Флаг Туркестанской (Кокандской) автономии
| Туркестанская (Кокандская) автономия | |
|
| |
| Утверждён | |
|---|---|
| Отменён | |
| Пропорция |
|
| Автор флага | |
Флаг Туркестанской (Кокандской) автономии — являлся официальным символом независимой Туркестанской автономии (иногда используется название Кокандская автономия). Данный флаг иногда ошибочно считается флагом упразднённого в 1876 году Кокандского ханства, который не имеет никакого отношения к этому флагу. Использовался с ноября 1917 года, до февраля 1918 года[1].
Флаг автономии был утверждён 25 ноября (в некоторых источниках 8 декабря) 1917 года, в четвёртом чрезвычайном Всетуркестанском краевом мусульманском съезде, на котором 27 ноября (в некоторых источниках 10 декабря) 1917 года Туркестан был провозглашен «автономной территорией в составе Демократической Федеративной Российской Республики». На том съезде был избран Туркестанский Временный Народный Совет и Временное Правительство автономии. По предложению управляющего отдела внешних отношений Временного Народного Совета Мустафы Шокая, который был одним из лидеров джадидизма и пантюркизма, был утверждён флаг автономии[1].
Флаг был из прямоугольного полотнища, состоявший из красной и голубой равновеликих горизонтальных полос, с белым полумесяцем и пятиконечной звездой. Голубой цвет флага символизировал принадлежность основной части населения территории Туркестана к тюркским народам, красный цвет символизировал обновления и революцию. Вся композиция флага, красный цвет, полумесяц и звезда, повторяла композицию флага Турции, которую приверженцы пантюркизма считали своим примером и защитником[1].
В январе 1918 года Мустафа Шокай отказался признать власть Советов. Для ликвидации самопровозглашённой Туркестанской автономии из Москвы в Ташкент прибыли 11 эшелонов с войсками и артиллерией, под командованием Константина Осипова[2]. В состав карательного отряда входили также красноармейцы ташкентского гарнизона и вооруженные отряды армянской партии «Дашнакцутюн» (дашнаки). С 6 по 9 февраля 1918 года происходили уличные бои, со значительными жертвами и разрушениями в которых погибло более 10 тысяч мирных жителей. После этих сражений, 22 февраля Туркестанская автономия была ликвидирована, её сменила Туркестанская Автономная Социалистическая Советская Республика[1].
Преемники
- Flag of Turkestan ASSR (1919-1921).svg
Флаг Туркестанской Автономной Социалистической Советской Республики с 1919 по 1921 год.
- Flag of Turkestan ASSR (1921-1923).svg
Флаг Туркестанской Автономной Социалистической Советской Республики с 1921 по 1924 год.
Источники
Напишите отзыв о статье "Флаг Туркестанской (Кокандской) автономии"
Ссылки
- [www.vexillographia.ru/uzbekstn/turkstan.htm Флаги Узбекистана: Туркестан]
Отрывок, характеризующий Флаг Туркестанской (Кокандской) автономии
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.
