Филадельфия Флайерз

Филадельфия Флайерз
Страна:	США США
Регион:	Пенсильвания Пенсильвания
Город:	Филадельфия
Основан:	1967
Прежние названия:	«Филадельфия Флайерз» с 1967 года
Домашняя арена:	Веллс Фарго Центр (на 19 511)
Цвета:	Оранжевый      Чёрный      Белый
Хоккейная лига:	НХЛ
Дивизион:	Столичный
Конференция:	Восточная
Главный тренер:	Дэйв Хэкстол
Владелец:	Comcast Spectacor
Генеральный менеджер:	Рон Хекстолл
Капитан:	Клод Жиру
Фарм-клубы:	Лихай Уэлли Фантомс (АХЛ)
Трофеи:	1973 1974 1974 1975
Победы в конференции:	8: (1975, 1976, 1977, 1980, 1985, 1987, 1997, 2010)
Победы в дивизионе:	16: (1967-68, 1973-74, 1974-75, 1975-76, 1976-77, 1979-80, 1982-83, 1984-85, 1985-86, 1986-87, 1994-95, 1995-96, 1999-00, 2001-02, 2003-04, 2010-11)

К:Хоккейные клубы, основанные в 1967 году

«Филаде́льфия Фла́йерз» (англ. Philadelphia Flyers) — профессиональный хоккейный клуб из Филадельфии, штат Пенсильвания, США. «Филадельфия» представляет Столичный дивизион Восточной конференции Национальной хоккейной лиги. Появившись в НХЛ в результате расширения лиги на 6 клубов, «Флайерз» первыми из этой шестёрки сумели завоевать Кубок Стэнли (в 1974 и 1975 годах). С этого момента «Филадельфия» ещё шесть раз играла в финале Кубка, но выиграть его ещё раз «Флайерз» пока так и не удалось.

Все свои домашние матчи «Филадельфия» проводит на Броуд-стрит, в период с 1967 по 1996 — на ледовой арене Спектрум, а с 1996 по настоящее время — в «Веллс Фарго Центре». Благодаря этой улице «Флайерз» получили прозвище Broad Street Bullies («Разбойники с большой дороги»).

Наиболее принципиальными соперниками «Флайерз» являются «Питтсбург Пингвинз», «Нью-Йорк Рейнджерс» и «Нью-Джерси Девилз» — клубы, с которыми «Филадельфия» довольно часто пересекается в регулярном чемпионате и плей-офф.

История

«Филадельфия Флайерз» стала вторым клубом Национальной хоккейной лиги, когда-либо представлявшим столицу Пенсильвании. Её предшественник «Филадельфия Квакерз» образовалась перед началом регулярного сезона 1930—1931 в результате переезда в Филадельфию аутсайдера Лиги «Питтсбург Пайретс». Владельцем клуба был известный боксёр Бенни Леонард, в период 1917 по 1925 становившийся чемпионом мира по боксу в легком весе. Однако команда в Филадельфии просуществовала всего один сезон, в котором одержала 4 победы при 36 поражениях и 4 ничьих. Процент побед составил 13,6 %, что до сезона 1974/75 был самым худшим результатом в истории НХЛ. Убытки Леонарда составили около 80 тысяч долларов, что заставило его прекратить вкладывать деньги в клуб. В результате «Квакерз» были расформированы из-за отсутствия финансирования, а последняя игра клуба, проведённая 17 марта 1931 против Чикаго Блэкхокс, завершилась поражением 0:4.

Инициатором возвращения большого хоккея в Филадельфию стал Эд Снайдер. В 1964 году Снайдер, будучи вице-президентом клуба Национальной футбольной лиги «Филадельфия Иглз», посещая матчи аутсайдера НХЛ «Бостон Брюинз», отметил для себя необъяснимо высокую, на его взгляд, посещаемость домашних матчей «Брюинз» — более 15 тысяч болельщиков в среднем за матч. Оценив большие перспективы хоккейного бизнеса, он решил принять участие в борьбе за новую команду НХЛ. Когда НХЛ объявила о своем расширении с 6 команд до 12, Снайдер собрал необходимые для вступительного взноса 2 миллиона долларов, а также предоставил от властей города гарантии на постройку арены «Спектрум», после чего 15 мая 1967 года Филадельфия получила право создать у себя команду НХЛ. Генеральным менеджером клуба стал Бад Пойл, главным тренером — Кейт Аллен.

Снайдер является также автором названия команды. Вместе со своими партнёрами он перебрал более десятка вариантов, прежде чем ему пришло в голову слово Flyers — Летчики. Интересно, что свои первые несколько матчей команда Снайдера провела с видоизменённым названием — Fliers, которое имеет то же самое значение, что и Flyers.

Филадельфия Флайерз на драфте расширения в 1967

Ещё до старта сезона «Филадельфии» предстоял драфт расширения — традиционная для команд-новичков процедура в НХЛ, дававшая дебютантам право набрать стартовый состав, пригласив по 20 любых хоккеистов из составов команд-старожилов (поскольку клубы-новички не имели права участвовать в драфте новичков, драфт расширения оказался единственным способом набрать стартовый состав для всех новых клубов Лиги). Все участники Большой Шестёрки имели возможность защитить по одному вратарю и одиннадцать полевых игроков, судьбу остальных как раз предстояло решить на драфте расширения. В итоге Филадельфия собрала очень крепкий коллектив:

#	Игрок	Перешёл из
1.	Берни Парент (В)	Бостон Брюинз
2.	Даг Фавелл (В)	Бостон Брюинз
3.	Эд ван Имп (З)	Чикаго Блэкхокс
4.	Джон Мишук (З)	Чикаго Блэкхокс
5.	Джо Ватсон (З)	Бостон Брюинз
6.	Дик Черри (З)	Бостон Брюинз
7.	Жан Готье (З)	Монреаль Канадиенс
8.	Терри Болл (З)	Нью-Йорк Рейнджерс
9.	Брит Селби (ЛК)	Торонто Мейпл Лифс
10.	Лу Анготти (Ц)	Чикаго Блэкхокс
11.	Леон Рошфор (ПК)	Монреаль Канадиенс
12.	Дон Блэкберн (ЛК)	Торонто Мейпл Лифс
13.	Гэри Дорнхофер (ПК)	Бостон Брюинз
14.	Форбс Кеннеди (Ц)	Бостон Брюинз
15.	Пэт Ханниган (ПК)	Торонто Мейпл Лифс
16.	Двайт Каррутерс (З)	Детройт Ред Уингз
17.	Боб Курси (Ц)	Монреаль Канадиенс
18.	Кит Райт (ЛК)	Бостон Брюинз
19.	Гарри Питерс (Ц)	Монреаль Канадиенс
20.	Джим Джонсон (Ц)	Нью-Йорк Рейнджерс

