Фокс, Уильям (политик)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Уильям Фокс
William Fox<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер Новой Зеландии
20 мая 1856 — 2 июня 1856
Монарх: Виктория
Предшественник: Генри Сьюэлл
Преемник: Эдвард Стаффорд
12 июля 1861 — 6 августа 1862
Монарх: Виктория
Предшественник: Эдвард Стаффорд
Преемник: Альфред Дометт
28 июня 1869 — 10 сентября 1872
Монарх: Виктория
Предшественник: Эдвард Стаффорд
Преемник: Эдвард Стаффорд
3 марта 1873 — 8 апреля 1873
Монарх: Виктория
Предшественник: Джордж Уотерхаус
Преемник: Джулиус Фогель
 
Вероисповедание: Англиканец
Отец: Джордж Таунсхенд Фокс
Мать: Энн Стоут Крофтон
Супруга: Сара Халком
Дети: Уирему Покиха Омахура (приёмный сын)
 
Награды:

Уи́льям Фокс (англ. William Fox, 1812, Саут-Шилдс, Великобритания — 23 июня 1893, Окленд, Новая Зеландия) — четырежды премьер Новой Зеландии.





Ранние годы

Уильям Фокс родился 2 сентября 1812 года в английском городке Саут-Шилдс (тогда — графство Дарем), в семье Джорджа Таунсхенда Фокса, мирового судьи и заместителя председателя совета графства по делам территориальной армии, и его жены Энн Стоут Крофтон[1][2]. Образование получил в средней классической школе Дарема, а затем — в одном из колледжей Оксфорда. В 1832 году получил степень бакалавра, а в 1839 году — магистра[2].

Впоследствии занимался преподавательской деятельностью (читал право), был адвокатом. В 1842 году Фокс женился на Саре Халком и спустя несколько месяцев они переехали в Веллингтон, куда прибыли 7 ноября 1842 года. Незадолго до отъезда Фокс опубликовал свой памфлет «Колонизация и Новая Зеландия», в котором Новая Зеландия представлялась идеальной колонией с высокообразованным, интеллигентным коренным населением и высшим классом иммигрантов, однако, поселившись там, он был огорчён первобытностью поселений и отсутствием прогресса[2].

Ранняя политическая деятельность

Переселившись в Новую Зеландию, Фокс короткое время занимался адвокатской деятельностью, однако, отказавшись давать клятву хорошей репутации верховному судье Уильяму Мартину, он был вынужден бросить этот род занятий, став журналистом. В эти годы он также стал интересоваться проблемой маори, отстаивая идею о том, что коренное население должно сохранить за собой земельные права только на те земли, что уже заняты или культивируются им[1]. В 1843 году, стал агентом Новозеландской компании в Нельсоне, которая приобретала земли для британских инвесторов и организовывала переезд иммигрантов[3], а в 1850 году отправился в Англию для продвижения Конституции колонии, которая закрепила бы за ней самоуправление. Кроме того, он добился создания самостоятельной провинции Нью-Плимут. Во время своего пребывания в Англии, в 1851 году, Фокс опубликовал свою работу «Шесть колоний Новой Зеландии» (англ. The six colonies of New Zealand), в которой изложил свою отношение к маорийской политике и колониальной администрации. По мнению Фокса, маори была угасающей расой, которой суждено было исчезнуть либо через истребление, либо через ассимиляцию с европейцами[1]. Коренное население Новой Зеландии, по его утверждениям, обладало примитивными технологиями и культурой, а женщины-маори были отягощены тяжёлой работой, что мешало омоложению и возрождению народа. Лучшим выходом, согласно его мнению, была интеграция маори и европейцев в одну экономику и рабочую силу. Колониальному же правительству, в свою очередь, было необходимо ускорено выкупать у маори землю, делая её доступной для европейских колонизаторов[2]. Фокс был одним из оппонентов губернатора Джорджа Грея и критиковал его за медлительность в скупке маорийских земель[1].

