Флаг Бразилии
| Бразилия | |
|
| |
| Утверждён | |
|---|---|
| Использование |
|
| Пропорция |
7:10 |
| Авторский коллектив | |
|
Раймунду Тейшейра Мендис, Мигель Лемуш, Мануэль Перейра Рейс, Десио Виларес | |
Флаг Бразилии представляет собой прямоугольное зелёное полотнище с жёлтым горизонтальным ромбом в центре. Внутри ромба находится тёмно-синий круг с двадцатью семью белыми пятиконечными звёздами пяти размеров, сгруппированных в девять созвездий. Круг пересечён изогнутой вверх в виде арки белой лентой с национальным девизом Бразилии, написанным зелёными буквами, — «Ordem e Progresso» (с порт. — «Порядок и прогресс»).
Созвездия показаны на флаге так, как если бы их видел в небе над городом Рио-де-Жанейро наблюдатель, находящийся за пределами небесной сферы, в 8 часов 30 минут утра (12 часов звёздного времени) 15 ноября 1889 года[1] — в день провозглашения Бразилии республикой. Каждому из 26 штатов и федеральному округу соответствует своя звезда.
Национальный флаг был принят 19 ноября 1889 года декретом № 4, частично изменён 28 мая 1968 года законом № 5443 и 11 мая 1992 года законом № 8421. Действующий закон № 5700 о национальных символах был принят 1 сентября 1971 года[2].
Неофициальное название флага «золото-зелёный» (порт. «auriverde»).
Построение флага
Построение национального флага Бразилии соответствует следующим правилам:
- Расчёт всех соотношений ведётся на основе ширины флага, которая условно делится на 14 равных частей, каждая из которых является расчётным модулем, М.
- Длина полотнища равна 20 модулям.
- Расстояние от вершин ромба до краёв полотнища равно 1,7 модуля.
- Синий круг в центре ромба имеет радиус 3,5 модуля.
- Центр условных окружностей, образующих изогнутую в виде арки белую ленту, должен быть на нижнем крае полотнища на расстоянии 2 модуля слева от пересечения условной линии вертикального диаметра круга и нижнего края полотнища.
- Радиус нижнего изгиба белой ленты должен быть равен 8 модулям, радиус верхнего изгиба белой ленты должен быть 8,5 модулей.
- Ширина белой ленты составляет половину (0,5) модуля.
- Буквы девиза «Ordem e Progresso» должны быть зелёные. Они должны быть расположены в середине белой полосы, на равном расстоянии справа и слева, сверху и снизу. Буква «Р» должна быть расположена на условном диаметре круга. Расположение остальных букв строится в зависимости от этого. Буквы в словах «Ordem» и «Progresso» должны иметь высоту 0,333 модуля. Ширина этих букв должна быть 0,3 модуля. Высота буквы союза «E» должна быть 0,3 модуля. Ширина этой буквы должна быть 0,25 модуля.
- Звёзды должны быть 5 размеров: первого, второго, третьего, четвёртого и пятого: диаметр условной окружности, в который вписана звезда первого размера, должен быть 0,3 модуля, звезда второго размера — 0,25 модуля, звезда третьего размера — 0,2 модуля, звезда четвёртого размера — 0,143 модуля и звезда пятого размера — 0,1 модуля.
- Две стороны полотнища должны быть одинаковыми, с белой лентой, восходящей слева направо (по отношению к наблюдателю, стоящему лицом к флагу), запрещается делать оборотную сторону полотнища зеркальным отображением лицевой стороны.
