Флавий Нигриниан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фла́вий Нигриниа́н
лат. Flavius Nigrinianus
консул Римской империи 350 года
 

Флавий Нигриниан (лат. Flavius Nigrinianus) — государственный деятель Римской империи середины IV века, консул 350 года.

В 350 году был назначен ординарным консулом вместе с Флавием Сергием. На одной надписи из Рима[1] консулом вместе с Нигринианом значится некий Флавий Аниций. Возможно, что Аниций был назначен консулом, но смещен через некоторое время и на его место назначен Сергий. Однако замена одного ординарного консула другим не практиковалась в Римской империи, в случае смещения одного из консулов его коллега обычно оставался единственным консулом до конца года. В связи с этим исследователи склоняются к мнению, что в данной надписи присутствует какая-то ошибка — возможно, Аниций было еще одним именем Нигриниана, в то время, как имя Сергия в надписи опущено. В пользу этого предположения говорить тот факт, что для времени Поздней империи у всех известных Анициев это — первое имя, а не второе (например, Аниций Манлий Северин Боэций).

В 351 году на Востоке империи было объявлено о продолжении консулата Сергия и Нигриниана, в то время как на Западе узурпатор Магненций объявил консулами себя и своего офицера Гаизона. Порсле его гибели, однако, и на Западе этот год стал обозначаться как продолжение предыдущего консулата.

Нигриниан был отцом Флоренция, магистра оффиций в 359—361 годах[2]. Возможно, он происходил из Антиохии.

Напишите отзыв о статье "Флавий Нигриниан"



Примечания

  1. Corpus Inscriptionum Latinarum [db.edcs.eu/epigr/epi_einzel_de.php?p_belegstelle=CIL+06%2C+00498&r_sortierung=Belegstelle 6, 498]
  2. Аммиан Марцеллин. Деяния, кн. XV, ч. 5, § 12.; Аммиан Марцеллин. Деяния, кн. XXII, ч. 3, § 6..

Литература

Отрывок, характеризующий Флавий Нигриниан

Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.