Флаг Австралии

Флаг Австралийского Союза

Австралия
Утверждён	19 декабря 1908
Пропорция	1:2
Военно-морской флаг Торговый флаг
Предыдущие флаги
4 июня 1903 — 19 декабря 1908
Пропорция	1:2
3 сентября 1901 — 4 июня 1903

Флаг Австралии (англ. Flag of Australia) — один из государственных символов страны, представляющий собой прямоугольное полотнище синего цвета с соотношением сторон 1:2.

В левой верхней четверти изображён британский флаг. Кроме того, на флаге Австралии находится изображение шести белых звёзд: пять звёзд в виде созвездия Южного Креста в правой части полотнища и одна большая звезда в центре левой нижней четверти.

Флаг был принят вскоре после образования федерации, в 1901 году, в результате конкурса, в котором приняли участие представители многих стран. В течение последующих лет он был одобрен австралийскими и британскими властями, хотя точные характеристики флага подвергались изменениям несколько раз. Характеристики современного флага были опубликованы в 1934 году, а с 1954 года за флагом законодательно закреплён статус «австралийского национального флага». Из-за сильного влияния республиканцев в стране с середины 1990-х годов флаг часто критикуется из-за присутствия на нём изображения британского флага.

Законодательное определение флага дано в Законе «О флаге» от 1953 года (англ. Flags Act 1953).

Описание

На австралийском флаге можно выделить три основных элемента: флаг Великобритании (известный также как «Юнион Джек»), звезду Содружества (или звезду Федерации, она же Хадар) и созвездие Южного Креста.

Согласно наиболее распространённой точке зрения, флаг Великобритании символизирует прошлое страны, в котором Австралия представляла собой группу из шести британских колоний, а также принципы, на которых была основана Федерация Австралии. Однако, с точки зрения политики, включение флага Великобритании в состав флага Австралии должно было продемонстрировать верность Британской империи, которая на тот момент оставалась одной из ведущих мировых держав.

Семиконечная звезда Содружества первоначально имела шесть концов, которые символизировали шесть колоний, образовавших федерацию. Однако в 1905 году к Австралии была присоединена Территория Папуа, поэтому летом 1908 года в правительство страны было внесено предложение о преобразовании звезды в семиконечную. О поправках к флагу, одобренных Британским Адмиралтейством, было извещено 19 декабря 1908 года в «Правительственном бюллетене Австралийского Союза», а изменённый дизайн был впервые опубликован спустя несколько месяцев, 22 мая 1909 года. Тем не менее полное описание изменений и характеристика нового флага появились лишь 23 марта 1934 года. С тех пор количество концов на звезде Содружества осталось неизменным, несмотря на присоединение и появление ряда новых территорий, а также получение Папуа — Новой Гвинеей независимости в 1975 году.

Южный Крест является одним из наиболее ярких созвездий в Южном полушарии и ещё со времён первых британских поселений на материке символизирует Австралию. По задумке Ивора Эванса (англ. Ivor Evans), одного из авторов флага, Южный Крест также должен был отразить четыре добродетели, приписанных Данте Алигьери четырём основным звёздам созвездия: мудрость, справедливость, мужество и умеренность. На современном флаге количество концов на звёздах Южного Креста отличается от первоначального варианта, в котором их количество колебалось от пяти до девяти на каждой звезде, представляя таким образом их относительную яркость на ночном небе. Однако в 1908 году Британское Адмиралтейство в целях достижения лучшей симметрии и снижения затрат на изготовление флага стандартизировало все звёзды: с тех пор четыре крупнейшие звезды Южного Креста имеют семь концов, а самая маленькая звезда — пять концов (обновленный дизайн был официально опубликован в «Правительственном бюллетене Австралийского Союза» 22 мая 1909 года).

Во флаге Австралии используются те же цвета, что и на флаге Великобритании: синий, красный, белый (при этом преобладает синий). Все три цвета отражают историю страны: британское колониальное и по большей части «европейское» прошлое. В 1901 году они также символизировали верность Британской империи. Тем не менее синий цвет на флаге Австралии имеет и более широкое толкование: согласно одной из точек зрения, он символизирует тот факт, что Австралия является островом-материком, согласно другой, что первые поселенцы, чтобы добраться до него, были вынуждены плыть морем.

