Флавий Урс
| Фла́вий Урс лат. Flavius Ursus | ||
| ||
|---|---|---|
Флавий Урс (лат. Flavius Ursus) — государственный деятель Римской империи первой половины IV века, консул 338 года.
Урс был германцем по происхождению.
О Флавии Урсе практически ничего не известно, кроме назначения его консулом в 338 году вместе с Флавием Полемием. В преданиях о святом Николае упоминается некий Урс, которого Константин I отправил для усмирения восстания тайфалов во Фригии. Авторы Prosopography of the Later Roman Empire считают возможной идентификацию Флавия Урса с неким Урсом, который упоминается как магистр армии в письме врача-ветеринара Апсирта. Однако Апсирт, вероятно, относится все же к гораздо более раннему времени. Александр Демандт, однако, считает Урса первым носителем должности magister militum.
Как предполагают исследователи, консулами в 338 году были назначены именно Урс и Полемий, а не кто-то из новых августов — Константин II, Констанций II или Констант из-за того, что они, как военные, как-то были связаны с уничтожением родственников Константина I летом 337 года[1]. Урс и Полемий заменили предназначавшихся ранее в консулы римских сенаторов, в частности, Лоллиана, ставшего консулом только в 355 году.
Напишите отзыв о статье "Флавий Урс"
Примечания
- ↑ Potter, D.S. The Roman Empire at Bay: AD 180—395. Routledge, 2004. ISBN 0415100577. P. 461
Литература
- Jones, A. H. M. Fl. Ursus // Prosopography of the Later Roman Empire / A. H. M. Jones, J. R. Martindale, J. Morris. — Cambridge University Press, 1971. — Vol. I : A.D. 260–395. — P. 989. — ISBN 0-521-07233-6 [2001 reprint].
- Bagnall R.S., Cameron A., Schwarts S.R., Worp K.A. Consuls of the Later Roman Empire. Atlanta, Georgia, 1987. P. 211 ISBN 155540099X ISBN 9781555400996
- Barnes T.D. Constantine and Eusebius. Harvard University Press, 1981. P. 398—399. ISBN 0674165314 ISBN 9780674165311
- Глушанин Е.П. Военная знать ранней Византии. Барнаул, 1991. С. 53.
Отрывок, характеризующий Флавий Урс
В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
