Фландрия (графство)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Графство Фландрия
нидерл. Graafschap Vlaanderen
фр. Comté de Flandre

862 — 1795


 

Флаг Герб

Графство Фландрия около 1350 года
Столица Брюгге, позже Гент
Религия Римско-католическая церковь
Протестантизм
Форма правления монархия
К:Появились в 862 годуК:Исчезли в 1795 году

Фландрия (нидерл. Graafschap Vlaanderen, фр. Comté de Flandre, з.-флам. Groafschap Vloandern) — средневековое графство, границы которого постоянно оспаривались в военных столкновениях между 866 годом (год создания) и 1384 годом (дата смерти последнего фламандского графа Людовика II Мальского). В XV веке — входило в состав герцогства Бургундского, затем — часть Габсбургских Нидерландов. Западные территории Фландрии были завоёваны французами при Франциске I и Людовике XIV.

Как политическое образование Фландрия официально прекратила существование с захватом французами Австрийских Нидерландов в 1795 году.





До возникновения графства

В древние времена Фландрия была населена кельтскими племенами (белги) — моринами, атребатами, менаниями; после покорения Галлии Цезарем принадлежала к римской провинции Belgica secunda. Римское владычество оставило гораздо менее заметные следы в северной части Галлии, чем в средней и особенно в южной.

Нашествия германцев на Фландрию начались рано; в начале IV века саксонские и франкские племена стали мало-помалу заселять страну с севера (морем) и с востока; к VI веку германское обычное право окончательно водворилось в стране. В этнографическом отношении романский элемент сохранился лишь в юго-восточной части Фландрии; север и юго-запад сделались германскими.

Когда Хлодвиг основал на развалинах римской державы своё королевство, протекающая по Фландрии река Лис (Lys), приток Шельды, сделалась границей между Австразией и Нейстрией. В стране понемногу стало распространяться христианство, но первоначально его успехи были очень незначительны.

Названия Фландрия (Fleanderland) и фламандцы (flamings) появляются в Меровингскую эпоху; так называлось первоначально только морское побережье, современная область Брюгге и Слёйса. Флеминги (буквально — изгнанники) — саксонское население Северной Фландрии; здесь уже намечались зачатки общественности и процветала исконно германская форма общежития — гильдии, с которой тщетно пытались бороться капитулярии каролингских королей.

Карл Великий, пытаясь подчинить и эту провинцию общим государственным установлениям, создал в 792 году должность «лесничего Фландрии», который не только обязан был управлять богатыми её лесами, но также поддерживать покорность жителей; эта последняя задача представляла большие затруднения, и хроники недаром много говорят о столкновениях лесничих с вольнолюбивым народом.

В царствование Людовика Благочестивого на фламандских берегах появляются норманны; встречая лишь незначительное сопротивление, они поднимаются по рекам внутрь страны и предают её огню и мечу. Это обстоятельство заставило позаботиться об организации более действительной защиты: старые города, разрушенные германскими набегами, стали вновь отстраиваться; укреплялись монастыри (например монастырь в Генте, основанный знаменитым Эгинардом); но пока не было центральной власти в стране, все эти меры не устраняли норманнской опасности.

Образование Фландрского графства

Основание фландрского графства Балдуином Железной Рукой (862 год) явилось прямым ответом на запросы времени. Владения Балдуина занимали не всю территорию Фландрии; за 20 лет до основания им линии графов фландрских по Верденскому договору (843 год) юго-восточная часть страны отошла к Германии. Новое графство образовалось на французской территории.

Царствование Балдуина I и его ближайших преемников (Балдуин II, 879—918 годы; Арнульф I Великий, 918—966 годы; его сын Балдуин III, в пользу которого Арнульф отказался было от престола, умер при его жизни; Арнульф II, 966—989 годы) наполнено эпизодами, обычными для ранней феодальной эпохи: междоусобицами, борьбой с норманнами, с королём Франции, с соседними баронами и, главным образом, с герцогами Нормандии.

