Флоке, Шарль

Шарль Флоке

Шарль Тома́ Флоке́ (фр. Charles Thomas Floquet; 5 октября 1828, Сен-Жан-Пье-де-Пор, Атлантические Пиренеи — 19 января 1896, Париж) — французский учёный, политик и государственный деятель, возглавлял кабинет министров Франции с 3 апреля 1888 по 22 февраля 1889 года.

Был деятельным участником борьбы на баррикадах во время революции 1848 года, которая вспыхнула, когда он только что окончил курс в лицее.

Затем он поступил в основанную незадолго до этого «административную школу».

2 декабря 1851 года Флоке был одним из тех, кто пытался организовать сопротивление государственному перевороту, но не сыграл особенно видной роли и потому после торжества Наполеона не подвергся преследованиям.

В качестве адвоката Флоке особенно охотно брал на себя защиту по политическим и литературным процессам. Шарль активно сотрудничал с оппозиционными газетами «Temps», «Siècle» и другими.

В 1863 и 1869 годах Флоке выступал кандидатом республиканцев на выборах в законодательный корпус, но неудачно.

В 1864 году Флоке как участник Парижского республиканского комитета был замешан в так называемый «процесс 13» (вместе с Ж. Ферри, Карно, Гарнье Паже и др.) по обвинению в устройстве незаконной ассоциации, присужден к 500 франкам штрафа.

В 1867 году, во время посещения российским императором Александром II здания судебных мест (Palais de Justice) в Париже, Флоке воскликнул громко, так, чтобы император слышал: «Vive la Pologne, Monsieur!».

В 1870 году Шарль Флоке выступил гражданским истцом семьи Виктора Нуара, убитого принцем Пьером Бонапартом.

Революция 4 сентября 1870 года доставила Флоке пост помощника парижского мэра Этьена Араго, но уже 31 октября 1870 года ему, как и Араго, пришлось выйти в отставку вследствие выпущенной ими прокламации, в которой они требовали назначения муниципальных выборов.

8 февраля 1871 года был избран в Национальное собрание, в котором занял место в крайней левой партии; голосовал против мирных прелиминарий.

Когда началось восстание Парижской коммуны, Флоке вместе с некоторыми другими депутатами, мэрами и др. делал попытки склонить правительство к уступчивости и таким образом предотвратить кровопролитие. Когда его посредничество не достигло цели, он сложил с себя депутатские полномочия и все время гражданской войны провел в Париже, не принимая, однако, участия в коммуне и действуя по возможности примирительным образом. После падения коммуны он был арестован как коммунар, но вскоре освобожден.

В июле 1871 года выступал кандидатом в Национальное собрание, но не был избран. С 1872 по 1876 год Флоке был сначала членом, а потом вице-президентом и президентом муниципального совета Парижа.

В 1876 году Флоке избран в палату депутатов и переизбран в 1877 и 1881 годах и вновь занял место на крайней левой скамье; где голосовал за полную амнистию коммунарам; был в числе 363 депутатов, боровшихся с кабинетом Брольи-Фурту. Возглавил Республиканский союз в парламенте.

При Гамбетте был назначен префектом департамента Сены и потому сложил с себя депутатские полномочия, но скоро сложил с себя эту должность и в конце 1882 года вновь избран в палату депутатов; переизбран в неё в 1885 и 1889 годах.

С 1885 по 1888 год — председатель палаты депутатов. На этом посту он обнаружил полное беспристрастие и замечательное искусство руководить прениями. Занятие им министерской должности долгое было невозможно вследствие выходки, когда-то сделанной им против императора Александра II, но Флоке усиленно старался заслужить прощение со стороны русского правительства и наконец в начале 1888 года добился его при посредстве министра иностранных дел Флурана (в кабинете Тиpapa), который официально представил его русскому послу Моренгейму.

3 апреля 1888 года Шарль Флоке сформировал кабинет министров из членов радикальной парии; в его состав вошли Рене Гобле (мин. иностр. дел), Шарль Фрейсине (военный), Пейтраль (финансов), Локруа (народного просв.). Сам Флоке стал министром внутренних дел. Это было время усиленной агитации буланжистов, в борьбе с которой оппортунистический кабинет оказался бессильным; коалиция монархистов, буланжистов и радикалов низвергла кабинет Пьера Тиpapа, поставив требование о пересмотре конституции, которому он противился. Таким образом, этот пересмотр делался как бы обязанностью кабинета Флоке, хотя в действительности палата вовсе его не желала и если поддерживала радикальный кабинет, то только из боязни генерала Жоржа Буланже.

С своею главной задачей — борьбой с буланжизмом — министерство Флоке справилось далеко не удовлетворительно: Буланже имел один избирательный триумф за другим. В заседании палаты депутатов 12 июля 1888 года Флоке сказал, что генерал Буланже привык тереться в прихожих разных принцев и епископов, на что Буланже ответил, что Флоке бесстыдно лжет. На следующий день состоялась между ними дуэль на шпагах, во время которой Шарль Флоке нанес генералу серьёзную рану.

В феврале 1889 года Флоке провел через палату депутатов (принятый позднее и сенатом) новый избирательный закон, отменявший департаментские избирательные списки (scrutin de liste) и восстановлявший выборы по округам, притом с запрещением множественных кандидатур. Закон этот, по условиям времени, был направлен специально против Буланже и цели своей вполне достиг, воспрепятствовав Буланже устроить плебисцит на своем имени.

В том же феврале 1889 года Флоке внёс проект пересмотра конституции (сенат и палата депутатов, избираемые всеобщей подачей голосов и возобновляемые по третям каждые 2 года; министерство, назначаемое президентом республики на определенный срок, с уголовной ответственностью перед палатой депутатов, и т. д.), но он был отвергнут 307 голосами против 218. В большинстве против голосовали все умеренные элементы палаты вместе с буланжистами. После этого Флоке немедленно подал в отставку.

Во время управления Флоке произошел крах «Всеобщей компании межокеанского канала» (См. Панамский канал), которое в конце 1888 года оказалось не в состоянии уплатить текущих платежей по облигациям. Министерство употребило все усилия, чтобы спасти общество от окончательного разорения. Тогда публика знала только это; но позднее, в 1892 году, панамские разоблачения коснулись и Флоке, сильно повредив его репутации. Шарль Лессепс показал, что он не только знал о всем, что делалось в Панамской компании, но даже пользовался её средствами, хотя и не лично для себя, а для антибуланжистской агитации, для которой по его указаниям было выдано 300000 фрранков. Флоке отрицал справедливость этого последнего обвинения, но признал, что положение дел в компании не было для него тайной. Ввиду того, что он в своё время скрывал это положение от глаз публики и показание Лессепса при всей голословности не было вполне опровергнуто, общественное мнение отнеслось к Флоке крайне сурово. Выбиравшийся президентом палаты в 1889, 1890, 1891 и 1892 годах, он не был выбран в 1893 году и в том же году забаллотирован на общих выборах в палату. В следующем году он был избран в сенат, но крупной политической роли более не играл.

Его речи изданы Faivre’ом: «Discours et opinions de M. Ch. F.» (П., 1885).

Шарль Флоке скончался 19 января 1896 года в Париже.

Источники

• Флоке, Шарль Томас // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Частично использованы материалы англоязычного и франкоязычного разделов Википедии.

Отрывок, характеризующий Флоке, Шарль

Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.