Филострат Старший

Филострат Старший

Флавий Филострат II (др.-греч. Φλάβιος Φιλόστρατος; 170—247) — писатель из рода Филостратов, представитель второй софистики.

Учился и долго жил в Афинах (некоторые позднейшие авторы называют его «Афинским»), но впоследствии был включен в кружок приближенных императрицы Юлии Домны, стал её придворным ритором и переселился в Рим, где ему было дано поручение написать исчерпывающий труд об Аполлонии. Он посвятил ему много лет и закончил его, вероятно, уже после трагической смерти императрицы в 217 году.

Из его произведений до нас дошли:

• «Жизнь Аполлония Тианского»,
• «Жизнеописания софистов»,
• «О гимнастике»
• «Героика»
• сборник «Писем» (авторство сомнительно)

«Жизнь Аполлония Тианского»

Религиозно-философский роман «Жизнь Аполлония Тианского» в 8 книгах написан по поручению жены императора Септимия Севера Юлии Домны с целью доказать, что знаменитый чудотворец язычества, неопифагореец Аполлоний, живший в I веке н. э., был не магом и волшебником, а выдающимся подвижником, проповедником, одаренным свыше провидцем, чудотворцем и истинным мудрецом.

Идеализация Аполлония сделала из него живой образ, которым язычество воспользовалось в борьбе с христианством: так, в конце III века вифинский наместник Гиерокл в своем сочинении «Филалет» противопоставил Аполлония Христу, возвышая первого над вторым и упрекая христиан в легкомыслии за то, что они признали богом Иисуса, совершившего немногие чудеса, тогда как язычника Аполлония, сделавшего несравненно более, признают не богом, а только богоугодным мужем.

Жизнеописания софистов

В сочинении «Жизнеописания софистов» в 2 книгах Филострат дает очерк развития софистики с V века до н. э. до своего времени. В первой книге он характеризует прежде всего софистов, если не по названию, то по духу — Евдокса Книдского, Леонта Византийского, Карнеада, Диона Прузского, Аполлония, Евфрата, Фаворина; затем он переходит к обзору собственно древней софистики в лице её главных представителей — Горгия, Протагора, Гиппия, Продика, Пола, Фрасимаха, Антифонта, Крития и Исократа — и, наконец, выводит ряд представителей второй софистики — Эсхина, Никета, Исея, Скопелиана, Дионисия Милетского, Лоллиана, Марка Византийского, Поламона, Секунда, за которыми во второй книге следует Герод Аттик с многочисленными современными Филострату софистами.

Не отличаясь ни систематичностью изложения, ни стремлением дать какую-либо историческую перспективу, сочинение это представляет собой хаотическую массу материала о софистах, который нельзя назвать ни биографическим, ни критическим. Это скорее ряд портретов, которые Филострат набрасывал, пользуясь сборниками писем, преданиями школы, речами и личными воспоминаниями; в этом смысле материал «Биографий» представляется весьма ценным, хотя портреты софистов расплывчаты, характеристики страдают гиперболичностью, стиль отличается напыщенностью и в общем произведение представляется поверхностным и малосодержательным.

Библиография

Тексты и переводы

• [www.archive.org/details/werkebers00philgoog Немецкий перевод сочинений (1828). 1063 p.]
• В серии «Loeb classical library»:
  • [www.archive.org/details/lifeofapollonius00philuoft Том I]. № 16. Жизнь Аполлония, книги 1-4.
  • [www.archive.org/details/lifeofapollonius02philuof Vol. II (1912)] Жизнь Аполлония. Письма. Ответ Евсевия Гиероклу.
  • Том III. № 458. Письма Аполлония. Древние свидетельства. Ответ Евсевия Гиероклу.
  • Том IV. № 134. Жизни софистов. Евнапий. Жизни философов и софистов. 1921.
• Памятники поздней античной поэзии и прозы II—V в. — М., 1964. — С. 233—250.
• Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского. / Пер., ст. и комм. Е. Г. Рабинович. Отв. ред. М. Л. Гаспаров. (Серия «Литературные памятники»). М.: Наука, 1985. 328 стр.
• Филострат Жизнеописания софистов (отрывки). / Пер. А. Егунова. // Поздняя греческая проза. / Сост. С. Поляковой. М.: ГИХЛ. 1961. С. 503—509.
• Филострат II. Жизнеописания софистов (отрывки). / Пер. Т. А. Миллер. // Памятники поздней античной научно-художественной литературы. / Отв. ред. М. Л. Гаспаров. М.: Наука. 1964. С. 168—177.
• Филострат (Старший и Младший). Картины. Каллистрат. Статуи. / Пер. С. П. Кондратьева. М.-Л.: Изогиз. 1936. 192 стр. 5000 экз. С. 21-103. Филострат Старший. С. 103—133. Филострат Младший.
  • переизд.: Томск, 1996. Рязань, 2009.
• В серии «Loeb classical library» под № 256 опубликованы «Картины» Филостратов Старшего и Младшего и «Статуи» Каллистрата ([www.theoi.com/Text/PhilostratusElder1A.html см. английский перевод онлайн (1931)]
• Филострат. Письма. / Пер. А. Егунова. // Поздняя греческая проза. / Сост. С. Поляковой. М.: ГИХЛ. 1961. С. 509—513.
• Филострат. Письма. / Пер. М. Е. Грабарь-Пассек и Т. А. Миллер. // Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства. / Отв. ред. М. Е. Грабарь-Пассек. М.: Наука. 1964. С. 144—152.
• J. Maclean and E. Aitken, Flavius Philostratus: Heroikos, Atlanta, 2001
• [www.archive.org/details/traitsurlagymna00philgoog Трактат «О гимнастике» (греческий текст с французским переводом, 1858)]

Исследования

• Лосев А. Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. М.: Искусство. 1979. С. 642—647. (о «Картинах»)
• Лосев А. Ф. История античной эстетики: Поздний эллинизм. М.: Искусство. 1980. С. 64-81. (об Аполлонии Тианском)
• Брагинская Н. В. Генезис и структура диалога перед изображением и «Картины» Филострата Старшего. Науч. докл. … д. филол. н. М., 1992.
• Фрейберг Л. А. Фиктивное письмо в поздней греческой прозе. 3. Филострат. // Античная эпистолография: Очерки. М.: Наука. 1967. С. 184—187.
• Белоусов А. В. Флавий Филострат в религиозном контексте своего времени: «Жизнь Аполлония» и «Героика». М.: Изд-во ПСТГУ, 2012.

См. также

• Аполлоний Тианский
• АБДЕМ

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Филострат Старший

Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.