Полное описание современного дизайна флага было опубликовано в «Правительственном бюллетене Содружества» (англ. Commonwealth Gazette) в 1934 году.

Геометрическое построение

Согласно Закону «О флаге» австралийский национальный флаг должен отвечать следующим требованиям:

1. Изображение флага Великобритании находится в верхней левой четверти флага;
2. изображение большой белой звезды, символизирующей 6 штатов Австралии и остальные территории, находится в центре левой нижней четверти, указывая на центр флага Святого Георгия в составе флага Великобритании;
3. пять белых звёзд, символизирующих созвездие Южного Креста, находится в правой половине полотнища.

Схема флага Австралии. Соотношение сторон 1:2.

Внешний диаметр звезды Содружества составляет 3/10 части ширины флага, а остальных звёзд Южного Креста — 1/7 ширины флага, кроме Эпсилона, внешний диаметр которого — 1/12 часть ширины флага. Внутренний диаметр каждой звезды составляет 4/9 части внешнего диаметра.

Цвета

Хотя цвета флага не закреплены в законе «О флаге», его Pantone характеристики определены Отделом наград и культуры Департамента премьер-министра и Кабинета. Кроме того, CMYK и RGB характеристики имеются в инструкции «Style Manual for Authors, Editors and Printers», подготовленной австралийским правительством.

Модель	Синий	Красный	Белый
Pantone	280C	185C	Safe
RGB (Hex)	0-0-139 (#00008B)	255-0-0 (#FF0000)	255—255-255 (#FFFFFF)
CMYK	100 % — 80 % — 0 % — 0 %	0 % — 100 % — 100 % — 0 %	0 % — 0 % — 0 % — 0 %

Разработка федерального флага 1901 года

До 1901 года Австралия представляла собой группу из шести британских колоний. Юнион Джек, как флаг Британской империи, зачастую использовался для их коллективного представительства, в то же время у каждой колонии был собственный флаг, который также имел на себе изображение Юнион Джека.

На протяжении XIX века были предприняты две попытки по созданию национального флага. Первая из них относится к 1823—1824 годам, когда Джоном Николсоном и Джоном Бинглом был разработан национальный колониальный флаг. Он представлял собой белое полотнище, на котором находились изображения флага Британии и Креста Святого Георгия (является символом Англии) с четырьмя белыми звездами. Согласно утверждениям Николсона, этот флаг был одобрен Британским Адмиралтейством и принят в качестве австралийского национального флага губернатором Нового Южного Уэльса в 1823 году, однако каких-либо письменных подтверждений этому не сохранилось. Тем не менее Национальный колониальный флаг считается первым австралийским флагом, на котором есть изображение Южного Креста.

Однако наибольшей популярностью в качестве «национального» флага пользовался федеративный флаг Австралии, разработанный Джоном Николсоном в 1831 году. Дизайн флага в значительной степени повторял национальный колониальный флаг 1823—1824 годов, однако имел и важные отличия: центральный крест был синего цвета, и на нём было изображено не четыре, а пять звёзд. Особую популярность федеративный флаг, как и девиз «Один народ, одна судьба, один флаг» (англ. One People, One Destiny, One Flag), получили в 1880—1890-х годах, когда он стал символом федеративного движения в Австралии.

На всех этих флагах, как и на Эврикском флаге, появившемся в 1854 году во время Эврикского восстания, находится изображение созвездия Южного Креста. Но первым флагом, на котором были помещены изображения звёзд созвездия в том порядке, в котором они находятся на небе, считается флаг Антитранспортационной лиги Австралазии (англ. Australasian Anti-Transportation League Flag), выступавшей против транспортации ссыльных в Австралию. Первоначальный вариант флага был разработан в 1849 году священником Джоном Уэстом из Лонсестона на острове Тасмания. С роспуском организации в 1853 году флаг Лиги перестал использоваться, хотя и лёг впоследствии в основу флага Виктории.

