: так об Иисусе, по их мнению, не мог написать историк-иудей. Этот аргумент, построенный на крайне сомнительной логической основе, не имеет никакой научной значимости. Уместно спросить представителей скептической школы: как мог персидский царь-язычник Кир издать указ, который начинается словами: «все царства земли дал мне Господь Бог Небесный, и Он повелел мне построить Ему дом в Иерусалиме, что в Иудее» (1 Езд. 1, 2). Можно и в других канонических книгах Священного Писания найти подобные места.

Литература

Тексты

• [www.archive.org/details/fljosephioperao00unkngoog Греческие тексты (издание 1826 года)]
• Греческие тексты (издание С. А. Набера, 1888—1895 годов): [www.archive.org/stream/operaomniaposti01nabegoog Том I]; [www.archive.org/details/flaviiiosephiope02joseuoft Том II]; [www.archive.org/details/operaomniaposti02nabegoog Том III]; [www.archive.org/details/flaviiiosephiope04joseuoft Том IV]; [www.archive.org/details/operaomniaposti00nabegoog Том V]; [www.archive.org/details/flaviiiosephiope06joseuoft Том VI].

Переводы

Русские переводы:

• «Жизнь»:
  • Иосиф Флавий. Моя жизнь. / Пер. Д. Е. Афиногенова, вступ. ст. и комм. Л. В. Семенченко. // Вестник древней истории. 2006. № 4. С. 216—229. 2007. № 1-2.
• «Против Апиона»:
  • Иосиф Флавий. О древности иудейского народа: Против Апиона. / Пер. Я. И. Израэльсона и Г. Г. Генкеля. 1895. XXXVI, 134 стр.
    • переизд.: М., 1990.
  • Филон Александрийский. Против Флакка. О посольстве к Гаю. / Пер. О. Л. Левинской. Иосиф Флавий. О древности еврейского народа (Против Апиона). / Пер. А. В. Вдовиченко. (Серия «Библиотека Флавиана». Выпуск 3). М.-Иерусалим, Гешарим — Еврейский университет в Москве, 1994. 400 стр. С. 113—216.
• «Иудейская война»: см. отдельную статью
• «Иудейские древности»: см. отдельную статью

В серии «Loeb classical library» изданы:

• [www.archive.org/details/josephuswithengl01joseuoft Vol. I]. № 186. Жизнь. Против Апиона.
• Иудейская война. Тома II—III. (2-е изд. тома II—IV). № 203, 487, 210.
  • [www.archive.org/details/josephuswithengl02joseuoft Vol. II]. Books I—III.
  • [www.archive.org/details/josephuswithengl03joseuoft Vol. III]. Books IV—VII.
• Иудейские древности. Тома IV—IX (во 2-м изд. тома V—XIII. № 242, 490, 281, 326, 365, 489, 410, 433, 456)
  • [www.archive.org/details/josephuswithengl04joseuoft Vol. IV]. Books I—IV.
  • [www.archive.org/details/josephuswithengl05joseuoft Vol. V]. Books V—VIII.
  • [www.archive.org/details/josephuswithengl06joseuoft Vol. VI]. Books IX—XI.
  • [www.archive.org/details/josephuswithengl07joseuoft Vol. VII]. Books XII—XIV.

В серии «Collection Budé» изданы «Автобиография», «Против Апиона» и начато издание «Иудейской войны» (3 тома, книги 1—5).

Исследования

• П. Репловский. «Иосиф Флавий» // «Православное обозрение», 1861, № 9 и 10.
• А. Воскресенский. «Иосиф Флавий и его отношение к Библии» // «Православный собеседник», 1900, ч. III.
• Дубнов В. М. Иосиф Флавий, его жизнь, литературная и общественная деятельность. Одесса, 1896. 59 стр.
• Иосиф (Петровых И. С.) История иудейского народа по археологии Иосифа Флавия. (Опыт критического разбора и обработки). Сергиев Посад, 1903. 483 стр.
• Меликишвили Н. Г. Иосиф Флавий — «Иудейские древности» (исследование и текст грузинского перевода). Автореф. дисс. … д. филол. н. Тб., 1989.
• Алексеев М. А. [home.gwu.edu/~maxal/josephus.pdf Задача Иосифа Флавия] // Империя Математики. — 2001. — № 2. — С. 22—28.
• Destinon. Die Quellen des F. Josephus. — Киль, 1882.
• Boettger. Topogr.-histor. Lexikonzud. Schriften d. F. — 1879.
• Reuss. Flavius Joseph (Revue de Theologie) Страсб., 1859);
• Stapfer. Joseph (Encyclop. des sciences religieuses). — Лихтенбергера, 1882.
• Schürer. Gesch. des jüd. Volkes im Zeitalter Jesu Christi. — 1890, I.
• Иудейские древности, в переводе с оригинального греческого Авраама Шалита.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11827 Иосиф Флавий] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Иосиф Флавий. [www.vehi.net/istoriya/israil/flavii/voina/index.html Иудейская война] / перевод Я. Л. Чертка 1900 г., с введением и примечанием переводчика.
• Иосиф Флавий. [www.vehi.net/istoriya/israil/flavii/drevnosti/index.html Иудейские древности].
• Иосиф Флавий «Иудейская война» ([jewish-library.ru/flaviy/iudeyskaya_voyna/ Еврейская электронная библиотека], [lib.ru/POEEAST/FLAWIJ/flavii_voina.txt lib.ru])
• [jewish-library.ru/flaviy/iudeyskie_drevnosti/ Иосиф Флавий. «Иудейские древности»]
• [web.archive.org/web/20100405123925/www.mystudies.narod.ru/library/nochrist/flavius/apion.htm Иосиф Флавий. «О древности еврейского народа» («Против Апиона»)]
• [www.ozon.ru/context/detail/id/4016042/ Иудейская война (аудиокнига)]
• [lib.ru/POEEAST/FLAWIJ/ Иосиф Флавий] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.wdl.org/ru/item/3030/ Иллюстрации Жана Фуке (141?—1480?) к «Иудейским древностям»]
• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Иосиф Флавий

Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.