1967—1972

Первый матч сезона «Филадельфия» провела 11 октября 1967 года на выезде с «Калифорния Силз» и проиграла его со счётом 1:5. Затем последовала первая победа — неделю спустя также на выезде был обыгран Сент-Луис Блюз со счётом 2:1. Дебют «Флайерз» на родной арене состоялся 19 октября 1967 г. — в присутствии 7 812 зрителей «Филадельфия» выиграла у принципиальных соперников из Питтсбурга со счётом 1:0. К тому времени уже определился первый капитан «Филадельфии» — им стал Лу Анготти. По итогам регулярного сезона «Филадельфия» заняла первое место в Западном дивизионе, одержав 31 победу в 71 матче, причем последний месяц сезона «Флайерз» вынуждены были провести вдали от родных стен. Из-за унесенной ветром крыши в Спектруме площадка стала непригодна для проведения матчей НХЛ, вследствие чего все мартовские домашние матчи сезона «Филадельфия» провела в канадском Квебеке В первом раунде плей-офф «Флайерз» проиграли «Сент-Луису» в семи встречах — 3:4. По окончании сезона Леон Рошфор стал лучшим снайпером клуба — на его счету была 21 шайба.

В межсезонье Анготти покинул команду, а место капитана досталось Эд ван Импу. В сезоне 1968—1969 Филадельфия выступила хуже, заняв третье место в Западном дивизионе и одержав всего 20 побед из 76 и потерпев крупнейшее поражение в истории клуба — 0:12 от «Чикаго Блэкхокс». Это позволило команде пробиться в плей-офф, однако, потерпев 4 поражения подряд от того же «Сент-Луиса», Филадельфия снова вылетела из розыгрыша Кубка Стэнли в первом раунде.

Списав неудачи команды на отсутствие высоких игровых кондиций, Эд Снайдер поручил Баду Пойлу приобретать преимущественно мощных и жёстких игроков. Вскоре Кит Аллен сменил Бада Пойла на должности генерального менеджера, а на его место пришёл Вик Стасюк, трёхкратный обладатель Кубка Стэнли в составе «Детройта». За счёт ослабления защитной линии в команде заметно усилилась атака и повысилась агрессивность, за что в дальнейшем «Флайерз» стали называть командой убийц. Во втором раунде драфта под номером 17 был задрафтован 19-летний Бобби Кларк, ставший легендой клуба, а под номером 52 — будущий знаменитый тафгай Дейв Шульц по прозвищу Кувалда.

Уже на тренировках стало понятно, что Кларк — лучший игрок команды, и он быстро стал любимцем болельщиков. 15 шайб и 31 передача в сезоне 1969—1970 позволили Кларку получить приглашение на Матч всех звезд НХЛ. Однако по итогам регулярного чемпионата «Филадельфия» заняла всего лишь пятое место и не попала в плей-офф, невероятным образом проиграв последние 6 матчей сезона , хотя ей надо было набрать в них всего одно очко. Одержав всего 17 побед в 76 матчах, «Флайерз» установили своеобразный антирекорд по проценту выигранных матчей, который держался до сезона 2006—2007. В сезоне 1970—1971 «Филадельфия» вышла в плей-офф, однако вылетела в первом же раунде в результате четырёх подряд поражений от «Чикаго Блэкхокс», что привело к отставке главного тренера команды Вика Стасюка.

Сезон 1971—1972 «Филадельфия» начинала уже под руководством знаменитого тренера Фреда Широ. В 1961 году он летал в Советский Союз, где ознакомился с системой легендарного Анатолия Тарасова. При Широ впервые в истории НХЛ появился специалист по игре в большинстве, а Кларк стал самым молодым на тот момент капитаном в истории НХЛ.

Кларк продолжал прогрессировать и по итогам сезона 1971—1972 завоевал свой первый индивидуальный трофей — Билл Мастертон Трофи — за верность и преданность хоккею. Однако для «Филадельфии» сезон вновь сложился неудачно — всего лишь пятое место и упущенная за 4 секунды до конца матча с «Баффало Сейбрз» путёвка в плей-офф. Как выяснилось, в следующий раз «Филадельфия» не попадёт в плей-офф только через 18 лет.

1972—1976

В сезоне 1972—1973 «Филадельфия» впервые в своей истории преодолела отметку в 50 % набранных очков и заняла в Западном дивизионе второе место. Сразу два игрока «Филадельфии», Маклиш и Кларк, набрали более 100 очков за сезон. Также Флайерз удалось пройти дальше первого раунда плей-офф — со счётом 4:2 была обыграна «Миннесота». Однако, затем последовало поражение от «Монреаля» в полуфинале со счётом 1:4. После окончания сезона Кларк впервые получил Харт Трофи — приз самому ценному игроку регулярного сезона.

В межсезонье в команду вернулся голкипер Берни Парент, скитавшийся по клубам ВХА, и «Филадельфия» начала уверенный поход за Кубком Стэнли, победив в 50 матчах регулярного чемпионата из 76 и набрав 112 очков. В то же время Дейв Шульц обновил рекорд НХЛ по количеству штрафных минут за сезон (348), а Кларк набрал 87 очков (35+52). Что касается Парента, то он отыграл 73 матча, где одержал 47 побед (рекорд НХЛ всех времён) и 12 матчей отстоял на ноль (рекорд клуба).

В четвертьфинале «Флайерз» всухую переиграли «Атланту» — 4:0. В полуфинале Филадельфии предстояла встреча с бывшей командой Фреда Шеро — «Нью-Йорк Рейнджерс». Серия продлилась до семи матчей, в каждом из которых победу праздновал хозяева площадки. Победив в седьмой встрече со счётом 4:3 «Флайерз» столкнулись с «Бостоном», который по пути к финалу разобрался с «Чикаго» и «Детройтом». Первый матч финала «Флайерз» проиграли, затем «Филадельфия» одержала три победы подряд, но «Бостон» сократил отставание до минимума. Уже в самом начале шестого матча Маклиш вывел «Флайерз» вперед, и его шайба оказалось единственной в матче. Парент выиграл свои очередные трофеи — Везина Трофи — приз лучшему вратарю и Конн Смайт Трофи — приз самому ценному игроку плей-офф. В итоге «Филадельфия» завоевала свой первый Кубок Стэнли уже на седьмой год своего существования.