По мере воплощения идеи создания федеральной Австралии проблема официального флага становилась всё более актуальной. В 1900 году мельбурнской газетой «Herald Standard» был проведён самостоятельный конкурс на лучший дизайн флага будущего государства, который должен был включать в себя изображения флага Британской империи и Южного Креста. Победителем стал Ф. Томпсон, житель Мельбурна, владевший книжным магазином и газетным киоском. Разработанный им флаг представлял собой прямоугольное полотнище, разделённое на две равные части. В верхней левой части находилось изображение флага Британии, под которым располагались шесть красных горизонтальных полос на белом фоне, которые символизировали шесть австралийских колоний. Вторая половина флага была тёмно-синей с изображением Южного Креста.

Позже, в том же 1900 году, был проведён ещё один конкурс, но уже мельбурнским журналом «Review of Reviews for Australasia». Его организаторы посчитали, что строгие требования о наличии изображений британского флага и Южного Креста были неразумными, хотя отметили, что без них вряд ли новый флаг получил бы общественную поддержку. Хотя конкурс должен был закончиться в январе 1901 года, он был впоследствии продлён до 31 марта, чтобы шесть губернаторов колоний (они выступали судьями) смогли представить победивший вариант флага на торжественном открытии федерального парламента в Мельбурне, который планировался на апрель или на начало мая. Однако эти планы не были реализованы, как и не был выбран победитель, так как к тому времени, в апреле, правительством Австралийского Союза был инициирован официальный конкурс на лучший австралийский национальный флаг.

Объявление о проведении федерального конкурса было впервые опубликовано в «Правительственном бюллетене Австралийского Союза» от 29 апреля 1901 года. Крайним сроком для предоставления проектов флага было определено 31 мая 1901 года. Победителя конкурса должна была определить специальная комиссия, члены которой назначались федеральным правительством. При этом полный состав комиссии был определён только 25 июля 1901 года: она включала в себя пять судей и двух чиновников (они занимались классификацией заявок, а также давали экспертные оценки). Согласно условиям конкурса, участники должны были предоставить в комиссию два цветных эскиза (один — для торговых судов, другой — как военный и официальный флаг) размером не менее 6 на 3 дюйма (15 на 7,5 см). Победителю гарантировалось денежное вознаграждение в размере £75.

В организационный комитет поступило 32 823 заявки, в том числе те, чтобы были посланы на конкурс, организованный «Review of Reviews».. Дизайны флагов судились по семи основным критериям: лояльность по отношению к Британской империи, отражение федеративного устройства, история, геральдика, своеобразие, практичность и стоимость производства. Однако, как было отмечено в финальном документе комиссии от 2 сентября 1901 года, на успех были обречены только те эскизы, на которых присутствовало три основных элемента:

• Юнион Джек на синем или красном фоне;
• шестиконечная звезда, которая представляла шесть федеральных штатов Австралии;
• изображение Южного креста.

И, действительно, на большинстве предложенных флагов присутствовали изображения британского флага и Южного Креста, хотя также были популярны изображения местных животных.

Победителями конкурса, официально объявленными 3 сентября 1901 года премьер-министром Австралии Эдмундом Бартоном, были выбраны пять практически идентичных дизайнов, создатели которых получили по £40 каждый. Авторами флагов были Ивор Эванс, четырнадцатилетний школьник из Мельбурна; Лесли Джон Хокинс, подросток, обучавшийся в Сиднее на специалиста по оптике; Эгберт Джон Наттелл, архитектор из Мельбурна; Энни Доррингтон, художница из Перта; и Уильям Стивенс, корабельный служащий из Окленда (Новая Зеландия). Одновременно были объявлены победители конкурса на лучшую федеральную печать. Ими стали Блэмир Янг и Саутер. 3 сентября 1901 года новый австралийский флаг был впервые поднят на зданием Королевской выставки в Мельбурне, где на тот момент был размещён парламент.