Новую эру открывает царствование Балдуина IV Бородатого (989—1036 годы). При нём и при его преемниках (Балдуин V, 1036—1067 годы; Балдуин VI, 1067—1070 годы) в стране начинает мало-помалу утихать военная смута; торговля и промышленность, развитию которых благоприятствуют как географическое положение Фландрии, так и предприимчивый характер её жителей, понемногу развиваются; усложняется городская жизнь, между горожанами завязываются всевозможные связи.

В 1049 году Балдуину V удалось отнять у Германии часть Брабанта, которую потом называли «Имперской Фландрией». Зато от Фландрии за это время отделились графы Камбрезский, Булонский, Сен-Поль и Гиньский. При Балдуине V авторитет графов Фландрских стоял во Франции очень высоко. Король Генрих I, умирая, назначил Балдуина опекуном своего сына Филиппа. Балдуин завещал престол своему второму сыну, Балдуину VI. Старший сын Роберт, по прозванию Фриз, был этим очень обижен, и, когда его брат умер, он стал добывать себе престол мечом, энергично поддерживаемый горожанами против вдовы Балдуина VI и его малолетнего сына. Он сделался графом после более чем трёхлетней борьбы.

Христианизация Фландрии и последующая история

В царствование Роберта I (Фриза) (1071—1092 годы) Фландрия окончательно сделалась христианской страной; до него местами ещё держались языческие обычаи.

В 1071 году состоялась битва при Касселе между законным наследником Бодуэна VI, его сыном Арнульфом, поддержанным французским королём Филиппом I и Робертом, братом покойного. Битва закончилась поражением Арнульфа и власть надолго перешла в руки Роберта и его потомства. Брату Арнульфа осталось графство Эно (Геннегау).

Сын Роберта, Роберт II (1092—1109 годы), был одним из лучших рыцарей своего времени; он участвовал в первом крестовом походе, а по возвращении стал налаживать отношения с Генрихом I Английским, ища союзников против французского короля и графа Эно. Благодаря дружеским отношениям с Англией при Роберте II началась массовая эмиграция фламандцев в Англию, куда они бежали от губительных периодических наводнений.

После Бодуэна VII (1109—1119 годы) графом Фландрским стал датский принц Карл Добрый (1119—1127 годы). Он победил других претендентов и установил полное спокойствие в стране. При нем Фландрия сделала огромный шаг вперёд в области культурного развития. Репутация Карла была такова, что ему предлагали короны Иерусалимского королевства и Священной Римской империи. Он удачно справлялся с внешними врагами, но его положение внутри графства было непрочно. Он правил строго, не был расположен отказываться от своих прерогатив; к городам, которые в то время уже успели накопить значительные богатства и стремились к свободе, он относился недоверчиво и поэтому стал очень непопулярен. Заговор горожан в Брюгге, к которому примкнули и некоторые бароны, положил конец его правлению.

После его убийства в дела Фландрии вмешался французский король, благодаря влиянию которого власть перешла к норманнскому принцу Вильгельму Клитону, внуку Вильгельма Завоевателя и сыну Роберта III Нормандского.

Французский ставленник не пришёлся фламандцам по сердцу, которых торговые интересы все больше привязывали к Англии. В возникшей войне за фламандское наследство Вильгельм был убит, и графом сделался Тьерри Эльзасский (1128—1168 годы), сторонник Англии. Он участвовал во втором крестовом походе и, кроме того, ещё три раза совершал экспедиции на Восток.

Сын Тьерри, Филипп (1168—1191 годы), стал ещё теснее сближаться с Англией, особенно с тех пор как образ действий Филиппа II Августа становился всё более и более агрессивным. В 1182 году Филипп со своими фламандцами вторгся даже в пределы Франции; война длилась до 1186 года.