В сезоне 1974—1975 Шульц обновил свой рекорд по количеству штрафных минут до вечного (472 — рекорд, не побитый до сих пор). «Флайерз» увеличили количество выигранных матчей за сезон до 51 и потерпели всего 16 поражений. После уверенного разгрома «Торонто» в первом раунде плей-офф, «Филадельфия» встречалась в полуфинале с «Нью-Йорк Айлендерс». Уже после третьей игры Флайерз практически обеспечили себе место в финале, однако «Айлендерс» невероятным образом умудрился сравнять счёт в серии и продлить серию до седьмой игры, где «Филадельфия» оказалось более успешной, выиграв со счётом 4-1.

В финале «Флайерз» противостояло «Баффало Сейбрз», которое добралось до решающих матчей впервые. Выиграв две домашние встречи, «Филадельфия» уступила в двух гостевых, однако в итоге сказался статус фаворита, и «Флайерз» победили в 5 и 6 встречах, второй год подряд завоевав Кубок Стэнли. Кларк завоевал свой второй Харт Трофи, а Парент второй год подряд — Везина Трофи и Конн Смайт Трофи.

Знаменательным событием стал матч «Филадельфии» против ЦСКА, который состоялся 11 января 1976 года. С самого начала матча «Флайерз» набросились на соперников, и уже на 11-й минуте игры главный тренер ЦСКА Константин Локтев в знак протеста увёл свою команду в раздевалку после грубой атаки Эд ван Импа против Валерия Харламова. Матч обещал закончиться грандиозным скандалом уже в первом периоде, однако организаторы серии убедили армейцев вернуться на площадку (по информации отдельных источников, игроки ЦСКА согласились вновь выйти на лёд, когда услышали, что в противном случае не получат за игру положенных денег).При этом никто и никогда не подтвердил эту информацию; авторитетность данных "источников" вызывает серьёзные сомнения. Матч закончился со счётом 4:1 в пользу «Флайерз», и после матча Фред Широ произнёс знаменитую фразу:

Yes we are world champions. If they had won, they would have been world champions. We beat the hell out of a machine

В сезоне 1975-1976 «Филадельфия» стала лучшей командой Западного дивизиона, одержав в 80 матчах регулярного чемпионата 51 победу и набрав 118 очков, и завоевала приз Кларенса Кэмпбелла. Тройка Лич-Барбер-Кларк на троих забросила 141 шайбу (61+50+30). Победив в семи матчах «Торонто», Филадельфия вышла на «Бостон», для победы над которым «Флайерз» понадобилось всего пять встреч. В последней встрече серии, которая закончилась со счётом 6:3 в пользу «Флайерз», Реджи Лич установил клубный рекорд, забросив пять шайб. Однако в финале «Филадельфию» уже ждал «Монреаль», до этого разгромивший «Чикаго» (4-0) и «Нью-Йорк Айлендерс» (4-1). Уступив в четырёх матчах, «Флайерз» не сумели третий год подряд завоевать Кубок Стэнли. По итогам сезона Кларк получил свой третий Харт Трофи, а Личу был вручён Конн Смайт Трофи за 19 заброшенных шайб в 16 матчах плей-офф (рекорд НХЛ, не побитый до сих пор).

1976—1984

В сезоне 1976-1977 расцвет «Флайерз» потихоньку начал подходить к своему завершению. К тому же в «Лос-Анджелес Кингз» был продан Дейв Шульц, являвшийся душой коллектива. Несмотря на это, «Филадельфия» в четвёртый раз подряд завоевала первое место в своём дивизионе, одержав 48 побед в 80 матчах и набрав 112 очков. В четвертьфинале «Флайерз» противостоял «Торонто», в предварительном раунде обыгравший Питтсбург — 2:1. Для прохода в четвертьфинал «Филадельфии» потребовалось провести шесть матчей из семи возможных. Но в полуфинале «Флайерз» по всем статьям уступили «Бостону» — 0:4 — и выбыли из розыгрыша Кубка Стэнли. Сезон 1977-1978 «Филадельфия» провела ещё хуже, чем предыдущий — 45 побед из 80 возможных и всего лишь второе место в дивизионе. Впервые за всю историю клуба «Флайерз» пришлось начинать плей-офф с предварительного раунда — со счётом 2:0 было обыграно «Колорадо». Затем последовал разгром «Баффало» в пяти играх четвертьфинала и поражение в полуфинале с таким же счётом от «Бостона». По итогам сезона команду покинул главный тренер Фред Широ, объяснив своё решение недостатком мотивации.

Сезон 1978-1979 «Флайерз» начинали уже под руководством Боба Маккаммона — бывшего хоккеиста, никогда не игравшего в НХЛ, но завоевавшего два Кубка Колдера в качестве главного тренера команды АХЛ «Мэн Маринерс». Старт у команды не получился, и вскоре Пэт Куинн, до этого работавший в клубе помощником Фреда Широ, а после его ухода — главным тренером «Мэн Маринерс», сменил Маккаммона на посту главного тренера «Филадельфии». По итогам регулярного сезона «Филадельфия» одержала 40 побед в 80 матчах и вышла в плей-офф со второго места в дивизионе. Предварительный раунд команда прошла с трудом (для прохода «Ванкувера» «Филадельфии» понадобилось провести все три встречи), а в четвертьфинале её ждало полное фиаско: после выигранной гостевой встречи у «Нью-Йорк Рейнджерс», «Филадельфия» пропустила в последующих четырёх матчах 26 шайб, забросив при этом всего пять.

