Флаг Фарерских островов
| Фареры | |
| Дания | |
|
| |
| Утверждён | |
|---|---|
| Повторно учреждён | |
| Пропорция |
8:11 |
| Автор флага |
Йенс Оливер Лисберг |
Флаг Фаре́рских островов (фар. Merkið) — один из символов Фарерских островов — автономной области Дании.
Как и флаг большинства северных стран, на флаге Фарер изображён скандинавский крест, представляющий собой прямоугольное полотнище с соотношением сторон 8:11 с красным крестом с синей каймой на белом фоне.
Красный крест на белом фоне является видоизменённым флагом Дании (белый крест на красном фоне), чьим автономным регионом являются острова. Синяя кайма возможно была добавлена в знак того, что раньше острова входили в состав Норвегии.
На Фарерах флаг пользуется особым почётом и называется «Меркид» (Merkið).
Флаг был разработан в 1919 году Йенсом Оливером Лисбергом (Jens Oliver Lisberg) вместе с двумя товарищами, во время их учёбы в Копенгагене. Впервые на Фарерах «Меркид» был поднят 22 июня 1919 года в Фойине (Fámjin) (остров Сувурой), родине Лисберга, после его возвращения домой, во время свадебных торжеств.
Во время Второй мировой войны, 12 апреля 1940 года, вслед за вторжением немецких войск на территорию Дании, острова перешли под военное управление Великобритании. 25 апреля 1940 британское правительство одобрило «Меркид» для фарерских судов. Теперь 25 апреля — национальный праздник — День флага (Flaggdagur). 23 марта 1948 года этот флаг стал официальным флагом Фарерских островов.
См. также
| ||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||
|
Это заготовка статьи о Дании. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
|
Это заготовка статьи о государственных символах. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Напишите отзыв о статье "Флаг Фарерских островов"
Отрывок, характеризующий Флаг Фарерских островов
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