После смерти Филиппа графство Фландрское перешло к Бодуэну VIII Геннегаускому (1191—1194 годы), потомку старшей ветви рода Фландрских графов. Сын последнего, Балдуине IX (1194—1202 годы) принял участие в четвертом крестовом походе, был избран императором Латинской империи (1204 год) и в следующем году, взятый в плен при Адрианополе, был замучен болгарами.

Наследница Геннегау и Фландрии, Иоанна, отдала свою руку Фердинанду Португальскому (1211 год). При нём произошло решительное для Фландрии столкновение с Филиппом-Августом; в союзе с Англией и Германией Фердинанд начал войну, подверг свою страну ужасам неприятельского нашествия, разделил поражение союзников при Бувине (1214 год) и попал в плен к Филиппу. По договорам, которые заключила с Филиппом Иоанна, Фландрия должна была уплатить огромную контрибуцию, отказаться от Артуа, срыть лучшие крепости и оставить некоторые, в обеспечение долга, в руках Франции. Фердинанд был выпущен из плена в 1226 году и умер в 1233 году. Иоанна правила страной до 1244 года и передала престол своей сестре Маргарите (1244—1280 годы). Это время было отмечено междоусобицами между её детьми от двух браков, Авенами и Дампьерами. Результатом этих смут было разделение Фландрии и Геннегау: первая досталась её младшему сыну от второго брака, Ги де Дампьеру (1280—1305 годы).

Поражением при Бувине влиянию Англии был нанесён сильный удар, в последние годы правления Иоанна Безземельного и во время смут после его смерти Англия не могла по-старому поддерживать Фландрию. Междоусобная борьба также способствовала усилению французского влияния и изменению в отношениях графов и городов. Французские короли и особенно Людовик IX Святой вмешивались во фламандские дела, поддерживая власть графов. Города, связанные с Англией экономическими интересами, не могли смотреть спокойно на поворот в политике графов.

Начало усиления фламандских городов относится к эпохе войны за фламандское наследство 1127—1128 годы. И Вильгельм, и Тьерри, чтобы заручиться их поддержкой, раздавали им хартии и привилегии. С этого времени Брюгге, Гент, Ипр, Лилль, Сент-Омер, Камбре и другие города начинают вмешиваться в политику, особенно велико было влияние трёх первых городов, самых богатых и могущественных. Они доставили торжество Тьерри, и так как со вступлением последнего и вплоть до начала XIII века политика Фландрии была проанглийская, то между городами и графами существовало полное согласие. Графы раздавали привилегии, города торговали с Англией и богатели ещё больше. Их внутренний строй установился к этому времени окончательно; это было типичнейшее патрицианское управление, в котором ремесленники были совершенно лишены политических прав.

Графу Ги де Дампьеру такое положение дел не нравилось. Опираясь на недовольных ремесленников, он начал борьбу с городской аристократией. Фламандские коммуны пожаловались на графа Филиппу Красивому, который принял их сторону и вступил в союз с заклятым врагом Дампьера, графом Геннегау. Дампьеру не оставалось ничего, как вновь вернуться к союзу с Англией. Это было равносильно объявлению войны. Французская армия вторглась во Фландрию, радостно встреченная городами, которые без сопротивления выносили Филиппу ключи от ворот. Дампьер сдался в плен, и страна фактически утратила свою самостоятельность (1300 год).

Притеснения французов вызвали в 1302 году восстание ремесленников; в Брюгге были вырезаны все французы, а при Куртре фламандцы разгромили французскую армию. Ги умер во время приготовлений Филиппа к новой экспедиции (1305 год). Фламандцы были разбиты и принуждены заключить мир в Ати (1305 год), по которому территории Лилля, Дуэ и некоторых других городов временно отошли к Франции.

Однако победа французов не могла сокрушить власти мелкой буржуазии, которая продолжала тянуться к Англии и относилась все более и более враждебно к своим графам, преданным Франции. Сын Гюи Дампьера, Роберт III, царствовал недолго.