После окончания сезона Куинн решился на кардинальные изменения в тренерском штабе: на место Боба Бучера в качестве играющего помощника тренера был назначен Бобби Кларк, а капитаном — Мел Бриджмен. В скором времени это привело к значительным успехам команды. В сезоне 1979-1980 «Филадельфия» установила рекорд клуба — 35 матчей подряд без поражений (25 побед и 10 ничьих), который держится и по сей день. Ещё за 14 игр до конца регулярного сезона «Флайерз» обеспечили себе первое место в дивизионе, в итоге обогнав ближайшего преследователя «Нью-Йорк Айлендерс» на 25 очков. Для попадания в финал «Филадельфии» потребовалось всего 14 встреч, в которых она попутно обыграла «Эдмонтон Ойлерз» (4:0), «Нью-Йорк Рейнджерс» (4:1) и «Миннесоту Норт Старз» (4:1). Однако «Филадельфии» в очередной раз не удалось добиться успеха в финале, где в шести встречах она уступила «Нью-Йорк Айлендерс». Не обошлось без скандала: в шестом матче финала при счёте 1:1 судья засчитал вторую шайбу «Айлендерс», хотя ещё до броска игра должна была быть прервана из-за явного положения вне игры.

Следующие четыре сезона «Флайерз» провели неудачно — только один раз становились победителями дивизиона, при этом ни разу не смогли попасть в финал Лиги. В предварительном раунде плей-офф сезона 1980-1981 «Филадельфия» в 5 встречах обыграла «Квебек Нордикс», а в четвертьфинале в семи играх уступила «Калгари Флэймз». Затем в сериях плей-офф 1981-1982 и 1982-1983 на пути «Флайерз» неизменно становился «Нью-Йорк Рейнджерс», а в 1983-1984 — «Вашингтон Кэпиталз».

1984—1992

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

После этого сезона на должность генерального менеджера был назначен завершивший карьеру игрока Бобби Кларк, на место главного тренера — тогда малоизвестный Майк Кинэн, а на место капитана команды — Дейв Пулин. В итоге сезон 1984/1985 «Филадельфия» провела гораздо лучше предыдущего — 53 победы в 80 матчах и уверенное первое место в регулярном сезоне. В полуфинале дивизиона «Флайерз» уверенно переиграли «Нью-Йорк Рейнджерс» — 3:0, затем последовали победы в пяти играх над Нью-Йорк Айлендерс и в шести — над «Квебек Нордикс». В первой встрече финала «Филадельфия» уверенно обыграла «Эдмонтон Ойлерз» — 4:1, однако затем в игре команды в очередной раз что-то испортилось, и «Флайерз» уступили в четырёх последующих матчах финала. Голкиперу «Филадельфии» Пелле Линдбергу, как лучшему голкиперу регулярного сезона, был вручен Везина Трофи. Этот приз стал последним в его карьере — в ноябре 1985 года Линдберг разбился в автомобильной катастрофе. В следующем сезоне «Филадельфия» повторила свой рекорд по количеству побед в регулярном сезоне; однако в плей-офф выступила неудачно, уступив в пяти встречах «Нью-Йорк Рейнджерс» уже на стадии полуфинала дивизиона.

В следующем сезоне в составе «Филадельфии» появился молодой и перспективный голкипер Рон Хексталл. Он стал третьим, после Парента и Линдберга, голкипером «Флайерз», который сумел завоевать Везина Трофи в свой дебютный сезон. Что касается «Филадельфии», то она завоевала первое место в дивизионе, и в полуфинале дивизиона в шести встречах переиграла «Нью-Йорк Рейнджерс». Затем последовали победы: в финале дивизиона над «Нью-Йорк Айлендерс» — в семи, а в финале Конференции над «Монреаль Канадиенс» — в шести встречах. Однако по мере продвижения к финалу Лиги, лазарет «Филадельфии» стремительно пополнялся, а основной потерей «Флайерз» стал лучший из игроков, реализующий большинство — Тим Керр. Это серьёзно сказалось на первых матчах финала, где к началу пятой встречи «Филадельфия» уступала «Эдмонтон Ойлерз» 1:3 в серии. Несмотря на столь внушительное отставание, «Флайерз» удалось его ликвидировать и продлить серию до решающего матча финала, в котором «Эдмонтон» был сильнее — 3:1. По итогам сезона Дейв Пулин получил Фрэнк Дж. Селки Трофи как лучший нападающий оборонительного плана.

Регулярный сезон 1987/1988 «Филадельфия» завершила на третьем месте в дивизионе, одержав всего 38 побед из 80 — так низко «Флайерз» не опускались с сезона 1983/1984. За время регулярного сезона произошло знаменательное событие — Хексталл стал первым голкипером в Лиге, забросившим шайбу в пустые ворота соперников (это произошло 8 декабря 1987 в матче против «Бостон Брюинз»). В полуфинале дивизиона «Филадельфии» предстояла встреча с «Вашингтоном». Матчи серии обещали быть довольно равными, поскольку в регулярном сезоне и «Флайерз», и «Кэпиталз» набрали по 85 очков и одержали по 38 побед, однако к началу пятой встречи «Филадельфия» уверенно вела в счёте — 3:1.

Затем «Вашингтон» одержал две победы подряд, а в решающем, седьмом матче сумел вырвать победу в овертайме, проигрывая по ходу встречи 0:3. После этого провала Майк Кинэн был уволен с поста главного тренера «Филадельфии», а на его место был назначен бывший форвард «Флайерз» Пол Холмгрен. Под его руководством «Филадельфия» заняла четвёртое место в регулярном сезоне 1988/1989, одержав 38 побед и потерпев 38 поражений. Хоть это стало и худшим результатом «Флайерз» с сезона 1972/1973, в плей-офф команда сумела пройти до финала Конференции, попутно обыграв «Вашингтон Кэпиталз» — 4:2 и «Питтсбург Пингвинз» — 4:3. Однако пройти «Монреаль» «лётчикам» не удалось — они уступили 2:4. Примечательно, что в пятой встрече серии против «Вашингтона» Рон Хексталл установил своё очередное достижение, стал первым голкипером Лиги, забросившим шайбу в матчах плей-офф.

С сезона 1989/1990 у «Филадельфии» наметился игровой спад. Из-за травмы «Флайерз» потеряли Хексталла, достойной замены ему не нашлось. Также у команды поменялся капитан — им стал Рон Саттер вместо Дейва Пулина, который вместе с Брайаном Проппом позднее были обменяны в «Бостон Брюинз». В итоге «Филадельфия» одержала всего 30 побед в 80 матчах и заняла последнее место в дивизионе. Тут же последовали кадровые перестановки — вместо Бобби Кларка на пост генерального менеджера был назначен Расс Фаруэлл; Кларк же впоследствии оказался в «Миннесоте Норт Старз». Регулярный сезон 1990/1991 «Филадельфия» завершила уже на пятом месте, имея при этом 33 победы на счету.

