Корипп
Корипп (лат. Flavius Cresconius Corippus) — латинский поэт, живший в VI веке. Эпический латинский поэт Флавий Кресконий Корипп Африкан Грамматик (Flavius Cresconius Corippus Africanus Grammaticus) жил в Константинополе. Его творчество, находясь на стыке нескольких традиций, следует и ранневизантийской (несмотря на латинский язык), и позднеримской. Вероятно, Корипп родился приблизительно в первом десятилетии VI в. Прозвище Африканский позволяет предположить, что местом его рождения была Африка. Также несомненно, что он значительное время пробыл в Африке в период её отвоевания у вандалов.
Поэтическое наследие Кориппа в целом довольно обширно. Эпическая поэма «Иоанниада (Иоаннида), или о Ливийской войне» в VIII песнях и почти 5000 гекзаметрах рассказывает о войне против мавров во главе с дуксом Иоанном в 545—548 гг. Незадолго до того, в 533 г. византийцы во главе с полководцем Велизарием сокрушили королевство вандалов в этом регионе и подавили мятеж Стотцы в 536 г. силами во главе с Германом. У истоков нового мятежа стоял вакантный магистр и дукс Нумидии Гонтарис (у Кориппа — Guntarith). Войдя в сношения с маврами, он составил заговор для узурпации власти в Африке. Силами мавров при участии недобитых соратников Стотцы удалось разбить главные имперские силы во главе с Соломоном (Joh. III. 412—432) и даже захватить Карфаген. Поэма воспевает, прежде всего, военные подвиги Иоанна, подавившего этот мятеж и установившего прочный для тех условий мир почти на 15 лет. В тексте не хватает окончания последней книги.
Вполне вероятно, что Иоанниада была не первым его поэтическим опытом. Есть указания на более раннюю идиллическую поэзию, которую Корипп неудачно стремился сочетать с эпосом (напр., Joh. II, 336), но это невозможно точно установить.
Написание «Иоанниады» должно было иметь место вскоре после описанных в ней событий. Поэт должен был находиться в войске полководца Иоанна во время взятия Карфагена у мавров (548 г.).
Благосклонность, на которую рассчитывал Корипп за свою «Иоанниаду», частично была ему оказана, в особенности по отношению к его герою и другим прославленным лицам; по крайней мере, ему была пожалована должность при дворе, когда он написал второе основное произведение — хвалебную поэму (Laudatio) в адрес Юстина, преемника Юстиниана по случаю вступления на престол последнего в 565 г. Мы встречаемся с нашим поэтом уже в должности principis officium. Нельзя решить, занимал ли он должность трибуна или нотария, так как единственная рукопись содержит пропуски в необходимых для уточнения местах.
Первые три книги Иоанниады были изданы после казни заговорщиков Атерия и Абдия, то есть, самое раннее, в конце 567 г., но, с другой стороны, не позднее 576 г., так как после написания вступления (Praefatio) империя ещё жила в мире перед нападениями аваров и лангобардов. Четвёртая книга написана позднее, чем первые три, но не намного. В это время автор уже был пожилым человеком.
Поэма начинается тем, что Юстиниан отправляет вышеупомянутого полководца Иоанна для выполнения миссии и завершается решающей битвой при Campi Catonis. По старому эпическому обычаю предыстория описанных событий, происходивших с героем эпоса, была вложена в уста народа. Бóльшую часть третьей и половину четвёртой книги составляет рассказ трибуна Либерата о молодых годах мавританского князя Анталы, о его борьбе против господства вандалов, покорении последних византийцами и о произошедшем 10 лет спустя восстании мавров против римлян. Корипп также является автором сохранившейся панегирической поэмы, посвящённой императору Юстину II. «Похвала Юстину» в IV книгах — также эпическая поэма с явно выраженными признаками панегирика. В книгах I—III речь идет о смерти Юстиниана и первых восьми днях царствования Юстина Младшего. Во фрагментарно сохранившейся книге IV говорится о торжествах по случаю вступления Юстина в должность консула. Это произведение имеет менее высокую литературную ценность, как и историческую. Оно написано в напыщенном, льстивом тоне, но представляет много исторических данных, особенно относящихся к византийскому придворному быту. Первое её издание вышло в Антверпене в 1581, новое было сделано Bekker’ом для «Corpus Script. Byz.» (Бонн, 1836).
