Фогель, Владимир Рудольфович

Владимир Рудольфович Фогель

Владимир Рудольфович Фогель (нем. Wladimir Vogel; 17 (29) февраля 1896, Москва — 19 июня 1984, Цюрих) — германо-швейцарский композитор российского происхождения.

С 1918 года изучал композицию в Берлине у Хайнца Тиссена, затем принадлежал, наряду с Куртом Вайлем и Люком Бальмером, к последнему семинару композиции Ферруччо Бузони в Берлинской Высшей школе музыки (1921—1922). Входил в музыкальную секцию Ноябрьской группы. В 1929—1933 годах преподавал в Консерватории Клиндворта-Шарвенки. В 1933 году покинул Германию, жил в Страсбурге, Брюсселе, Париже, Лондоне, пока в 1939 году не обосновался в Швейцарии, сперва в Асконе, а с 1964 года — в Цюрихе. Вёл педагогическую деятельность (под его руководством, в частности, совершенствовался Эйноюхани Раутаваара).

В творчестве Фогеля особое место занимают поиски возможностей синтеза речи и пения — начиная с цикла «Три разговорные песни на стихи Августа Штрамма» (нем. Drei Sprechlieder nach August Stramm für Bariton und Klavier; 1922) и далее к более масштабным сочинениям, для которых Фогель ввёл жанровое обозначение «драма-оратория» (нем. Dramma-Oratorio). Ему принадлежат также произведения для симфонического и камерного оркестра.

Похоронен на Витиконском кладбище в Цюрихе.

Ссылки

• [d-nb.info/gnd/118627473 Владимир Фогель в каталоге Deutschen Nationalbibliothek] (нем.)

Отрывок, характеризующий Фогель, Владимир Рудольфович

– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.