С сезона 1991/1992 в составе «Филадельфии» появился ранее выступавший за «Сент-Луис Блюз» центрфорвард Род Бриндамор. Он был обменян на своего коллегу по амплуа Рона Саттера, чьи капитанские полномочия перешли к Рику Токкету. Однако должного эффекта это не возымело — уже к середине регулярного сезона «Филадельфия» балансировала на грани попадания в плей-офф. В результате Пол Холмгрен был уволен, а на его место был назначен Билл Дайнин. В феврале 1992 «Филадельфия» обменяла своего капитана Рика Токкета на Марка Рекки из «Питтсбург Пингвинз». В итоге сезон «Филадельфия» в очередной раз завершила за чертой плей-офф, одержав 32 победы в 80 встречах и набрав 75 очков.

1992—2000

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Перед началом регулярного сезона 1992/1993 «Филадельфия» подписала Эрика Линдроса, ранее задрафтованного под первым номером «Квебек Нордикс» в 1991. В борьбе за игрока основным соперником Филадельфии оказался «Нью-Йорк Рейнджерс», и дело дошло до того, что «Нордикс» договорился и с ними о продаже Линдроса. Однако независимый судья Ларри Бертуцци решил, что «Квебек» оформил сделку с «Флайерз» раньше, чем с «Рейнджерс». Чтобы заполучить Линдроса, «Филадельфии» пришлось обменять в «Квебек» шесть игроков — Стива Дюшене, Петера Форсберга, Рона Хексталла, Керри Хаффмана, Майка Риччи и Криса Саймона; также в уплату пошли выборы в первых раундах на драфтах 1993 и 1994 + 15 миллионов долларов.

В итоге Линдрос, Рекки и Федык сформировали так называемую сумасшедшую восьмёрку (англ. Crazy Eights) — поскольку номера этих игроков оканчивались на 8 (88, 8 и 18 соответственно). В регулярном сезоне 1992/1993 Рекки набрал 123 очка (53+70), а Линдрос забросил 41 шайбу, однако Филадельфия в очередной раз не смогла отобраться в плей-офф, недобрав всего четыре очка до заветного 4 места в дивизионе. Примечательно, что после ухода в «Питтсбург» Рика Токкета у «Филадельфии» официально не был назначен капитан команды, а его обязанности исполняли сразу три ассистента — Кейт Эктон, Терри Каркнер и Кевин Дайнин, сын главного тренера «Флайерз» Билла Дайнина, уволенного сразу после окончания сезона.

Сезон 1993/1994 «Филадельфия» начинала уже под руководством Терри Симпсона, перед которым была поставлена задача вывести команду в плей-офф. Однако по итогам регулярного сезона «Филадельфия» заняла шестое место в дивизионе, одержав всего 35 побед. Терпение Эда Снайдера лопнуло, и, помимо Симпсона, также был уволен генеральный менеджер «Филадельфии» Расс Фаруэлл, на должность которого в очередной раз был назначен Бобби Кларк.

Новым главным тренером «Флайерз» стал Терри Мюррей, до этого тренировавший клуб Международной хоккейной лиги «Цинциннати Сайклонс». Первым его серьёзным шагом стало назначение Эрика Линдроса капитаном команды вместо Кевина Дайнина. А перед самым началом регулярного сезона 1994/1995 по его инициативе «Филадельфия» обменяла Марка Рекки на трёх игроков «Монреаль Канадиенс» — Джона Леклера, Эрика Дежардена и Гилберта Дайонна. Также к «Флайерз» вернулся Рон Хексталл, проводивший предыдущий сезон в «Нью-Йорк Айлендерс». В итоге Линдрос, Леклер и Ренберг, в прошлом сезоне установивший рекорд для новичков «Филадельфии» — 82 очка, сформировали так называемый Легион Смерти (англ. Legion of Doom). Поскольку регулярный сезон 1994/1995 был сокращен из-за локаута, клубам Лиги пришлось провести всего 48 игр вместо 84. Этого хватило «Филадельфии», чтобы занять первое место в дивизионе и выйти в плей-офф впервые за последние шесть лет. Линдрос завоевал сразу два трофея — Харт Трофи и Лестер Пирсон Авард. В четвертьфинале Конференции «Филадельфия» в пяти встречах переиграла «Баффало Сейбрз», затем последовал разгром в четырёх встречах «Нью-Йорк Рейнджерс» в полуфинале, а финале Конференции «Флайерз» уступили в шести встречах будущему чемпиону «Нью-Джерси Девилз».

В сезоне 1995/1996 «Филадельфия» одержала 45 побед в 82 встречах и вышла в плей-офф с первого места в дивизионе. В регулярном сезоне Эрик Линдрос набрал 115 очков, а Джон Леклер забросил 51 шайбу. В четвертьфинале Конференции «Флайерз» встречались с «Тампой», и поначалу уступали в серии 1-2, однако затем «Филадельфия» одержала три победы кряду. А в полуфинале с «Флоридой» всё произошло ровно наоборот — сначала «Флайерз» вели в серии 2-1, а потом уступили в трёх встречах подряд.

Сезон 1996/1997 Филадельфия начала уже на новой арене «КорСтейт Центр», заменившей «Спектрум». В итоге регулярный сезон стал практически копией предыдущего — те же 45 побед, снова Леклер преодолел отметку в 50 заброшенных шайб; единственное, что не удалось повторить «Флайерз» — занять первое место в дивизионе. Затем последовали уверенные победы в четвертьфинале над «Питтсбургом», в полуфинале над «Баффало» и финале Конференции над «Нью-Йорк Рейнджерс» — все со счётом 4-1. Однако на большее команду не хватило — в финале Кубка «Детройт» не оставил камня на камне от «Филадельфии» — 4-0, испытав затруднения только в последней встрече. По итогам сезона Леклер получил НХЛ плюс/минус Авард как лучший по показателю +/-, а главный тренер Терри Мюррей был уволен.