Как с исторической, так и с поэтической точки зрения «Иоанниада» превосходит второе произведение автора. В «Похвале Юстину», поэт руководствуется довольно богатыми, но плохо используемыми им источниками. «Иоанниада» более важна не только как источник сведений о падении королевства вандалов и о войне с маврами, но и с точки зрения изображения страны и её жителей. Это оказалось возможным благодаря тому, что Корипп был местным уроженцем и очень хорошо знал страну, а также умел неплохо излагать свои мысли и впечатления. В целом считается, что эпос Кориппа имеет больше значения как исторический и этнографический документ (описание жизни и быта мавров-берберов), нежели как поэтическое произведение.
Очень важно то обстоятельство, что для своего эпоса Корипп взял не эпохальные события — отвоевание Африки у вандалов — а гораздо менее важное нападение мавров десятилетие спустя. И дело здесь не только в придворных пристрастиях (не Велизарий или Герман, а Иоанн), сколько классическая эпическая традиция внимания к сравнительно небольшому эпизоду и его гиперболизация до универсального уровня.
Сам Иоанн по прозвищу Троглита, родом из Македонии, брат Паппа (Procop. Bello Vand. II. 14, 18), заслуженный полководец, все же не является полнокровным эпическим героем. Собственно, его действия в Африке являются лишь частью более широкой картины, нарисованной Кориппом. Исследователи XIX в. обращались к сравнению данных Кориппа и Прокопия Кесарийского в контексте проблемы их достоверности. В оценках событий между обоими авторами есть небольшие расхождения, и они чаще всего — в пользу Кориппа. В целом, однако, историческая ценность труда Кориппа оказалась глубоко в тени «Вандальских войн» Прокопия. Таким образом, на основании эпоса Иоанниада возможно дать подробное историческое, антикварное, географическое, этнографическое описание ранневизантийской Африки. Корипп хорошо знал классическую поэтическую традицию. Он в целом удачно использовал классические обороты, зная, кто их уже применял. Инкорпорация деталей старого художественного целого в состав нового типично для постклассического мира. Хотя героический эпос предполагает использование всего аппарата олимпийского пантеона, Корипп демонстрирует полный отказ от общепринятого мифологического словаря. Для его эпоса характерен ровный и скромный тон. Это можно объяснить тем, что Корипп был уже христианином. Его упоминания Иакха, Марса, Музы, Фетиды, Вулкана, Гигантов носят лишь метафорический характер, как это было свойственно и другим современным Кориппу авторам. Более персонифицированы упоминания о Беллоне, Эринниях (Joh. III, 36 f.), храме Аммона (III, 82). Корипп не раз говорит о том, что древние мифологемы отжили своё, о них пели лишь древние поэты (I, 452; VI, 658).
Христианство Кориппа, типичное для придворного византийца своего времени, выражено, прежде всего, тем, что в Похвале Юстину мы находим весь Никейский символ веры в стихах.
Язык и стиль Кориппа, его метрические и языковые формы — в целом превосходны для своего времени. Причина этого заключается в его глубоких познаниях в классической поэзии. Корипп — человек книжного знания и книжной культуры. Но эта ученость все же не защитила Кориппа от характерных для его эпохи ошибок: поэт часто ошибается в употреблении не только греческих собственных имен, но иногда даже и латинских.
Характерны ошибки в повелительном наклонении, в падежных окончаниях, в ряде случаев он использовал архаизмы; характерно нестабильное употребление h в начале слов.
Наконец, у Кориппа четко прослеживается восточно-римская имперская идеология. В ходе реставрации империи Юстинианом победный дух преобладал, и сложно было в полной мере представить себе историческую перспективу. Корипп, видимо, ещё застал новый мятеж мавров в Африке в 569—571 гг., как и потерю Италии в результате нашествия лангобардов 568 г. Но политика Юстина II с позиции силы на внешней арене продолжалась, несмотря на начавшийся быстрый откат по всем направлениям.