Его преемник, Людовик I Неверский, попал в плен к горожанам. Освободившись, он принёс на своих подданных жалобу Филиппу VI, только что вступившему на престол. Последствием этого было новое вторжение французов в страну и поражение фламандцев при Касселе (1328 год). Об этом подробнее можно почитать в статье Крестьянское восстание во Фландрии 1323-1328 годов. Людовик, которого положение вещей все теснее привязывало к Франции, с началом Столетней войны круто порвал с Англией и приказал арестовать всех находившихся в его владениях английских купцов (1336 год). Эдуард III ответил арестом бывших в Англии фламандцев и запрещением вывоза шерсти во Фландрию. Для фламандских горожан этот запрет означал полное разорение.

Горожане восстали против графа. Гентский пивовар Яков ван Артевельде стал во главе движения; горожане заключили торговый договор с Англией, не порывая в то же время с Францией. Поездка Артевельде в Англию увенчалась полным успехом: доставка шерсти возобновилась в 1338 году. Когда начались военные действия, Артевельде заключил с Эдуардом военный союз, принесший Англии большую пользу. В то время, как Людовик Неверский сражался в рядах французского рыцарства (он пал в битве при Креси), фламандские флот и войско горожан помогали англичанам. Но популярность Якова Артевельде и введенного им демократического режима стала быстро падать. Восстание 1345 года положило конец его господству: он был убит, городские порядки вновь были реформированы путём компромисса между патрициями и ремесленниками.

Наследнику Людовика Неверского, Людовик де Маль удалось соединить вокруг себя все города, кроме Гента. Последний был осаждён, но горожане, под предводительством одного из сыновей Артевельде, Филиппа, разбили войско графа; руководство фламандской политикой вновь перешло в руки Гента, и вновь Фландрия стала сближаться с англичанами.

После Людовика Мальского Фландрию унаследовала его дочь Маргарита с зятем, герцогом бургундским Филиппом Смелым. Для завоевания страны бургундское войско вторглось в неё, разбило фламандцев при Роозбеке и произвело жестокую экзекуцию над некоторыми городами; Гент устоял с помощью англичан, поэтому Филиппу Смелому пришлось заключить с ним договор и объявить всеобщую амнистию (1385 год).

О дальнейшей истории Фландрии см. Бургундия, Нидерланды, Испания, Франция, Бельгия.

См. также

Библиография

  • При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
  • Kervyn de Lettenhove, «Histoire de Flandre, 792—1792» (6 тт., 1847—1850);
  • Warnkönig, «Flandrische Staats- und Rechtsgeschichte» (3 т., 1835—39);
  • Poullet, «Histoire politique nationale» (1882—1892, 2 изд.);
  • Vanderkindere, «Introduction à l’histoire des institutions de la Belgique au moyen âge»; его же, «Siècle des Artevelde» (1879);
  • Wauters, «Libertés communales» (1878).

Напишите отзыв о статье "Фландрия (графство)"

Ссылки

  • [www.nordpasdecalais.fr/reperes/France/Histoire/04/04-01.htm Карта Фландрии и Франции в 987]
  • [www.nordpasdecalais.fr/reperes/France/Histoire/04/04-03.htm Карта Фландрии и Франции в 1280]
  • [www.nordpasdecalais.fr/reperes/France/Histoire/05/05-01.htm Карта Фландрии в 1369]
  • [books.google.com/books?id=-WwzAAAAIAAJ&printsec=frontcover&dq=subject:%22Flanders%22&as_brr=1&hl=fr#PPP7,M1 Отсканированная книга: Фламандский фольклор с 400 по 1650 гг.]
  • [www.belgium.be/eportal/application?origin=indexDisplay.jsp&event=bea.portal.framework.internal.refresh&pageid=contentPage&docId=2796.0 Фламандское графство] (бельгийский портал)
</center>

Отрывок, характеризующий Фландрия (графство)

– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.