Фленсбургское правительство

Фленсбургское правительство
Flensburger Regierung
← 30 апреля — 23 мая 1945
Флаг Германии Герб Германии
Территория, контролируемая немецким правительством в начале мая 1945 года (тёмно-серым)
Столица	Фленсбург
Язык(и)	Немецкий
Денежная единица	Рейхсмарка
Форма правления	Республика
Рейхспрезидент
- 30 апреля — 23 мая 1945	Карл Дёниц
Главный министр
- 1 — 23 мая 1945	Людвиг Шверин фон Крозиг
История
- 30 апреля 1945	Смерть Адольфа Гитлера
- 1 — 2 мая 1945	Формирование правительства
- 8 мая 1945	Капитуляция Германии
- 23 мая 1945	Роспуск правительства

К:Исчезли в 1945 году

Фленсбургское правительство, также известное как «Фленсбургский кабинет» и «правительство Дёница» (нем. Flensburger Regierung, нем. Flensburger Kabinett, нем. Regierung Dönitz) — кратковременное немецкое правительство, которое пыталось управлять ещё не оккупированной территорией Германии на протяжении большей части мая 1945 года в конце Второй мировой войны в Европе. Правительство было сформировано после самоубийства Адольфа Гитлера во время битвы за Берлин 30 апреля 1945 года, во главе его стоял гросс-адмирал Карл Дёниц.

Правительство называлось «фленсбургским», поскольку город Фленсбург недалеко от границы с Данией был местопребыванием Дёница и его окружения. В связи с быстрым наступлением союзников фактическая юрисдикция этого правительства распространялась лишь на узкую полосу земли от австрийской границы до Берлина и датской границы, причём после 8 мая 1945 года оно реально контролировало только Фленсбург и окрестные территории. 23 мая 1945 года все члены Фленсбургского правительства были арестованы Союзниками, вследствие чего оно прекратило своё существование.

Создание

В своём завещании Гитлер назначил Дёница своим преемником. Дёниц был назначен не фюрером, а рейхспрезидентом, должность которого Гитлер фактически упразднил в 1934 году после смерти Гинденбурга, став фюрером (одновременно рейхспрезидентом и рейхсканцлером). Министр пропаганды Йозеф Геббельс стал новым рейхсканцлером, а Мартин Борман — «министром партии», что де-факто дало ему контроль над НСДАП. В этом же завещании Гитлер обвинил Геринга и Гиммлера в предательстве и исключил их из партии и правительства. Геринг в это время находился в Баварии под арестом и надзором СС, Гиммлер же был вместе с Дёницем, но не был им проинформирован о том, что Гитлер объявил его предателем.

1 мая 1945 года Дёниц узнал о том, что Гитлер покончил с собой, и о том, что он (Дёниц) назначен рейхспрезидентом. В тот же день совершил самоубийство Геббельс, а Борман, как сообщалось, сбежал из фюрербункера, и тогда Дёниц попросил Людвига Шверина фон Крозига, бывшего министра финансов, заменить Геббельса на посту канцлера. Крозиг, однако, категорически отказался, и в итоге они с Дёницем сошлись на том, что Крозиг станет «премьер-министром».

В ночь с 1 на 2 мая 1945 года Дёниц выступил со своим первым радиообращением к нации, в котором он говорил о «героической смерти» Гитлера и о том, что война будет продолжаться «во имя спасения Германии от разрушения наступающими большевиками». Однако, естественно, Дёниц ещё до своего вступления в должность понимал, что Германия стоит на грани краха и вермахт уже не может оказывать реальное сопротивление союзным армиям. В течение всего своего короткого правления большую часть своих усилий он приложил к тому, чтобы сохранить верность оставшихся германских войск правящему режиму, и пытался устроить так, чтобы немецкие армии сдались американским или британским войскам, но не советским, так как боялся, что они в этом случае столкнутся с репрессиями.

Правительство Шверина фон Крозига, номинальный кабинет министров Фленсбургского правительства, провело своё первое совещание в Мюрвике рядом с Фленсбургом (ныне Мюрвик — часть Фленсбурга) 5 мая 1945 года.

Деятельность

По настоянию Дёница фельдмаршал Вильгельм Кейтель и генерал Альфред Йодль попытались направить оставшиеся германские силы против армий Союзников на западе.

5 мая 1945 года Дёниц послал адмирала Ганса-Георга фон Фридебурга, его преемника на посту главнокомандующего ВМФ Германии, к генералу армии США Дуайту Эйзенхауэру в его штаб-квартиру в Реймсе, Франция, чтобы начать переговоры о капитуляции Германии перед западными Союзниками. Йодль прибыл туда чуть позже. Дёниц приказал им затягивать переговоры как можно дольше, чтобы германские войска и беженцы могли сдаться именно западным державам. Однако Эйзенхауэр заявил, что не потерпит подобных происков, и угрожал закрыть фронт, что означало бы, что германские солдаты, попытавшиеся пересечь его линию, будут убиты, а остальным придётся сдаваться советским войскам. Когда Дёниц узнал об этом, он уполномочил Йодля подписать акт о безоговорочной капитуляции в 1:30 утра 7 мая 1945 года. Этот акт о капитуляции содержал фразу о том, что «все силы, находящиеся под германским контролем, должны прекратить активные боевые действия в 23:01 по центральноевропейскому времени 8 мая 1945 года». По настоянию Сталина 8 мая 1945 года, незадолго до полуночи, процедура подписания была повторена в Берлине перед маршалом Жуковым, представлявшим Великобританию маршалом авиации Артуром Теддером и выступавшим в качестве представителя Эйзенхауэра (он подписался как «Верховный Главнокомандующий Союзных экспедиционных сил», хотя на деле был заместителем Верховного Главнокомандующего) генералом американских ВВС Карлом Спаатсом, поставившим подпись от имени США. От Германии второй акт о капитуляции подписали фон Фридебург, Кейтель и Штумпф. В это время Вторая мировая война в Европе официально завершилась, хотя на деле отдельные сражения ещё продолжались, так как под контролем Германии ещё оставались некоторые территории с боеспособными войсками.

