Фока (византийский император)

Фока греч. Φωκᾶς лат. Flavius Phocas Augustus<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Византийский император
23 ноября 602 — 4 октября 610
Предшественник:	Маврикий
Преемник:	Ираклий
Вероисповедание:	Христианство
Смерть:	610(0610) Константинополь

Фока (убит в 610) — узурпатор, византийский император (602—610).

Биография

Когда в 602 г. в византийской армии, стоявшей лагерем за Дунаем, вспыхнуло восстание против императора Маврикия, возбудившего неудовольствие своей бережливостью и попыткой ввести строгие военные преобразования, взбунтовавшиеся солдаты избрали главнокомандующим центуриона Фоку, человека отвратительной наружности и жестокого нрава, и двинулись на Константинополь. Маврикий попытался удержаться в столице, вооружив, между прочим, партии цирка; но когда мятежники с Фокой во главе приблизились к городу, то и здесь вспыхнула революция, руководимая партией зелёных. Маврикий бежал с семьей на азиатский берег и отправил из Халкидона своего старшего сына и наследника Феодосия за помощью к персам. Между тем Фока вступил в столицу: 27 ноября 602 года Маврикий был убит, после того как перед его глазами были умерщвлены его пятеро сыновей (включая Тиберия). Феодосий был настигнут в Никее и разделил участь отца. Впоследствии, обвинённые в заговоре, мучительно погибли жена Маврикия, Константина, вместе с тремя дочерьми.

Правление Фоки, видевшего в царской власти только средство для насыщения своих диких страстей и жестокости, было ознаменовано длинным рядом свирепых казней, часто без предварительного следствия и суда. Дела империи пришли в полное расстройство. На Востоке возгорелась ожесточённая борьба с Хосровом II, который под предлогом мести за убийство Маврикия, своего друга и опекуна, напал на византийские владения. Эта война с Персией была сначала весьма безуспешна для византийского оружия.

Опасность со стороны Сасанидов заставила Фоку заключить с аварами унизительный мир, увеличив платимую им контрибуцию, и двинуть все силы на азиатский театр войны. Эта мера привела лишь к тому, что задунайские варвары получили свободный доступ в империю от Дуная до Пелопоннеса; население Балканского полуострова подверглось крупным изменениям вследствие иммиграции славян, в больших количествах оседавших в Далмации и Мёзии. На Востоке дела империи шли худо. Лучший из военачальников, Нарзес, ранее внушавший страх персам, поднял в Эдессе знамя восстания и искал союза с Хосровом. Правда, ложными обещаниями удалось склонить Нарзеса к сдаче (он был предательски казнён), но расстроенная, деморализованная, и обезглавленная византийская армия стала проигрывать одно сражение за другим.

В 606 году пала крепость Дара; та же участь постигла Амиду и Эдессу. Вытеснив греков из Месопотамии, Хосров II Парвиз, шахиншах Ирана, проник в Малую Азию, предал её опустошению и дошёл до Халкидона (609). Та же участь постигла Финикию и Палестину. Население восточных провинций, часть которого находилась под гнетом религиозных преследований, не было расположено противиться нашествию персов. Так же дурно шли дела ромеев в Испании и Италии.

Характерно для политики папства, что такой высоконравственный человек, как Папа Григорий Великий, приветствовал воцарение свирепого Фоки как освобождение народа от тирана Маврикия; он выражал радость, что «милостивый и благочестивый государь достиг престола»; «да возрадуются небеса, да возликует земля» и т. д. — вот в каких словах обращался строгий аскет, наместник Петра, к убийце Маврикия. Это объясняется тем, что предшественник Фоки, Маврикий, поддержал константинопольского патриарха Иоанна Постника (582—595), принявшего вопреки протестам Папы титул «вселенского» (греч. οίκουμενικός), а Фока предпочёл не ссориться с Римом и отменил этот титул.

Бедствия, обрушившиеся на империю после убийства Маврикия, были выгодны для папства, которое бесконтрольно могло подготовлять распространение своей светской власти на Среднюю Италию. Неудовольствие против правительства, внушавшего отвращение, в столице сдерживалось кровавыми мерами Фоки; но престарелый африканский экзарх Ираклий Старший открыто возмутился, прекратил уплату доходов в казну и стал готовиться к борьбе. Наконец, сенат и даже зять Фоки, талантливый полководец Приск, вступили в сношения с Ираклием, который отправил сухопутное войско под начальством Никиты и флот под командой своего сына, Ираклия, будущего императора. В то время как Никита шёл через Египет, сын экзарха вступил в начале октября 610 года в воды Босфора. Трусливый Фока не оказал сопротивления и был растерзан народом; вместе с ним погибли и его приближённые.

По свидетельству почти всех историков, восьмилетнее правление Фоки представляет собой самый худший период византийской истории, когда жестокие казни и бесчеловечное избиение всех подозрительных для Фоки родовитых людей, имевших связи с прежним правительством, составляли, по-видимому, одну из главных задач правительства. История Фоки рассказана у Феофилакта Симокатты, в «Пасхальной хронике», в хронике Феофана, у Зонары и Кедрина.

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Фока (византийский император)

Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.