Флек, Людвик

Людвик Флек
польск. Ludwik Fleck
Дата рождения:	11 июля 1896(1896-07-11)
Место рождения:	Львов
Дата смерти:	5 июля 1961(1961-07-05) (64 года)
Место смерти:	Иерусалим
Страна:	Польша
Научная сфера:	философия, иммунология, биология, история, микробиология

Людвик Флек (польск. Ludwik Fleck; 11 июля 1896, Львов — 5 июля 1961, Иерусалим) — польский учёный еврейского происхождения, проводивший исследования в области биологии, микробиологии, вирусологии, иммунологии; философ и историк науки, опубликовавший в 1935 г. свою важнейшую работу «Возникновение и развитие научного факта: введение о стиле мышления и интеллектуальном коллективе». Его концепция предвосхитила некоторые положения современной постпозитивистской методологии и социологии науки.

Польский период

Родился в г. Львове в семье европейски образованных польских евреев. Окончил гимназию в 1914 году и продолжил своё образование на медицинском факультете университета им. Яна Казимира. После окончания университета и получения диплома практиковал как врач в Пшемысле и Львове. В 1920 году Флек — ассистент знаменитого Рудольфа Вайгля, специалиста в области тифа. В период с 1923 по 1935 работает сначала в Отделении медицины внутренних органов в государственной больнице г. Львов, а затем его назначают на должность директора бактериологической лаборатории. Но в результате конфликта с городской властью открывает частную бактериологическую лабораторию, где работает некоторое время. А после присоединения Западной Украины к СССР в 1939 году Флек работает в мединституте и заведует городской санитарно-бактериологической лабораторией.

Война и работа в нацистских лабораториях

В июне 1941 года нацистские войска оккупировали Львов, и Флек c семьёй (женой Эрнестиной Валдман (Ernestina Waldman) и сыном Рышардом) попадает в еврейское гетто. Там он продолжает свою деятельность по разработке методов массового производства противотифозных вакцин и далеко продвигается в этой области. Узнав о способностях и знаниях ученого, немецкие оккупанты вывозят его вместе с семьёй в Лаокун (Laokoon), где он вынужден заниматься разработкой противотифозной сыворотки. В начале 1943 Флека снова оказывается арестован и попадает в концлагерь в Освенциме. Вскоре жену и сына переправляют в другие концлагеря; чтобы спасти им жизнь, Флеку приходится работать в серологической лаборатории над методами диагностирования сифилиса, тифа и других эпидемических заболеваний. С декабря 1943 по март 1945 года Флека держали под стражей в Бухенвальде, где он продолжал исследования по разработке сыворотки. Не имея возможности отказаться от работы в лаборатории, он использовал эту ситуацию для проверки своих гипотез 1930-х годов о влиянии мыслительного коллектива на содержание идей. После разработки неэффективного метода изготовления вакцин, обусловленного неверной интерпретацией наблюдений, коллектив ученых решает продолжить исследования, но уже под видом саботажа, который каждую минуту мог стоить им жизни. В конце марта Флеку удалось бежать и скрыться в подполье. После освобождения Бухенвальда 11 апреля 1945 года он попадает в госпиталь.

Послевоенная деятельность в Польше

С 1945 по 1952 Флек руководил кафедрой медицинской микробиологии Люблинского университета им. Марии Склодовской-Кюри. Затем он перевёлся в Варшаву, где возглавил отделение микробиологии и иммунологии в Институте матери и ребенка Варшавского университета. В 1954 году Флек стал членом Президиума Польской академии наук. В это время он активно занимается изучением поведения лейкоцитов при нахождении человека в стрессовых ситуациях. В период между 1946 и 1957 годами Флек публикует 87 медицинских научных статей в польских, французских, английских, швейцарских журналах. В 1951 году он был удостоен национальной премии за достижения в области науки, а в 1955 году награждён офицерским крестом Ордена Возрождения Польши. В 1956 году Флек пережил сердечный приступ и узнал, что болен лимфосаркомой.

Эмиграция в Израиль

В конце 1957 года Флек переехал в Израиль, где после войны оказался его сын, и возглавил кафедру экспериментальной патологии в Институте биологических исследований. В последние годы жизни Флек готовил курс лекций по философии науки для Еврейского университета в Иерусалиме, который так и не успел прочитать.

Скончался 5 июня 1961 года от сердечного приступа.

Наследие

При жизни Флек был знаменит как выдающийся микробиолог. В этой области ему принадлежит свыше 130 работ, которые были переведены на 6 языков. Л.Флек был членом многих научных сообществ, в том числе Нью-йоркской Академии наук, Международного Гематологического Общества, Международного Микробиологического Общества. Но несмотря на его достижения, к 1970-80 гг. Флека как микробиолога забывают. В 1962 году в свет выходит работа Т. Куна «Структура научных революций». В предисловии Кун указывает Флека наряду с более известными именами как один из источников собственных идей. Это привлекло к микробиологу большой интерес. К 1980-90 гг. Флек приобретает известность уже как философ науки. Его эпистемологические исследования и опубликованная еще в 1935 году на немецком языке монография «Возникновение и развитие научного факта» (где в качестве основных выступают понятия «мыслительного коллектива» и «стиля мышления») стали ставиться в ряд с основополагающими трудами по современной социологии науки и социальной эпистемологии.

С 1992 года Обществом социальных исследований науки ежегодно вручается Премия Людвика Флека за лучшую книгу в области исследований науки и технологий.

Библиография

• Флек, Людвик. [kosilova.textdriven.com/narod/studia/fleck/fleck.htm Возникновение и развитие научного факта] = Entstehung und Entwicklung einer wissenschaftlichen Tatsache: Einführung in die Lehre vom Denkstil und Denkkollectiv. — Москва: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999. — С. 220. — ISBN 5-7333-0018-3.
• Совместная публикация с Самуилом Лемом (отцом писателя Станислава Лема): Ludwik Fleck, Samuel Lehm. Rzadki przypadek wtornej wakcyny na języku (необычный случай повторной вакцины на языке), Wiadomosci Lekarskie 1—5: 211—214, 1928.

Источники

• Порус В. Н. [sbiblio.com/BIBLIO/archive/fek_vosn/00.aspx«На пути к сравнительной эпистемологии»]
• Ревич Ю. [old.computerra.ru/2001/386/7636/ Искусство быть наукой] // «Компьютерра Online» (№ 9 от 05 марта 2001 года)
• Балла О. [www.ng.ru/printed/philosophy/2000-04-13/4_sceptic_eyes.html Глазами скептической эпохи] // «Независимая газета Ex Libris» (от 13 апреля 2000 года)
• Zajicek.G. [www.what-is-cancer.com/papers/Fleck.html Ludwik Fleck — founder of the philosophy of modern medicine] // The Cancer Journal — Volume 5, Number 6 (November-December 1992)

Отрывок, характеризующий Флек, Людвик

– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.