Состав кабинета

• Гросс-адмирал Карл Дёниц, рейхспрезидент, военный министр;
• Граф Людвиг Швериг фон Крозиг, премьер-министр, министр иностранных дел и министр финансов;
• Вильгельм Штуккарт, министр внутренних дел и министр науки, воспитания и народного образования;
• Альберт Шпеер, министр экономики и министр военной промышленности;
• Герберт Бакке, министр продовольствия и сельского хозяйства;
• Вернер Науман, министр народного просвещения и пропаганды;
• Отто Тирак, министр юстиции (7 мая 1945 года его сменил Герберт Клемм);
• Франц Зельдте, министр труда и социальной защиты;
• Юлиус Дорпмюллер, министр путей сообщения и министр почт.
• Вернер Цшинч, министр науки, воспитания и народного образования;
• Альфред Йодль, министр без портфеля, исполняющий обязанности начальника Верховного командования вермахта (ОКВ) и начальника Генерального штаба сухопутных войск;
• Пауль Вегенер, шеф гражданского кабинета в ранге имперского статс-секретаря

Во главе родов войск встали:

• сухопутные войска — генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер;
• военно-воздушные силы (Люфтваффе) — генерал-фельдмаршал Роберт Риттер фон Грейм;
• военно-морские силы (Кригсмарине) — генерал-адмирал Ганс-Георг фон Фридебург

Генерал-полковник Альфред Йодль как начальник Генерального штаба представлял Дёница в переговорах с Союзниками в Реймсе, Франция. Фельдмаршал Вильгельм Кейтель представлял Дёница в переговорах с Красной Армией в Берлине.

Прекращение существования

Бывший министр вооружений Альберт Шпеер посчитал, что после капитуляции Германии Фленсбургское правительство должно самораспуститься. Однако Дёниц и другие министры решили продолжить его существование в надежде стать временным правительством послевоенной Германии.

В своей речи о победе британского народа Уинстон Черчилль де-факто признал полномочия Фленсбургского правительства, по крайней мере — до подписания акта о безоговорочной капитуляции, поскольку Черчилль уточнил, что капитуляция была санкционирована «гросс-адмиралом Дёницем, назначенным главой Германского государства». Однако после безоговорочной капитуляции Фленсбургское правительство не было признано Союзниками.

20 мая советское правительство ясно дало понять, что оно думает о Фленсбургском правительстве. Оно обрушилось на администрацию Дёница, называя его «бандой Дёница» и подвергнув резкой критике любые идеи о том, чтобы признать за ним какую-либо юридическую силу.

23 мая 1945 года британский офицер связи отправился в штаб-квартиру Дёница во Фленсбурге и попросил дать ему поговорить со всеми членами правительства. Затем он зачитал им приказ генерала Эйзенхауэра о роспуске Фленсбургского правительства и аресте всех его членов.

Вакуум власти, возникший после ареста Фленсбургского правительства, был устранён 5 июня 1945 года, когда представители союзных держав подписали Декларацию о поражении Германии и учреждении на её территории верховной власти администраций Союзников.

Таким образом, хотя после 5 июня 1945 года Германия продолжила существовать как единая нация, она была поставлена под полный контроль Союзного Военного Оккупационного Правительства.

На начальном этапе оккупации Германии власть осуществлялась всеми четырьмя державами во всех оккупационных зонах через союзный Контрольный Совет, который можно считать непосредственным преемником администрации Дёница как правительства Германии.

Литература

• Залесский К.А. Кто был кто в Третьем рейхе: Биографический энциклопедический словарь.. — М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель», 2002. — С. 866—867. — 942 [2] с. — ISBN 5-17-015753-3 (ООО «Издательство АСТ»); isbn 5-271-05091-2 (ООО «Издательство Астрель»).

Ссылки

• [zeus.zeit.de/text/2005/19/A-Flensburg Gerhard Paul: Der letzte Spuk] in der Zeit 19/2005
• [hsozkult.geschichte.hu-berlin.de/BEITRAG/TAGBER/noar0101.htm Das Kriegsende 1945 in Deutschland. Workshop des Militärgeschichtlichen Forschungsamtes (MGFA) Potsdam. Tagungsbericht]
• [www.verfassungen.de/de/de45-49/regierungsuebernahme45.htm Erklärung in Anbetracht der Niederlage Deutschlands und der Übernahme der obersten „Regierungsgewalt hinsichtlich Deutschlands“]
• [www.documentarchiv.de/ns/1945/kapitulation.html Militärische Kapitulationsurkunde vom 8. Mai 1945]

Отрывок, характеризующий Фленсбургское правительство

– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.