Сезон 1997/1998 «Флайерз» начинают под руководством Уэйна Кашмана, до этого 4 года работавшего ассистентом тренера в «Тампе». Однако по истечении 21 встречи, в которых «Филадельфия» одержала всего 12 побед, Кашман был понижен до ассистента тренера, а на его место назначен главный тренер «Флориды Пантерс» Роджер Нильсон. По окончании регулярного сезона «Флайерз» заняли второе место в дивизионе и в четвертьфинале встречались с «Баффало», которому понадобилось всего пять встреч, чтобы обыграть «Филадельфию». Основной причиной поражения была названа неуверенная игра голкипера Флайерз Шона Бурка, поэтому клуб начал поиски нового стража ворот. Им стал голкипер «Нью-Йорк Рейнджерс» Джон Ванбизбрук. Сезон 1998/1999 «Флайерз» провели неудачно, в основном из-за потери Эрика Линдроса, который получил серьёзную травму в матче против «Нэшвилла». Как и год назад, «Филадельфия» завершила свои выступления уже на стадии четвертьфинала — в шести встречах «Флайерз» уступили «Торонто Мейпл Лифс».

За три месяца до начала регулярного сезона 1999/2000 в течение нескольких дней произошло два трагических события — 14 июля скончался телевизионный комментатор Джин Харт, в течение трёх десятилетий освещавший матчи «Филадельфии», а 23 июля по нелепейшей случайности погиб российский легионер «Флайерз» Дмитрий Тертышный. В январе 2000 «Филадельфия» обменяла своего центрфорварда Рода Бриндамора на нападающего «Каролины» Кейта Примо. В феврале главный тренер «Флайерз» Роджер Нильсон был госпитализирован с диагнозом опухоль кости, а за время его отсутствия исполняющим обязанности главного тренера был его ассистент Крэйг Рэмси. Меньше чем через месяц после этого Линдроса стали преследовать травмы головы, за что он стал критиковать клубных врачей, и это стоило ему капитанской нашивки — она досталась защитнику Эрику Дежардену.

Всё это только сплотило «Филадельфию», и команда в итоге вышла в плей-офф с первого места в дивизионе. В четвертьфинале «Флайерз» уверенно переиграли «Баффало» в четырёх встречах, в полуфинале — выиграли у «Питтсбурга» в шести играх, уступая после первых двух. А в финале Конференции «Филадельфии» оказался не по зубам «Нью-Джерси Девилз», хотя после четвёртой встречи «Флайерз» лидировали со счётом 3-1. Однако «Девилз» удалось победить в трёх оставшихся играх и выйти в финал Лиги. Примечательно, что после пятого матча в состав команды вновь вернулся Линдрос, но в седьмой встрече он получил очередное, уже четвёртое сотрясение мозга за сезон и выбыл из строя на неопределённый срок.

2000—2004

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

С сезона 2000/2001 Крэйга Рэмси повышают до главного тренера «Филадельфии», но вскоре его сменяет на посту легенда «Флайерз» Билл Барбер. Под его руководством «Флайерз» уверенно провели регулярный сезон, но плей-офф завершили свои выступления уже на стадии четвертьфинала конференции, проиграв в шести матчах «Баффало Сейбрз». Однако это не помешало Барберу завоевать Джек Адамс Авард, а новому голкиперу «Флайерз» Роману Чекманеку Везина Трофи не достался только из-за восьми пропущенных шайб в шестом матче с «Баффало». В межсезонье Филадельфия обменяла своего многолетного лидера Эрика Линдроса на игроков «Нью-Йорк Рейнджерс» Павла Брендла, Кима Джонссона, Яна Главача и выбор в 3 раунде, на котором Флайерз выбрали Стефана Ружичку. Также у команды сменился капитан — через восемь матчей после начала регулярного сезона им стал Кейт Примо. Как и год назад, «Филадельфия» без особых проблем провела регулярный сезон, заняв первое место в дивизионе, и также безвольно уступила в четвертьфинале конференции, на этот раз в пяти встречах «Оттаве Сенаторз». Барбер был уволен с поста главного тренера «Флайерз», а на его место назначен главный тренер «Даллас Старз» Кен Хичкок.

Регулярный сезон 2002/2003 «Флайерз» провели достаточно успешно, заняв второе место в дивизионе и одержав 45 побед в 82 матчах. В четвертьфинале Конференции в соперники «Филадельфии» достался «Торонто», для прохождения которого «Флайерз» пришлось провести все семь матчей, причём 3,4 и 6 встречи потребовали проведения овертаймов. Затем «Филадельфия» встречалась с «Оттавой», и уступила ей в шести встречах; примечательно, что в двух победных матчах «Флайерз» голкипер «Филадельфии» Роман Чекманек оформил шатауты. Однако несмотря на эти достижения, по окончании сезона Чекманек был обменян в «Лос-Анджелес Кингз», а его место в воротах занял приобретённый у «Бостон Брюинз» голкипер Джефф Тэкетт.

В феврале 2004 Роберт Эш сменил Тэкетта в качестве основного голкипера Флайерз, поскольку последнего стали мучить сильные головокружения. Примерно же в это время из строя выбыли Джереми Реник (перелом челюсти) и Кейт Примо (сотрясение мозга), что в конечном счёте привело к появлению в составе «Флайерз» российского центрфорварда Алексея Жамнова. По окончании регулярного сезона «Филадельфия» заняла первое место в дивизионе, попутно обновив рекорд НХЛ по количеству полученных в одной встрече штрафных минут (419 — 5 марта 2004 в матче с «Оттавой»). В четвертьфинале Конференции «Флайерз» одолели «Нью-Джерси» в пяти встречах, в полуфинале — «Торонто» в шести. Финал Конференции с «Тампой» была похож на игру в догонялки — сначала «Лайтнинг» вырывались вперед в серии, и тут же «Филадельфия» ликвидировала отставание. Но в решающей встрече «Тампа» оказалась сильнее — 2:1, и вышла в финал Лиги, в котором в семи встречах переиграла «Калгари» и завоевала Кубок Стэнли.

2005—2012

В сезоне 2009/2010 Филадельфия дошла до финала кубка Стэнли, где проиграла Чикаго Блэкхокс 2-4.

Командная информация

Цвета, название и эмблема

4 апреля 1966, партнёр Эда Снайдера Билл Патнем объявил, что основными цветами команды выбраны оранжевый, белый и чёрный. На выбор этих цветов повлияло прошлое Билла — к чёрному и оранжевому, которые были заимствованы у «Филадельфии Квакерз», добавились белый и оранжевый — цвета Техасского университета, выпускником которого Билл и являлся.