Победивший дизайн флага был встречен первоначально со смешанными чувствами. Так, в республиканской газете «The Bulletin» была сделана следующая заметка:

…утратившая новизну переделка британского флага без художественных свойств, без национального смысла… Умы медленно меняются, и Австралия до сих пор является мальчуганом Британии. Что может быть лучше, чем принять отцовские ушитые одеяния, не обладая чувством протеста и смутно понимая его волю? Этот низкосортный флаг является настоящим олицетворением нестандартного состояния австралийского общественного мнения

Один из многих отклонённых вариантов флага. Победивший вариант флага Вариант флага, одобренный Эдуардом VII

Так как флаг в значительной степени повторял дизайн флага штата Виктория, многие критики как в федеральном правительстве, так и в правительстве Нового Южного Уэльса, выступили против принятия этого варианта флага за его «сверхвикторианство». Они поддержали вариант федеративного флага Австралии, поэтому премьер-министр Эдмунд Бартон, который также выступал в его поддержку, вынес на окончательное одобрение Адмиралтейства два дизайна (этот и выбранный судьями). Оно, в свою очередь, одобрило вариант красного торгового флага для гражданских судов и синего — для правительственных судов. Правительство Австралийского Союза рассматривало оба варианта флагов как колониальные морские флаги.

В 1902 году упрощённая версия победившего на национальном конкурсе варианта флага была официально одобрена в качестве флага Австралии Эдуардом VII. При этом первоначально в королевской телеграмме от 6 октября 1902 года речь шла об одобрении «предложенного дизайна» без указания конкретного. Ситуация прояснилась только 29 декабря 1902 года с депешей министра колоний. О выборе же флага правительством Австралии было извещено 20 февраля 1903 года в «Правительственном бюллетене Австралийского Союза».

Новый вариант флаг использовался вместо флага Великобритании уже на летних Олимпийских играх 1904 года в Сент-Луисе. В том же году благодаря лобби со стороны сенатора Ричарда Крауча флаг Австралии получил тот же статус, что и «Юнион Джек» в Британии, когда Палата представителей объявила, что синий английский кормовой флаг «должен развеваться над всеми фортами, кораблями, салютными местами и государственными зданиями Австралийского Союза по всем случаям, когда используются флаги». Правительство согласилось вывешивать голубой кормовой флаг в специальные дни и только над правительственными зданиями штатов, если над ними отсутствовали флаги штатов.

Синий или красный фон?

Красный британский (торговый) флаг был единственным флагом Австралии, который разрешалось использовать частным лицам на суше. Согласно толкованию Британской империи, синий кормовой флаг резервировался за правительством Австралийского Союза, а штаты, местные правительства, частные организации и лица должны были использовать только красный флаг.

В 1908 году синий флаг полностью заменил флаг Британии во всех военных учреждениях. С 1911 года он стал использоваться в качестве приветственного флага австралийской армии на всех смотрах и церемониальных парадах, хотя во время официального открытия здания Парламента Австралии в Канберре в 1927 году были подняты только красный флаг и флаг Британии.

Долгое время существовал определённый конфуз с использованием двух флагов, в результате до 1941 года около 10 процентов военных флагов Австралии имели синий фон вместо красного.

Технически, все частные некоммерческие суда, которые не поднимали британский красный флаг во время плавания, были обязаны выплатить крупный штраф. Однако согласно адмиралтейскому предписанию от 5 декабря 1938 года этим судам было разрешено использовать австралийский красный флаг.

Согласно закону «О регистрации судов» (англ. Shipping Registration Act) от 1981 года «подходящим» цветом для коммерческих судов, длина которых превышает 24 м, является австралийский красный флаг.

Юнион Джек

В Австралии, являвшейся частью Британской империи, в качестве национального флага первоначально использовался «Юнион Джек», который де-факто считался флагом империи, хотя изначально был королевским штандартом.

Королевский австралийский военно-морской флот был учреждён 5 октября 1911 года. Корабли флота были обязаны вывешивать в кормовой части белый английский военно-морской флаг, а на гюйс-штоке — флаг Австралии. Хотя правительство Австралии выступало за использование на австралийских военных судах синего кормового флага, австралийские офицеры, как правило, вывешивали «Юнион Джек». Английский белый флаг был окончательно заменён на австралийский белый военно-морской флаг только 1 марта 1967 года..

