Эрве, Флоримон

Флоримо́н Эрве́ Florimond Hervé
Основная информация
Дата рождения	30 июня 1825(1825-06-30)
Место рождения	Уден, Королевство Франция Королевство Франция
Дата смерти	4 ноября 1892(1892-11-04) (67 лет)
Место смерти	Париж, Третья французская республика Третья французская республика
Страна	Франция
Профессии	композитор, дирижёр, органист
Певческий голос	лирический тенор
Жанры	оперетта

Флоримо́н Эрве́ (фр. Hervé, наст. имя Луи́-Огю́ст-Флоримо́н Ронже́, фр. Louis-Auguste-Florimond Ronger), 30 июня 1825 — 4 ноября 1892) — французский композитор и органист, основатель музыкального театра, автор оперетт, среди которых наиболее известна «Мадемуазель Нитуш». Наряду с Жаком Оффенбахом является основоположником французской оперетты.

Биография

Флоримон Эрве родился в городе Уден близ Арраса. В детстве пел в церковном хоре. Прекрасный голос (тенор) Эрве сохранил на всю жизнь. Музыкальное образование получил в Парижской консерватории у Даниэля Обера.

Работал органистом и хормейстером в церкви при психиатрической больнице в Бисетре, близ Парижа. Занимался музыкотерапией на занятиях и репетициях с пациентами клиники. Одновременно тайно делает карьеру в музыкальном театре: сначала как актёр и певец (лирический тенор), затем как композитор, драматург и режиссёр. Эта ситуация, позднее была изображена либреттистами в его самой популярной оперетте, «Мадемуазель Нитуш».

В 1845 году выигрывает конкурс на место органиста парижской церкви Сен-Эсташ. Когда его сочинения стали иметь успех он полностью посвятил свою жизнь музыкальному театру.

В 1848 году под псевдонимом «Эрве» пишет одноактный музыкальный бурлеск «Дон Кихот и Санчо Панса», который невзирая на все революционные потрясения этого года имел большой успех у публики. Иногда этот спектакль даже рассматривают как первую французскую оперетту.

В 1851 году Эрве становится дирижёром и руководителем оркестра в театре Пале-Рояль. Вскоре он открывает свой собственный театр, который оказал большое влияние на формирование жанра оперетты и его дальнейшее развитие.

В 1870 году он отправился в Лондон и давал свои произведения на английском языке, сам выступая в них с успехом.

В последние годы свой жизни Эрве страдал от душевной болезни и умер в Париже 4 ноября 1892 года, на двенадцать лет пережив Оффенбаха.

Театр Эрве

В 1855 году, сделавшись директором кафешантана «Folie-Mayer» на бульваре дю Тампль в Париже, Эрве преобразовал его в собственный театр под названием «Фоли Консертан» (фр. Folies concertantes), для которого стал писать и ставить новые оперетты. Спустя месяц театр был переименован в «Фоли-Нувель» (фр. Folies-Nouvelles). Французское слово «фоли́» — безумство, сумасбродство — становится ярлыком, опознавательным знаком и визитной карточкой Эрве, который в те годы стал в моде и славе.

Вскоре Эрве отказался от своей авторской монополии в этом театре. Здесь дебютировал Лео Делиб, будущий автор популярных опер и балетов, а также Жак Оффенбах, ещё до открытия своего театра Театр Буфф-Паризьен. В «Фоли-Нувель» было исполнено одно из первых произведений Жака Оффенбаха: «Ой-ай-яй, или Царица островов», с подзаголовком «музыкальная антропофагия», в которой Эрве сам сыграл главную роль контрабасиста Ракле-а-Мора. Эта буффонада имела много сходства с произведениями Эрве: те же нелепости, апология абсурда и смех ради смеха.

После открытия Оффенбахом собственного театра, конкуренция с ним вскоре переросла в личную вражду, и примирение наступило лишь в 1878 году, когда Эрве спел партию в оффенбаховской оперетте «Орфей в аду».

В 1860-х годах театр «Фоли-Нувель» было переименован в «Фоли-Драматик». В этом театре были исполнены в частности:

• «Простреленный глаз» — пародия на оперу «Вильгельм Телль» Д. Россини,
• «Маленький Фауст» — пародия на оперу «Фауст» Ш. Гуно.