Вступление к Иоанниаде насчитывает 40 строк, книга I — 581; книга II — 488; книга III — 460; книга IV—V (IV) — 1171; книга VI (V) — 773; книга VII (VI) — 542; книга VIII (VII) — 572. В ХХ-XXI вв. Корипп пользовался лишь небольшим вниманием специалистов. История изданий его текста пополнилась незначительно. На русский язык поэт никогда не переводился.
Со временем ничто не оказалось так прочно забыто, как литература Ранней Византии на латинском языке. Она оказалась абсолютно маргинальной по отношению и к ранневизантийской литературе (греческой или греко-коптско-сирийской), и к раннесредневековой латинской, сосредоточенной в Западном Средиземноморье. Нельзя её назвать и позднеримской, так как речь идет уже о VI веке. Достойное место для Кориппа находится лишь в случае включения его в общий контекст позднеантичной (постклассической) культуры, не разделяя её на латинскую и ранневизантийскую.
- «В творчестве Кориппа старый достопочтенный жанр эпоса переживает свой поздний расцвет»: Альбрехт М. фон. История римской литературы. М., 2005. С. 1437.
Издания и литература
- В серии «Collection Budé»: Corippe. Éloge de l’Empereur Justin II. Texte établi et traduit par S. Antès. CXIX, 251 p.
- Corippi Africani Grammatici libri qui supersunt / Rec. I. Partsch. B., 1879. ХХ, 150 p.
- The Iohannis, or, De bellis Libycis by Flavius Cresconius Corippus / Ed. by George W. Shea. Lewiston, NY, 1998. IX, 216 p.
- Flavius Cresconius Corippus. El Panegirico de Justino II. Sevilla, 1985. 215 p.
Переводы:
- Корипп. Иоаннида. Вступление / Болгов Н.Н., Болгов К.Н. Кресконий Корипп и последний латинский эпос VI в. в Константинополе // Историческое сознание как феномен культуры. Сыктывкар, 2012. С. 182-189.
- Корипп. Иоаннида. Песнь I (прозаический пер. Н.Н. Болгова) // Классическая и византийская традиция. 2014. Белгород, 2014. С. 348-360. ISBN 978-5-9905516-8-8
- Корипп. Панегирик Юстину Младшему. Вступление (прозаический перевод Н.Н. Болгова) // Классическая и византийская традиция. 2014. Белгород, 2014. С. 346-348. ISBN 978-5-9905516-8-8
Литература:
- Болгов Н. Н. Кресконий Корипп и постантичный эпос между латинским и византийским мирами // Из истории античного общества. Вып. 11. Нижний Новгород, 2008. С. 221—234.
- Cameron, Averil. Corippus' Poem on Justin II. A Terminus of Antique Art? // Annali Scuola Norm. Sup. Pisa, Ser. III. 5 (1975). P. 129—165.
- Andres, Jean Urban. Concordantia in Flavii Corippi Ioannida. 1993. 615 p.
- Martindale, John. The Prosopography of the Later Roman Empire. Vol. IIIa. Cambridge, 1992. P. 354f.
- Stache, Ulrich-Justus. Flavius Cresconius Corippus // In Laudem Justini Augusti minoris. Ein Kommentar / PhD-Thesis. Berlin, 1976.
- Baldwin, Barry. The Career of Corippus // The Classical Quarterly. New Series. Vol. 28, No. 2. 1978. P. 372—376.
- Dewar, Michael. Corippus on the Wakefulness of Poets and Emperors // Mnemosyne. Fourth series. Vol. XLVI, fasc. 2. 1993. P. 211—223.
- Burck E. Das romische Epos. Darmstadt, 1979. S. 379—399, 418—419.
- Zarini, Vincent. Berberes Ou Barbares: Recherches Sur Le Livre Second De La Johannide De Corippe. 1997. 262 p.
Напишите отзыв о статье "Корипп"
Отрывок, характеризующий Корипп
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