После дебатов 1920-х годов о том, был ли синий кормовой флаг зарезервирован только за правительственными зданиями Австралийского Союза, в 1924 году было принято соглашение, согласно которому флаг Великобритании имел преимущественное значение в качестве национального флага Австралии. Так как «Юнион Джек» был признан в качестве национального флага, то с тех пор вероломным шагом считалось вывешивание кормовых флагов без флага Британии, кроме того, гробы с австралийскими военными жертвами покрывались именно «Юнион Джеком».

Официально синий кормовой флаг стал использоваться вместо флага Британии 14 апреля 1954 года. Однако ещё долгие годы «Юнион Джек» воспринимался австралийцами в качестве национального флага страны. Так, с 1968 по 1982 года в Австралии проводилась кампания Артура Смаута, которая заключалась в раздаче австралийцам флага Британии.

К середине 1980-х годов правительство Австралийского Союза перестало напоминать жителям страны о том, что они могли вывешивать флаг Британии вместе с флагом Австралии, а также не предоставляло каких-либо примеров корректного использования двух флагов.

Согласно австралийскому порядку старшинства, флаг Великобритании следует вторым после флага Австралии.

Статус национального флага

В 1940 году парламент штата Виктория принял закон, разрешавший школам покупать синие кормовые флаги, что, в свою очередь, означало и разрешение на использование флага частными лицами. Премьер-министр Роберт Мензис также выступил в поддержку этого шага, издав в следующем году поставление, разрешавшее австралийцам использовать оба флага (синий и красный). Подобное поставление также было издано премьер-министром Беном Чифли в 1947 году.

4 декабря 1950 года премьер-министр Роберт Мензис объявил синий флаг национальным флагом Австралии, а в 1951 году правительственные рекомендации были одобрены королём Великобритании Георгом VI. В штате Южная Австралия «Юнион Джек» использовался в качестве национального флага вплоть до 1956 года, когда школам было разрешено использовать или флаг Великобритании, или австралийские флаги..

Статус синего флага в качестве национального флага Австралии был формализован 14 февраля 1954 года, когда королева Елизавета II дала королевскую санкцию на принятие закона «О флаге» 1953 года. Это событие совпало с её визитом в страну. Закон закрепляет право генерал-губернатора Австралии утверждать «флаги и кормовые флаги Австралии», а также санкционировать предписания и нормы, определяющие порядок использования флагов. В разделе 8 закона говорится, что он не регламентирует «право привилегии» человека использовать флаг Великобритании.

В 1998 году в закон «О флаге» были внесены поправки, которые закрепляли порядок изменения дизайна национального флага: для его полной замены требуется проведения общенационального референдума, а не просто внесения парламентом изменений в закон.

Протокол

Правила использования флага изложены в законе «О флаге» 1953 года и в инструкции «Австралийский национальный флаг» (англ. The Australian National Flag), которая время от времени публикуется австралийским правительством. Согласно существующим правилам, австралийский национальный флаг разрешено вывешивать в любой день года. Национальный флаг при использовании на территории Австралии должен располагаться на большей высоте, чем любой другой флаг или знамя. Он должен вывешиваться на всех правительственных зданиях и избирательных участках во время национальных выборов или референдумов. Частные прогулочные судна могут плавать как под красным торговым флагом, так и под австралийским национальным флагом. Синий английский кормовой флаг может вывешиваться на австралийских кораблях вместо австралийского флага, если владелец судна имеет соответствующий правомочное предписание, действующее в британском праве.

Департамент премьер-министра и кабинета правительства (англ. Department of the Prime Minister and Cabinet) также рекомендует, чтобы флаг вывешивался только в дневное время, если не используется искусственное освещение. Кроме того, два различных флага не должны располагаться на одном флагштоке. Если флаг приспущен, то он должен находиться на расстоянии 1/3 длины флагштока от его верхней части. В ночное время флаг Австралии не должен находиться в приспущенном положении. Флаг приспускается на правительственных зданиях в нескольких случаях:

• в случае смерти монарха Австралии — со дня объявления о его смерти и вплоть до его похорон (включая день похорон). В день вступления на трон нового монарха флаг Австралии принято поднимать до самого верха штока в 11 часов дня;
• в случае смерти члена королевской семьи;
• в случае смерти действующего или бывшего генерал-губернатора;
• в случае смерти какого-то известного гражданина Австралии. В отдельных населённых пунктах флаг Австралии может быть приспущен в случае смерти какого-то важного местного жителя, а также в день его похорон;
• в случае смерти главы другого государства, с которым Австралия имеет дипломатические отношения (в этом случае флаг будет приспущен в день похорон);
• в день АНЗАК (в этом случае флаг находится в приспущенном положении до полудня);
• В день памяти погибших в годы Первой и Второй мировых войн (англ. Remembrance Day) австралийский флаг находится в верхней части флагштока до 10.30 утра, в приспущенном виде — с 10.30 до 11.03 утра, затем — снова в верхней части флагштока до конца дня.

Департамент премьер-министра и кабинета министра также поддерживает систему электронных почтовых рассылок для своих подписчиков, которая называется «Commonwealth Flag Network»: отправляемые службой электронные письма информируют жителей Австралии о дне, когда флаг должен быть приспущен, а также о национальных днях флага.

Австралийский национальный флаг может использоваться в коммерческих и рекламных целях без официального разрешения только в тех случаях, если флаг используется достойным образом и он воспроизводится в полном и точном виде; на флаге не должно быть каких-либо надписей или лишних изображений; во время показа он не должен быть закрыт другими предметами, а все ключевые элементы флага должны быть легко узнаваемы. В случае вывешивания нескольких флагов национальный флаг Австралии должен быть поднят на флагшток первым (как правило, он висит слева).

В истории страны было осуществлено несколько попыток приравнять к преступлению надругательство над флагом Австралии. В 1953 году во время второго чтения закона «О флаге» лидер оппозиции, Артур Колуэлл, выступил за внесение в законопроект пунктов, которые предусматривали бы уголовное наказание за надругательство над флагом, однако он не смог добиться поддержки в парламенте. Майкл Кобб вносил личные законопроекты о запрете надругательства над австралийским флагом в 1989, 1990, 1991 и 1992 годах, однако во всех четырёх случаях законопроект был отклонён. В 2002 году уже лидер Национальной партии Австралии Джон Андерсон внёс подобные законопроекты, получив поддержку среди некоторых парламентариев как из своей партии, так и коалиционного партнёра, Либеральной партии Австралии. Однако премьер-министр страны, Джон Говард, отклонил проект.

День флага

В 1996 году генерал-губернатор Австралии, Уильям Дин, выступил с декларацией об учреждении ежегодного Дня австралийского национального флага (англ. Australian National Flag Day), днём проведения которого стало 3 сентября. Однако в Сиднее День флага празднуется ещё с 1985 года, когда праздник в честь первого поднятия флага в 1901 году был инициирован вексиллологом Джоном Кристианом Воном. В День флага в нескольких крупных центрах страны, как правило, проводятся различные торжественные мероприятия, однако сам день не является выходным.

Дискуссии по изменению флага

В связи с большим влиянием в Австралии идей республиканизма в стране проходят постоянные, хотя и сдержанные, дискуссии по поводу изменения флага (в основном они касаются вопроса о том, нужно ли на флаге Австралии оставлять изображение флага Великобритании). Наиболее остро проблема национального флага поднималась в 1988 году во время празднования 200-летия со дня основания первого поселения европейцев в Австралии и в годы премьерства Пола Китинга, который открыто выступал за изменение флага страны.

В настоящее время в Австралии существуют две лоббирующие группы, которые вовлечены в дискуссии по поводу австралийского флага: организация «Ausflag», выступающая в поддержку его изменения и Ассоциация австралийского национального флага (англ. Australian National Flag Association, ANFA), выступающая за сохранение современного варианта флага.

Организация «Ausflag» время от времени проводит различные кампании в поддержку изменения флага, совпадающие в основном с крупными мероприятиями в Австралии (например, с летними Олимпийскими играми 2000 года, которые проходили в Сиднее), а также проводит конкурсы на лучший дизайн нового флага. Ассоциация австралийского национального флага, в свою очередь, проводит различные мероприятия в поддержку современного варианта флага в День флага.

