Флоринский, Сергей Фёдорович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Флоринский, Сергей Федорович»)
Перейти к: навигация, поиск

Сергей Фёдорович Флоринский (Сергий Флоринский; священномученик Сергий Раквереский, 4 марта 1873, Суздаль — 30 декабря 1918, близ города Везенберга, ныне Раквере, Эстония) — священник Русской православной церкви, протоиерей. Причислен к лику святых в 2002 году.





Биография

Родился 4 марта 1873 в Суздале в семье священника церкви святых бессеребренников Космы и Дамиана

В 1893 году окончил курс Владимирской духовной семинарии.

В 18931900 годах — учитель в Яксаевском земском училище Суздальского уезда.

5 марта 1900 года был рукоположен во иерея и направлен на должность священника в церкви 151-го пехотного Пятигорского полка (местечко Берёза-Картузская Гродненской губернии).

В 19041905 годах с частью военнослужащих своего полка участвовал в русско-японской войне. Награждён орденом св. Анны и памятной бронзовой медалью на Александро-Георгиевской ленте.

В 19141917 годах вместе со своим полком находился в действующей армии. Награждён орденами св. Анны, св. Владимира IV степени и золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте (последняя награда вручалась за особые заслуги на поле боя). Командир полка полковник Д. Л. Ардазиани так характеризовал его: «отец Сергий примерный пастырь во всех отношениях, незаменимое духовное лицо на поле брани и прекрасный человек».

С 22 июня 1917 года — священник в 29-м полевом запасном госпитале, который в это время располагался в Эстляндии, в городе Везенберге (ныне Раквере). Служил в госпитале до его расформирования 22 марта 1918 года (в январе госпитальный комитет отказался исполнять в отношении о. Сергия приказ народного комиссариата об увольнении всего духовенства из военного ведомства и вынес решение о его оставлении на службе в госпитале «по желанию всего состава служащих». Остался жить в Везенберге, так как местные эстонские власти не давали разрешения на его выезд на родину.

Мученическая кончина

16 декабря 1918 года войска Красной армии заняли Везенберг. Через три дня протоиерей Сергий был арестован как представитель старого реакционного режима и как подозрительное лицо, находящееся в Эстляндии без определенного рода занятий. Его также обвинили в причастности к формированию частей Северного корпуса. 20 декабря он был допрошен, 26 декабря 1918 года ему был вынесен смертный приговор. «Считаю одно: вина моя в том, что я священник, в чем и расписываюсь», — заявил о. Сергий в конце своего единственного и краткого допроса, протокол которого занял всего одну страницу рукописного текста.

Расстрелян вместе с другими осуждёнными в лесу Палермо, где ныне установлен памятный камень. Всего там были казнены более 80 человек, в том числе лютеранский пастор Э. Паукер. После ухода большевиков все расстрелянные были перезахоронены. Протоиерей Сергий Флоринский был похоронен на городском кладбище.

Канонизация и обретение мощей

В 2002 году причислен Русской Православной Церковью к лику священномучеников для общецерковного почитания. При эксгумации в 2003 году выяснилось, что большая часть тела убитого священника не разложилась. Останки святого были признаны святыми мощами и выставлены в храме Рождества Пресвятой Богородицы города Раквере для молитвенного почитания. С тех пор храм посетило немало паломников, туристов и делегаций из России, Англии, Франции, США, Финляндии, Латвии, Литвы, Украины. Частица мощей была передана в дар Санкт-Петербургской епархии и помещена в Николо-Богоявленский Морской собор.

Семья

  • Жена (с 1900 года) — Елизавета Ивановна Смоленская, дочь полкового священника лейб-гвардии Уланского Её Величества полка протоиерея Иоанна Смоленского.
  • Внук — профессор истории Михаил Фёдорович Флоринский.

Напишите отзыв о статье "Флоринский, Сергей Фёдорович"

Ссылки

  • [my.tele2.ee/orthodoxy/sergi/index.html Сайт, посвящённый священномученику Сергию Ракверескому (Флоринскому)]
  • [www.mitropolia-spb.ru/vestnik/y2003/n10/03.shtml Обретение мощей]

Отрывок, характеризующий Флоринский, Сергей Фёдорович

– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.