| зелёный | жёлтый | синий | белый | |
|---|---|---|---|---|
| RGB | 0/146/62 |
248/193/0 |
40/22/111 |
255/255/255
|
| RGB16 | 00923E |
F8C100 |
28166F |
FFFFFF
|
| CMYK[3] | 100/0/100/0 |
0/10/100/0 |
100/70/0/20 |
0/0/0/0
|
| Пантон[3] | PMS 355 |
PMS Yellow |
PMS 280 |
none
|
Соответствие звёзд штатам
В синем круге изображены звёзды 9 созвездий: Большого Пса (№ 2 на рис.), Гидры (№ 5), Девы (№ 4), Киля (№ 3), Малого Пса (№ 1), Октанта (№ 7), Скорпиона (№ 9), Южного Креста (№ 6) и Южного Треугольника (№ 8). В созвездиях изображены 27 белых пятиконечных звёзд 5 размеров, соответствующие 26 штатам и Федеральному округу:
Астрономические погрешности
- Звёзды на бразильском флаге никогда не видимы на небе так, как изображены: такое расположение звёзд мог бы видеть только внешний наблюдатель, расположенный вне небесного свода бесконечно выше на меридиане Рио-де-Жанейро, — только в этом случае звезда эпсилон Южного Креста (звезда Юхта) может быть видна в левой части этого созвездия, зеркально по отношению к тому, как она видна людям с Земли (и как она изображена на флагах Австралии, Западного Самоа, Папуа Новой Гвинеи и др.).
- Звёзды созвездия Скорпиона изображены в сильно искажённом расположении по отношению друг к другу. Например, Антарес и Шаула на флаге находятся почти рядом, тогда как в действительности Антарес лежит возле «головы Скорпиона», а Шаула является «жалом» на кончике «хвоста Скорпиона».
Национальные цвета
Зелёный и жёлтый — национальные цвета Бразилии.
Зелёный цвет происходит от ливрейного цвета династии Браганса (порт. Bragança или Brigantina), к которой принадлежал первый император Бразилии Педру I, золотой — из чёрно-золотых династических цветов Габсбургов, из которых происходила его супруга — императрица Мария Леопольдина Габсбургская.
7 сентября 1822 года принц-регент Педру (позднее — император Педру I) сорвал со своего головного убора португальскую сине-белую кокарду (в цветах флага Португалии 1821 — 1910 годов) и произнёс: «Отныне мы хотим другую кокарду — зелёную и жёлтую. Это будут национальные цвета». 18 сентября того же года Педру подписал первые три декрета независимой Бразилии, второй декрет установил новую национальную кокарду: «Бразильская национальная кокарда состоит из символических цветов: зелёного, олицетворяющего весну, и жёлтого — символизирующего золото».
По другой версии, зелёный цвет символизирует лесные богатства Амазонии, а жёлтый — запасы золота: в XVI—XIX веках в Бразилии находились крупнейшие в мире золотодобывающие шахты.
Девиз
Девиз «Ordem e Progresso» (с порт. — «Порядок и прогресс») происходит из кредо позитивизма, сформулированного его основоположником — французским философом и социологом Огюстом Контом — «L’amour pour principe et l’ordre pour base; le progrès pour but» (с фр. — «Любовь, как принцип, и порядок как основа; прогресс как цель»).
История
Колониальный период (1500—1816)
С 1500 года Бразилия являлась португальской колонией (с 1640 года — со статусом вице-королевства).
Баиянский заговор
Утром 12 августа 1798 года участники т. н. «Баиянского заговора» (порт. Conjuração Baiana), также известного, как «восстание портных», собрались в общественных местах города Салвадора, столицы капитанства Баия, и под влиянием идей Великой французской революции провозгласили республику, отмену рабства, отмену привилегий дворянства, сокращение налогов и пригласили капитан-губернатора примкнуть к народу. Революционеры использовали флаг, состоящий из трёх вертикальных равновеликих полос — синей, белой и синей, в изображением в центре белой полосы большой красной пятиконечной звездой одним лучом вниз, между лучами которой были изображены по одной малой красной пятиконечной звезде. Восстание было быстро подавлено португальскими властями[4].