Аргументы за изменение флага

• Существующий флаг умаляет национальную идентичность Австралии, так как его значительную часть занимает изображение флага другого государства. В частности, флаг трудно отличить от ряда других флагов, созданных на основе синего английского кормового флага, например, национального флага Новой Зеландии или австралийского штата Виктория. Это, в свою очередь, может привести к некоторой путанице. Например, Австралийская лига монархистов (англ. Australian Monarchist League) во время проведения референдума по изменению государственного строя Австралии с монархического на республиканский в 1999 году поместили по ошибке на свои буклеты изображение флага Новой Зеландии.
• Современный флаг не в полной мере отражает статус Австралии как независимого государства. Присутствие на флаге изображения флага Великобритании предполагает то, что Австралия является британской колонией или зависимой территорией. Кроме австралийского флага, только на флагах Новой Зеландии, Фиджи и Тувалу, являющихся независимыми государствами, присутствует изображение британского флага. Другие государства Содружества наций уже давно изменили дизайн своего флага, убрав с него изображение флага Великобритании, оставшись при этом монархическими государствами, которые возглавляются британским монархом (например, Канада). Кроме того, цвета австралийского флага (красный, белый и синий) не только не являются австралийскими официальными цветами (это синий и золотой цвета), но и не являются традиционными геральдическими цветами (синий и золотой).
• Отражая лишь колониальное британское прошлое Австралии, национальный флаг страны является анахронизмом, который не отражает многонациональность и плюрализм общества. В частности, на современном флаге отсутствует какое-либо упоминание об австралийских аборигенах, для многих из которых флаг Великобритании является символом колониальных притеснений и лишения их собственности.
• Современный флаг исторически не является главным национальным символом. На протяжении длительного времени с момента образования федерации он вывешивался вместе с флагом Великобритании. Количество концов на звёздах регулярно менялось с 1901 года, поэтому современный вариант флага не признавался официальным вплоть до 1954 года. До этого также существовала постоянная путаница в том, каким должен быть фон флага, синим или красным.
• Также несправедливо утверждать, что австралийцы «боролись и умирали под австралийским флагом», так как в большинстве войн австралийцы воевали, кроме синего флага, под различными британскими флагами, а также под красным австралийским флагом.
• Хотя дизайн флага был разработан четырьмя австралийцами и новозеландцем и выбран в результате открытого конкурса, он всё-таки был одобрен Британским Адмиралтейством и британским королём Эдуардом VII.

Аргументы против изменения флага

• Современный флаг является уникальным в своём роде и в полной мере отражает Австралию и её статус в качестве независимого государства, Королевства Содружества. Флаг Великобритании символизирует историческое прошлое Австралии, членство страны в Содружестве наций, а также отражает Вестминстерскую систему парламентской демократии. Звезда Содружества, в свою очередь, символизирует 6 изначальных австралийских штатов и территорий.
• Современный флаг не отражает зависимость страны от Великобритании. На флаге Фиджи, ставшей республикой, до сих пор остаётся изображение флага Великобритании, как и на флаге Гавайев, хотя острова являются частью США.
• Флаг является популярным символом, который широко используется австралийцами всех рас и национальностей. Ни один из предложенных вариантов флага не имеет такой поддержки, как современный вариант.
• Современный флаг является важным с исторической точки зрения, так как на нём присутствуют элементы более ранних флагов Австралии.
• Дизайн флага был разработан четырьмя австралийцами и одним новозеландцем, а также был выбран населением в ходе открытого конкурса.

См. также

• Список австралийских флагов
• Флаги Новой Зеландии
• Флаг аборигенов Австралии

Ссылки

• [www.comlaw.gov.au/comlaw/management.nsf/lookupindexpagesbyid/IP200403962?OpenDocument Flags Act 1953]
• [www.flagsaustralia.com.au/ Flag Society of Australia]
• [www.flagsaustralia.com.au/ Australian National Flag Association]
• [www.ausflag.com.au/index.html Ausflag]
• [www.fotw.net/flags/au.html Flags of the World. Australia]

Отрывок, характеризующий Флаг Австралии

Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.