В 1854 году Фокс вернулся в Новую Зеландию, завоевав вскоре на выборах место в провинциальном совете Веллингтона[1]. В декабре 1855 года он стал представителем округа Уонгануи в новозеландской Палате представителей. Одним из основных компонентов его политической деятельности стала приверженность идее о независимости провинций, которая заключалась в передаче провинциям значительных законодательных полномочий и функций по финансовому контролю.

Годы премьерства

20 мая 1856 года Фокс, являясь членом парламента в течение всего нескольких месяцев, стал премьером Новой Зеландии. Тем не менее ему удалось продержаться на посту только две недели, после чего новым премьером был избран Эдвард Стаффорд. Фокс открыто выступал против маорийских войн, а в 1860 году стал неофициальным лидером оппозиции. Он открыто подверг критике покупку в 1859 году земель вблизи Уаитара против воли местного вождя, которая привела к столкновениям с коренными жителями. За это Фокса и его коллег прозвали «фило-маори» (англ. philo-Maori), то есть сторонниками маори, хотя ими в первую очередь двигали прагматизм и политический оппортунизм[1].

Возглавив кампанию против Стаффорда, 12 июля 1861 года Фокс вновь стал премьером. Придя в власти, он объявил о политике создания «новых институтов» в маорийских округах (имелись в виду особые маорийские ассамблеи) с целью предоставления коренному населению права самостоятельного определения своего политического предназначения. Правительство также предложило временно прекратить выкуп земель у маори, так как это приводило к постоянным столкновениям между ними и европейскими колонизаторами. Но после переназначения Джорджа Грея губернатором Новой Зеландии Фокс заявил, что правительство не обладало конституционными полномочиями по определению маорийской политики, которая находилась в ведении Британии, и могло лишь давать советы губернатору, который в скором времени взял её под свой личный контроль[2]. 6 августа 1862 года, после того как парламент отклонил просьбу Фокса о запросе к британскому правительству о передаче новозеландскому правительству полного контроля над делами коренного населения (голоса парламентариев разделились поровну, поэтому решающим стал голос спикера), Фокс был вынужден уйти в отставку, а его место занял Альфред Дометт. Другой причиной отставки стало то, что его правительство считалось ответственным за финансирование конфликта вокруг Уаикато, хотя многие новозеландские политики думали, что это прерогатива британского правительства[1].

Год спустя Фокс стал колониальным секретарём, и уже при новом премьере Фредерике Уитейкере стал отвечать за дела по коренному населению. В 18611862 годах Фокс совершил поездку по маорийским округам, переложив правительственные функции на своих коллег, которые продолжали конфискацию земель у местных жителей (в 1864 году было конфисковано почти 1,2 млн га земель, на которых планировалось создание военных поселений для защиты границ колонии)[1]. В результате ответственность за эти действия была переложена на самого Фокса, который, однако, не был их инициатором[2]. В своей книге «Война в Новой Зеландии» (англ. The war in New Zealand), опубликованной в 1866 году, он возложил вину за начало нового конфликта на маори, а также поддержал конфискации земель. После ухода премьера Уитейкера в отставку 24 ноября 1864 года Фокс также покинул свой пост и отправился за границу, вернувшись в Новую Зеландию только в 1867 году.

В июне 1868 года он вновь был избран в парламент от округа Рангитикеи, став лидером оппозиции. В 1869 году ему и его сторонникам удалось вынести правительству вотум недоверия, а 28 июня 1869 года стал в третий раз премьером страны. К началу премьерства Фокса столкновения между маори и европейцами практически прекратились, поэтому его правительство сократило затраты на военную деятельность, придерживаясь оборонной политики. Одновременно Фокс попытался уговорить британское правительство вывести оставшиеся войска из Новой Зеландии (эта попытка не увенчалась успехом)[2]. Другими достижениями третьего премьерского срока стало принятие Закона об Университете Новой Зеландии и Закона о регистрации передачи земельных прав. Несмотря на успешную оппозиционную деятельность, Фокс тем не менее не был лицом, определявшим политику страны: в этой сфере инициатива перешла к Джулиусу Фогелю, который в его правительстве занимал пост казначея. Совершая многочисленные заграничные поездки и выступая на публике с политическими проектами, Фогель постепенно добился значительной поддержки среди политической элиты Новой Зеландии. Поэтому, когда в 1872 году он перешёл в оппозицию Фоксу, последний вынужден был 10 сентября того же года уйти в отставку, уступив премьерское кресло Эдварду Стаффорду, который продержался у власти всего три недели[2].