Соединённое Королевство Португалии, Бразилии и Алгарви (1816—1822)
В 1808 году, когда армия Наполеона начала войну против Португалии, король и его двор переехали из Лиссабона в Рио-де-Жанейро, где они оставались до 1821 года.
Король Жуан VI перенёс в Рио-де-Жанейро португальские государственные учреждения и своим декретом 16 декабря 1815 года образовал Соединённое Королевство Португалии, Бразилии и Алгарви (порт. Reino Unido de Portugal, Brasil e Algarves), государственные символы которого были утверждены законом 13 мая 1816 года — гербом стало изображение исторического королевского португальского герба на золотой армиллярной сфере в синем круглом поле, увенчанном золотой королевской короной. При этом королевский герб символизировал Португалию и Алгарви, а армиллярная сфера — Бразилию. Флагом было утверждено белое прямоугольное полотнище с изображением в центре этого герба. Своего отдельного флага в составе Соединённого Королевства Бразилия не имела.
В 1820 году в Португалии произошла революция против британских войск, находившихся в Португалии с 1808 года, власть перешла к Временной хунте верховного правительства королевства, которая в 1821 году приняла сине-белый флаг, просуществовавший до 1911 года, и призвала вернуться из Бразилии короля Жуана VI, который оставил в Рио-де-Жанейро своего сына Педру, наделив его статусом вице-короля-регента. Живший в 1816—1831 годах в Рио-де-Жанейро французский художник и дизайнер Жан-Батист Дебре (фр. Jean-Baptiste Debret) создал штандарт вице-короля Соединённого Королевства Португалии, Бразилии и Алгарви, на котором герб королевства был помещён в центр жёлтого горизонтального ромба, вершины которого находились на краях зелёного прямоугольного полотнища.
В сентябре 1821 года португальский парламент проголосовал за роспуск Соединённого Королевства Португалии, Бразилии и Алгарви и упразднение королевских учреждений в Рио-де-Жанейро, тем самым подчинив все провинции Бразилии непосредственно Лиссабону. В то же время в Бразилию были отправлены военные части, а все бразильские военные части были переведены под португальское командование. Отказавшись выполнять приказы из Лиссабона, вице-король-регент Педру провозгласил 7 сентября 1822 года независимость Бразилии.
Пернамбукская революция
6 марта 1817 году в городе Ресифе, центре провинции Пернамбуку, находившиеся под влиянием франкмасонов и недовольные снижением объёмов правительственных закупок сахарного тростника создали революционное временное правительство, которое спустило в пернамбукском форте португальский флаг и первоначально планировало заменить его французским триколором, как символом Великой французской революции, но потом назначило комитет под руководством священника Жоао Рибейро Пессоа (порт. João Ribeiro Pessoa) для разработки рисунка нового флага. Рисунок проекта был выполнен акварелью художником из Рио-де-Жанейро Антониу Алваресом (порт. Antônio Álvares) — с изображением на верхней тёмно-синей полосе звезды, радуги и солнца, и красного католического креста в центре нижней белой полосы (по другим источникам, на верхней полосе была изображена не одна, а три звезды).
Первый флаг был сшит капитаном милиции восставших портным Жозе Барбоза (порт. José Barbosa) и публично освящён в Ресифском кафедральном соборе 21 марта 1817 года[5].
В 1917 году на основе этого флага был утверждён современный флаг штата Пернамбуку.
Империя Бразилия (1822—1889)
Штандарт вице-короля стал государственным флагом Бразилии, изображённый на нём герб был описан в третьем из первых трёх декретов независимой Бразилии, подписанных Педру 18 сентября 1822 года:
«…впредь герб этого Королевства Бразилии будет: в зелёном поле золотая армиллярная сфера, наложенная на крест Ордена Христа; сфера, окружённая 19 серебряными звёздами на синем круге; и королевская корона с алмазами венчает наверху щит, стороны которого будут охвачены двумя ветками кофе и табака, как эмблемы его [Королевства] богатства, в их надлежащих цветах и перевязанные в основании национальной кокардой»
12 октября 1822 года вице-король-регент Педру был коронован как король Бразилии Педру I, а 1 декабря 1822 года король Педру I провозгласил себя императором и вместо королевской короны в гербе и на флаге стала изображаться императорская корона.