Были также пародии на «рыцарские» оперы Д. Мейербера. В этих опереттах с успехом выступала Бланш д’Антиньи. В них высмеивалась рутинность оперных форм, статичность, самодовлеющая виртуозность вокальных партий, а классические герои разговаривали на языке и жаргоне парижских бульваров. «Маленький Фауст», пародия на «Фауста» Гуно, в России ставилась также под названием «Фауст наизнанку» и была воспринята, прежде всего, как высмеивание самого Гёте.

Более значительные произведения Эрве написал после успеха оперетт Оффенбаха. В 1883 году, на шестом десятке лет, Эрве создал самую знаменитую в его творчестве оперетту — «Мадемуазель Нитуш». В отличие от других его произведений, эта оперетта наполнена искренним лиризмом и является музыкально и драматургически зрелым произведением. Главная роль в этой оперетте предназначалась для известной актрисы Анны Жюдик, которая обеспечила этому произведению большой успех.

Творчество

Эрве — создатель жанра «оперетта-буфф». Его ранние сочинения, в основном буффонады, в которых он высмеивал традиционные оперные формы, были очень близки по жанру к оперетте, поэтому его считают наряду с Оффенбахом — основоположником французской оперетты и в какой-то мере предшественником.

Чтобы исключить возможность соперничества с привилегированной Опера-Комик, власти ограничили спектакли Эрве в «Folies concertantes» одним актом и всего двумя действующими лицами, но он успешно обходил запреты: в его постановках появились глухонемые и куклы, «труп» и даже отрубленная голова, которая пела из суфлерской будки.

Одноактные буффонады Эрве еще не были опереттами, в них только нащупывался новый путь и содержались зародыши тех качеств, которым суждено было развиться в ближайшем будущем и дорасти до настоящей оперетты. Так возникла небольшая музыкально-сценическая миниатюра — театральная пародия, в которой пантомима соединялась с эксцентрической буффонадой и с элементами сатиры на парижскую жизнь. В 1860-х годах эти ограничения были в основном сняты. После отмены ограничений, он создавал многоактные произведения, пародирующие оперный и драматический театры. Поздние работы Эрве отмечены сильным влиянием Жака Оффенбаха.

Эрве был первым, кто заинтересовался истоками своего жанра, изучая архивы театра Варьете, среди которых были афиши оперетт «Маленький Орфей» (премьера 13 июня 1792 года), «Немецкий барон», «Блокада столовой». Он тщетно пытался найти также музыкальный или драматургический и утверждал, что жанр оперетты был создан в конце XVIII века, в эпоху французских революций, а он и Оффенбах лишь воскресили его.

Список произведений

Одноактные буффонады:

• Двугорбый верблюд
• Жемчужина Эльзаса
• Невозможный дуэт
• Сумасшедший композитор

Эрве написал более 120 оперетт. Среди них наиболее известны:

• Les folies dramatiques (1853)
• Les chevaliers de la Table Ronde (1866, «Рыцари круглого стола», театр Буфф-Паризьен)
• L'œil crevé (1867, «Простреленный глаз», пародия на «Вильгельма Телля» Россини, Фоли Драматик)
• Chilpéric (1868, пародия на рыцарские романы)
• Le petit Faust (1869, «Маленький Фауст»)
• Les Turcs (1869, «Турки»)
• Le trône d'Écosse (1871, «Трон Шотландии»)
• La veuve du Malabar (1873, «Малабарская вдова»)
• La belle poule (1875, «Прекрасная курочка»)
• La Femme à Papa (1879)
• Mam’zelle Nitouche (1883, «Мадемуазель Нитуш»)

Экранизации

• Мадемуазель Нитуш — Франция, 1954
• Небесные ласточки — Ленфильм, 1976 (без музыки Эрве).

См. также: [www.imdb.com/name/nm0381187 Список экранизаций]

См. также

• Список композиторов оперетт

Литература

• Владимирская А. Р. [sunny-genre.narod.ru/books/zcho/contents.html Звёздные часы оперетты.] 1-е издание. Л.: Искусство. 1975, 136 с.
• Соловьёв Н. Ф. Герве, Флоримон // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Янковский M. [sunny-genre.narod.ru/books/yankovsky_1937/contents.html Оперетта. Возникновение и развитие жанра на Западе и в СССР.], Л. — М., 1937.
• Ярон Г. М. [sunny-genre.narod.ru/books/olzj/contents.html О любимом жанре.] М.: Искусство, 1960.
• Schneider L. Les maitres de l’operette francaise: Herve, Charles Lecock, P., 1924.

Отрывок, характеризующий Эрве, Флоримон

Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.