12 июля 1966 был проведён конкурс, в котором выбиралось наиболее подходящее название для клуба. В качестве спонсора конкурса выступила компания Acme Markets, к тому времени владевшая крупной сетью супермаркетов в Филадельфии; призом за лучшее название представлял собой цветной телевизор марки RCA, с диагональю 21", за второе и третье место вручались сезонные абонементы на все матчи Филадельфии, а остальным 100 победителям — пара билетов на игру. Среди предлагавшихся названий были Квакерз, Рамблерз, Либерти Беллз, а также Башерз, Близзардз, Брюизерз, Хаскиез, Кистоунз, Кнайтз, Лансерз, Рейдерз и Сейбрз.

Сестра Эда Снайдера, Филлис, предложила свой вариант названия — Флайерз (Лётчики). По её мнению, название представляло собой скорость, стремление к победе. Эд согласился с сестрой, и уже 3 августа 1966 название было официально выбрано. По результатам опроса, более ста человек из 10000 также предложили использовать в качестве названия слово Флайерз, а победителем был выбран Алек Стокард, 9-летний мальчик из города Нарберт в Пенсильвании.

Предложенный Сэмом Чикконе, художником дизайнерской фирмы Мела Ричмэна вариант эмблемы представлял собой букву P, олицетворявшую название города (англ. Philadelphia) с оранжевым кругом в центре — аналог хоккейной шайбы и с четырьмя крыльями — символами движения и скорости, без которых немыслим хоккей. С того времени эмблема Флайерз не претерпела никаких изменений, а в 2008 в конкурсе по выбору лучшей эмблемы среди клубов НХЛ заняла 6 место.

Форма

Также, как и логотип, форма клуба по замыслу Сэма Чикконе должна было олицетворять скорость. Вследствие чего в домашней форме преобладал оранжевый цвет, и только полосы на плечах и рукава были белыми (изображая крылья), с белым номером на спине и чёрным на рукаве, а в гостевой форме основным оказался белый цвет (как и номер на рукавах), а полосы на рукавах и номер на спине были оранжевыми. Этот дизайн формы просуществовал вплоть до сезона 1981-82 (в сезоне 1970-71 в качестве исключения основным цветом домашней формы был белый, а гостевой — чёрный).

Обновленный дизайн формы клуба стал использоваться с сезона 1982-83 — появилась чёрная полоса, отделяющая рукава от остальной части формы, а также нижняя часть рукава домашней формы перекрасилась в чёрный цвет (для гостевой — в оранжевый). Этот дизайн формы просуществовал вплоть до сезона 2006-07 (в сезоне 2003-04 в качестве исключения основным цветом домашней формы был чёрный вместо оранжевого).

Наряду с другими клубами НХЛ, Флайерз активно начали внедрять альтернативную форму — в сезоне 1997-98 она была чёрного цвета. С сезона 2002-03 по 2006-07 альтернативная форма была оранжевой.

С сезона 2007-08 «Филадельфия» начала использовать форму от Reebok — домашняя была чёрной с белыми и оранжевыми рукавами, а гостевая — белой, с оранжево-чёрными рукавами.

Маскот

В 1976 у «Филадельфии Флайерз» появился талисман под названием Slapshot, однако клуб отказался от его использования уже в следующем году. С тех пор другого талисмана у команды так и не появилось.

Достижения

Результаты последних сезонов

Сокращения: И = сыгранные матчи в регулярном чемпионате, В = победы, П = поражения, ПО = поражения в овертаймах, О = очки, ЗШ = забитые шайбы, ПШ = пропущенные шайбы

Сезон	Конференция	Дивизион	Регулярный сезон								Плей-офф
			Место в конференции	И	В	П	ОТ	О	ЗШ	ПШ	И	В	П	ЗШ	ПШ	Результат
2011-12	Восточная	Атлантический	5	82	47	26	9	103	264	232	11	5	6	41	44	Выиграли в четвертьфинале Конференции , 4-2 (Питтсбург Пингвинз) Проиграли в полуфинале Конференции , 4-1 (Нью-Джерси Девилз)
2012-13	Восточная	Атлантический	10	48	23	22	5	49	133	141	Не попали
2013-14	Восточная	Столичный	6	82	42	30	10	94	236	235	7	3	4	16	19	Проиграли в четвертьфинале Конференции, 3-4 (Нью-Йорк Рейнджерс)
2014-15	Восточная	Столичный	12	82	33	31	18	84	215	234	Не попали
2015–16	Восточная	Столичный	8	82	41	27	14	96	214	218	6	2	4	6	12	Проиграли в четвертьфинале Конференции, 2-4 (Вашингтон Кэпиталз)

Рекорды

Регулярный сезон

• Наибольшее число шайб за сезон: Реджи Лич, 61 (1975-76)
• Наибольшее число передач за сезон: Бобби Кларк, 89 (1974-75 и 1975-76)
• Наибольшее число очков за сезон: Марк Рекки, 123 (1992-93)
• Наибольшее число штрафных минут за сезон: Дейв Шульц, 472 (1974-75) (Рекорд НХЛ)
• Наибольшее число очков за сезон, защитник: Марк Хоу, 82 (1985-86)
• Наибольшее число очков за сезон, дебютант: Микаэль Ренберг, 82 (1993-94)
• Наибольшее число побед за сезон: Берни Парент, 47 (1973-74)
• Наибольшее число сухих матчей за сезон: Берни Парент, 12 (1973-74 и 1974-75)
• Наибольшее число голов в большинстве за сезон: Тим Керр, 34 (1985-86) (Рекорд НХЛ)

Плей-офф

• Наибольшее число шайб в плей-офф: Реджи Лич, 19 (1975-76) (делит рекорд НХЛ вместе с Яри Курри)
• Наибольшее число шайб в плей-офф, защитник: Энди Делмор, 5 (1999—2000)
• Наибольшее число передач в плей-офф: Пелле Эклунд, 20 (1986-87)
• Наибольшее число очков в плей-офф: Даниэль Бриер, 30 (2009-10)
• Наибольшее число очков в плей-офф, защитник: Дуг Кроссмэн, 18 (1986-87)
• Наибольшее число штрафных минут в плей-офф: Дейв Шульц, 139 (1973-74)