После политического кризиса в стране в феврале 1873 года, когда премьер Джордж Уотерхаус неожиданно покинул пост, а Джулиус Фогель находился за границей, Фоксу было предложено губернатором Джордем Боуэм сформировать новое правительство. В результате 3 марта 1873 года Фокс вновь, уже в четвёртый раз, стал премьером Новой Зеландии. Однако после возвращения в страну Фогеля он был вынужден 8 апреля 1873 года уступить ему свой пост[2].

Поздние годы жизни

В конце 1874 года Фокс принял решение покинуть парламент и в следующем году отправился в Британию, где в течение шести месяцев выступал почётным лектором в Объединении Соединённого Королевства (англ. United Kingdom Alliance), движении трезвенников, возникшем в середине XIX века (после возвращения домой он стал первым президентом похожей организации в Новой Зеландии)[2].

На всеобщих выборах 18751876 годов, во время пребывания за рубежом, Фокс вновь был избран членом парламента от округа Уонгануи, хотя отсутствовал на заседаниях вплоть до сессии 1877 года. В 1879 году он был избран лидером оппозиции и в том же году смог добиться отставки правительства Джорджа Грея. На досрочных парламентских выборах Фоксу не удалось закрепить за собой место, и он был вынужден покинуть парламент, что, по его мнению, означало конец политической карьеры. В 1879 году он был награждён Орденом Святого Михаила и Святого Георгия, а в мае 1880 года повторно был избран парламентарием, правда от округа Рангитикеи (парламент был распущен спустя год). После поражения на выборах 1881 года Фокс больше не возвращался в политику[2].

В 1880-х годах он работал в Комиссии Уэст-Коста (англ. West Coast Commission), которая занималась разрешением земельных споров в регионе Таранаки. В 1887 году Фокс переехал в Окленд. Умер 23 июня 1893 года, спустя ровно год после смерти своей жены[2].

Напишите отзыв о статье "Фокс, Уильям (политик)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.nzhistory.net.nz/people/william-fox William Fox] (англ.). New Zealand History Online. Проверено 2 апреля 2010. [www.webcitation.org/676CRfua5 Архивировано из первоисточника 22 апреля 2012].
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [www.dnzb.govt.nz/dnzb/default.asp?Find_Quick.asp?PersonEssay=1F15 Fox, William 1812? - 1893] (англ.). Dictionary of New Zealand Biography. Проверено 2 апреля 2010. [www.webcitation.org/676CSlglS Архивировано из первоисточника 22 апреля 2012].
  3. [www.natlib.govt.nz/collections/highlighted-items/william-fox William Fox - Painter and Premier] (англ.). National Library of New Zealand. Проверено 2 апреля 2010. [www.webcitation.org/676CTX0jA Архивировано из первоисточника 22 апреля 2012].

Ссылки

  • [www.teara.govt.nz/en/1966/fox-sir-william/1 Fox, Sir William, from An Encyclopaedia of New Zealand]
  • [www.enzb.auckland.ac.nz/document/1851_-_Fox,_William._The_Six_Colonies_of_New_Zealand/%5BFront_Matter%5D/p1?action=null The six colonies of New Zealand by William Fox]
  • [books.google.com/books?id=K84NAAAAYAAJ&dq=&as_brr=3&hl=ru&source=gbs_navlinks_s The war in New Zealand by William Fox]

Отрывок, характеризующий Фокс, Уильям (политик)


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.