В царствование его сына — императора Педру II (1831—1889), в гербе и на флаге были произведены изменения, касающиеся добавления в герб звёзд в соответствии с эволюцией административно-территориального деления страны (число звёзд было увеличено до 20 в связи с утратой Бразилией в 1829 году Цисплатинской провинции, ставшей независимой Республикой Уругвай, и образованием провинций Амазонас в 1850 году и Парана в 1853 году).
Республика Бразилия (с 1889)
15 ноября 1889 года военные во главе с маршалом Фонсекой лишили императора власти, упразднили монархию и провозгласили Бразилию республикой. По предложению одного из активных участников переворота, члена Временного правительства, юриста и политика Руя Барбозы в тот же день был утверждён флаг республики, состоявший, по образу и подобию флага США, из 7 зелёных и 6 жёлтых узких равновеликих горизонтальных полос, с 21-й белой пятиконечной звездой в синем квадратном крыже (по числу провинций).
Но этот флаг просуществовал только 4 дня, Фонсека наложил на него вето и 19 ноября 1889 года по предложению другого члена Временного правительства Бенжамина Константа декретом № 4 Временное правительство утвердило новый флаг на основе прежнего имперского флага — зелёное полотнище с горизонтальным жёлтым ромбом, но вместо имперского герба в центре ромба стал изображаться синий круг с белой изогнутой лентой с девизом «Ordem e Progresso» и созвездиями из 21-й белой пятиконечной звезды различного размера). При этом белая лента с девизом повторяла положение круга небесного экватора в армиллярной сфере, изображённой прежде в гербе империи (но ни тогда, ни потом до настоящего времени не было установлено, что лента с девизом на флаге Бразилии олицетворяет небесный экватор).
Этот флаг был предложен вице-директором Позитивистского Апостолата Бразилии, будущим маршалом Бразилии и крупнейшим исследователем-путешественником, профессором Раймунду Тейшейрой Мендисом[6], директором Позитивистского Апостолата Бразилии, основателем Церкви Человечества в Бразилии Мигелем Лемушем[7] и заведующим кафедрой астрономии Политехнической школы Рио-де-Жанейро профессором Мануэлем Перейрой Рейсом, рисунок флага выполнил художник Десиу Виларис.
Старейший экземпляр этого флага хранится в основанном в 1891 году первом в мире позитивистском Храме Церкви Человечества в Рио-де-Жанейро).
Исторические флаги Бразилии (галерея)
- Flag Regent Prince of Brazil.svg
- Flag of Brazil 15-19 November.svg
- Flag of Brazil.svg
с 1992
См. также
Напишите отзыв о статье "Флаг Бразилии"
Примечания
- ↑ Lei Nº 8.421 de 11 de Maio de 1992
- ↑ [www.exercito.gov.br/web/guest/bandeira-nacional Lei Nº5.700 — de 1º de setembro de 1971 «Dispõe sobre a forma e a apresentação dos Símbolos Nacionais, e dá outras providências»]
- ↑ 1 2 www.brasil.gov.br/pais/simbolos_hinos Oficial website
- ↑ [www.fotw.net/flags/br_ba98.html Bahian Revolution, 1798 (Conjuração Baiana, Alfaiates Rebellion)]
- ↑ [www.fotw.net/flags/br_perev.html Pernambucan Revolution,1817]
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/6728/МЕНДИС Мендис, Раймунду Тейшейра]
- ↑ [yuritikhonravov.livejournal.com/90760.html Юрий Тихонравов — О позитивной религии]
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Флаг Бразилии
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
