Фоггорн Леггорн

Фоггорн Леггорн — вымышленный персонаж мультфильмов серии Looney Tunes компании Warner Brothers. Был придуман в 1946 году Робертом МакКимсоном и появился в период с 1946 по 1963 год в 28 мультфильмов, каждый из которых был создан МакКимсоном.

Персонаж представляет собой большого и толстого петуха породы леггорн, живущего на ферме в Техасе, разговаривающего с южным акцентом и отличающегося довольно непостоянным характером. Сюжеты практически всех мультфильмов с его участием построены на противостоянии с живущим на той же ферме псом Барнардом Догом: оба персонажа постоянно устраивают друг другу всевозможные подлости и ловушки. Тем не менее в первых мультфильмах о персонаже его противником выступал комичный маленький ястреб по имени Хенери Хоук.

По наиболее распространённой версии, Фоггорн Леггорн был создан как пародия на сенатора Клэггорна, южанина, являвшегося популярным персонажем радиошоу Фреда Аллена в 1940-х годов, и именно поэтому он разговаривает с южным акцентом и часто повторяет использовавшуюся в тех постановках фразу «Ah say» (в русских переводах мультфильмов — «ну да»). По мнению Сюзан Скайер, образ Леггорна напоминает политика Юга эпохи Реконструкции.

Отрывок, характеризующий Фоггорн Леггорн

– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.