Команда

• Наибольшее число очков за сезон: 118, (1975-76)
• Наибольшее число побед за сезон: 53, (1984-85, 1985-86)
• Наибольшее число шайб за сезон: 350, (1983-84)
• Наименьшее число пропущенных шайб за сезон: 164, (1973-74)
• Наибольшая беспроигрышная серия: 35 матчей, (1979-80) (Рекорд НХЛ)

Текущий состав

Вратари
Номер	Страна	Имя	Дата рождения
30		Михал Нойвирт	23 марта, 1988
35		Стив Мэйсон	29 мая, 1988
Защитники
Номер	Страна	Имя	Дата рождения
3		Радко Гудас	5 июня, 1990
9		Иван Проворов	13 января, 1997
15		Майкл Дель Зотто	24 июня, 1990
23		Брэндон Мэннинг	4 июня, 1990
32		Марк Штрайт	11 декабря, 1977
47		Эндрю Макдональд	7 сентября, 1986
53		Шейн Гостисбеер	20 апреля, 1993
55		Ник Шульц	25 августа, 1982
Нападающие
Номер	Страна	Имя	Дата рождения
10		Брэйден Шенн	22 августа, 1991
11		Тревис Конечны	11 марта, 1997
12		Михаэль Раффль	1 декабря, 1988
13		Роман Любимов	1 июня, 1992
14		Шон Кутюрье	7 декабря, 1992
17		Уэйн Симмондс	26 августа, 1988
21		Скотт Лоутон	30 мая, 1994
22		Дейл Уис	5 августа, 1988
24		Мэтт Рид	14 июня, 1986
25		Ник Казинс	20 июля, 1983
27		Бойд Гордон	19 октября, 1983
28		Клод Жиру	12 января, 1988
52		Ник Казинс	20 июля, 1993
76		Крис Вандевельде	15 марта, 1987
78		Пьер-Эдуард Белльмар	6 марта, 1985
93		Якуб Ворачек	15 августа, 1989

Почести

Зал хоккейной славы: На данный момент в Зале хоккейной славы от «Филадельфии Флайерз» числится двенадцать человек — семеро хоккеистов: голкипер Берни Парент (1984), форварды Бобби Кларк (1987), Билл Барбер (1990), а также Пол Коффи, Дэйл Хаверчук, Дэррил Ситтлер и Аллан Стэнли, сыгравшие за «Флайерз» не более двух с половиной сезонов; четверо из руководства «Филадельфии»: Кит Аллен, успевший побывать не только главным тренером «Филадельфии» (1967-69), но и генеральным менеджером (1969-83), а также исполнительным директором (с 1980), главный тренер Роджер Нильсон (1997—2000), генеральный менеджер Бад Пойл (1967-69) и создатель-владелец «Флайерз» Эд Снайдер, с 1996 — президент клуба; и один комментатор — Джин Харт, освещавший матчи «Филадельфии» в период с 1967 по 1995.

Закреплённые номера: У «Филадельфии» выведены из обращения четыре номера: номер 1 — закреплён за голкипером Берни Парентом (1967-71 и 1973-79) с 11 октября 1979, номер 4 — за защитником Барри Эшби (1970-74) с 3 апреля 1975, номер 7 — за левым форвардом Биллом Барбером (1972-84) с 11 октября 1990 и номер 16 — за центрфорвардом Бобби Кларком (1969-84) с 15 ноября 1984. Номер 99 был навечно закреплен за Уэйном Гретцки и выведен из обращения во всех клубах Национальной хоккейной лиги с 6 февраля 2000. Номер 31 — неофициально закреплён за голкипером Пелле Линдбергом (1981-86) с момента его гибели в ноябре 1985.

Зал славы Флайерз: Создан в 1988, предназначен для людей, внёсших значительный вклад в клуб. На сегодняшний день в него включены 19 бывших игроков и руководителей, в том числе Берни Парент (1988) и Бобби Кларк (1988), а также Билл Барбер (1989), Джин Харт (1992), Тим Керр (1994), Брайан Пропп (1999), Марк Хоу (2001) и Дейв Пулин (2004). C 6 февраля 2008 в Зал славы Флайерз включён Рон Хексталл.

Руководство

Капитаны команды

• Лу Анготти, 1967-68
• Эд ван Имп, 1968-73
• Бобби Кларк, 1973-79
• Мел Бриджмен, 1979-81
• Билл Барбер, 1981-82
• Бобби Кларк, 1982-84
• Дейв Пулин, 1984-89
• Рон Саттер, 1989-91
• Рик Токкет, 1991-92
• Без капитана, 1992-93
• Кевин Динин, 1993-94
• Эрик Линдрос, 1994—2000
• Эрик Дежарден, 2000-01
• Кейт Примо, 2001-06
• Дериан Хэтчер, 2006
• Петер Форсберг, 2006-07
• Джейсон Смит, 2007-08
• Майк Ричардс, 2008-11
• Крис Пронгер, 2011-2012
• Клод Жиру, 2012-н.в.

Главные тренеры

• Кит Аллен, 1967-69
• Вик Стасюк, 1969-71
• Фред Широ, 1971-78
• Боб Маккаммон, 1978
• Пэт Куинн, 1978-82
• Боб Маккаммон, 1982-84
• Майк Кинэн, 1984-88
• Пол Холмгрен, 1988-92
• Билл Дайнин, 1992-93
• Терри Симпсон, 1993-94
• Терри Мюррей, 1994-97
• Уэйн Кашман, 1997-98
• Роджер Нильсон, 1998—2000
• Крэйг Рэмси, 2000
• Билл Барбер, 2000-02
• Кен Хичкок, 2002-06
• Джон Стивенс, 2006-09
• Питер Лавиолетт, 2009-13
• Крэйг Беруби, 2013-15
• Дэйв Хэкстол, 2015-н.в.

Генеральные менеджеры

• Бад Пойл, 1967-69
• Кит Аллен, 1969-83
• Боб Маккаммон, 1983-84
• Бобби Кларк, 1984-90
• Расс Фаруэлл, 1990-94
• Бобби Кларк, 1994—2006
• Пол Холмгрен, 2006-14
• Рон Хекстолл, 2014-н.в.

Примечания

</div> </div>

Ссылки

• [flyers.nhl.com/ Philadelphia Flyers — официальный сайт]  (англ.)
• [www.flyershistory.net/index.htm Flyers History — неофициальный сайт]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Филадельфия Флайерз

Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.