Апостол Фома

Фома
Уверение святого Фомы (картина Караваджо, 1601—1602 годы). На картине Фома изображён дотрагивающимся до ран Христа.
Рождение	Галилейский город Пенеады
Смерть	3 июля 72(0072-07-03) Майлапор
Почитается	во всех христианских церквах
В лике	апостолов
Главная святыня	мощи в базилике святого Фомы, Ортона, Италия
День памяти	6 (19) октября и 30 июня (13 июля)
Подвижничество	апостольская проповедь

Запрос «Святой Фома» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Фома́, (ивр. ‏תומא יהודה‏‎, Тома Йеѓуда), называемый Дидымус/Теом (Близнец: греч. Θωμάς, лат. Thomas) — один из двенадцати апостолов (учеников) Иисуса Христа.

Жизнеописание

Имя Фома имеет еврейское происхождение и означает «близнец» (греческий вариант его имени: др.-греч. Δίδυμος — Дидим). Эта «расшифровка» его имени указана и в Евангелии (см. Ин. 11:16), так он и называется в церковных песнопениях. Толкование этого второго названия даёт историк Никифор Каллист Ксанфопул в Синаксаре в Фомину Неделю, помещённого в Цветной Триоди. Никифор пишет:

Фома именовался Близнец или потому, что родился вместе с другим, или из-за сомнения в Воскресении, или потому, что у него от рождения срослись два пальца правой руки (очевидно, средний и который пред ним, называемый указательным); справедливо было бы и мнение, что ему предстояло усомниться и пальцами этими осязать. А другие говорят, и это самое достоверное, что «Фома» переводится с еврейского как «близнец».

Впрочем, «Толковая Библия Лопухина» указывает, что правильнее понимать его прозвище не как «близнец», а как «человек двоящейся природы». Полагают, что Фома происходил из галилейского города Пенеады.

Евангельское повествование

Фома был избран Христом одним из двенадцати апостолов (Мф. 10:2-4, Мк. 3:14-19, Лк. 6:13-16), о чём нам сообщают евангелисты Матфей, Марк и Лука. Однако они всего лишь упоминают имя Фомы среди имён прочих апостолов.

Напротив, Иоанн Богослов сообщает нам об участии Фомы в нескольких событиях евангельской истории, в том числе об уверении Фомы. Согласно Евангелию от Иоанна, Фома отсутствовал при первом по Воскресении из мёртвых явлении Иисуса Христа другим апостолам и, узнав от них, что Иисус воскрес из мёртвых и приходил к ним, сказал: «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в рёбра Его, не поверю» (Ин. 20:25). Явившись апостолам вновь, Иисус предложил Фоме вложить палец (перст) в раны, после чего Фома уверовал и произнёс: «Господь мой и Бог мой!» (Ин. 20:28).

Евангельское повествование оставляет неясным, вложил ли Фома на самом деле свой перст в Христовы раны или нет. По мнению одних богословов, Фома отказался сделать это, другие же считают, что Фома прикоснулся к ранам Христа.

Выражение «Фома неверующий» (или «неверный») стало нарицательным и обозначает недоверчивого слушателя. Сюжет уверения Фомы стал популярным сюжетом евангельской иконографии.

Опираясь на рассказ о явлении Иисуса Христа апостолам на море Галилейском (Ин. 21:2), можно предположить, что апостол Фома первоначально был рыбаком.

Апокрифическая литература

Впрочем, в апокрифических «Деяниях Фомы» от лица самого апостола Фомы утверждается, что его ремесло — плотницкое дело и строительство.

Проповедь христианства в Индии

С именем апостола Фомы православные и католики традиционно связывают проповедь христианства в Индии, хотя ряд современных историков считают, что христианство в Индию принёс не он, а Фома Канский в IV веке. Однако потомки древних христиан Индии называют себя христианами апостола Фомы и считают этого апостола основоположником своей церкви. Они и по сей день «крепко придерживаются устного предания о своих апостольских корнях».

В 1293 году Марко Поло посетит Индию. В своих записках он сообщит о посещении гробницы апостола Фомы в Индии, в области Малабар, и назовет местных жителей «христианами апостола Фомы». В это же время о своем посещении гробницы святого апостола Фомы в Индии сообщит и известный миссионер и исследователь Джованни из Монтекорвино. А несколько позже, в 1324 году, и монах-францисканец Одорико из Порденонегоду напишет о своем путешествии и поклонении апостолу Фоме на месте его захоронения.

Наталья Гусева, На мощах апостола Фомы

О проповеди апостола Фомы в Индии сообщают древние церковные писатели, среди которых Григорий Богослов (329—390), Амвросий Медиоланский (333—397), Иероним Стридонский (342—420), Павлин Ноланский (354—431) и другие.

Проповедь в Китае

Существует легенда, появившаяся в XIII веке, о том, что апостол Фома пробыл несколько дней в Китае. Однако, увидев, что его деятельность не даёт плодов, апостол вернулся назад, оставив в Китае трёх или четырёх учеников.

Апостол Фома и Успение Богородицы

Согласно Священному Преданию, апостол Фома не присутствовал при погребении Богородицы. Он пришел в Иерусалим по прошествии двух дней на третий и стал плакать возле гроба. Апостолы сжалились над ним и отвалили камень от гроба, чтобы Апостол Фома мог приложиться к святому телу Приснодевы. Но тело Её исчезло, и в пещере лежали только погребальные пелены. Пречистая Богородица была взята на небо в теле.

Кончина и захоронение. Мощи

О мученической кончине апостола Фомы в Индии сообщают, что он принял её либо в 68 году, либо в 72 году. Его мощи пребывали в Индии до IV века. О посещении его гробницы в XIII—XIV веках писали Марко Поло и другие путешественники (см. врезку).

Самое древнее свидетельство о захоронении апостола Фомы встречается у Ефрема Сирина. Другое — в апокрифах, где сообщается о проповеди и мученической смерти апостола Фомы на северо-западе Индии. Мощи святого апостола пребывали в Индии до IV века. Позднее они попали в Эдессу, затем на греческий остров Хиос, а позже в Италию, в Ортону, где останки и находятся с 6 сентября 1258 года по настоящее время в Базилике Святого Фомы.

Но и после перенесения мощей святого место его погребения в Индии почиталось как святое. В «Англосаксонских хрониках» при описании событий 885 г. упоминается король Альфред, дающий обет в случае победы сделать богатые пожертвования в далёкие святилища, и в том числе святому апостолу Фоме в Индии.

В 1293 году Марко Поло посетил Индию. В своих записках он сообщает о посещении гробницы апостола Фомы в Индии, в области Малабар, а также называет местных жителей «христианами апостола Фомы». В это же время о своём посещении гробницы святого апостола Фомы в Индии сообщает и известный миссионер и исследователь Джованни из Монтекорвино. В 1324 году монах-францисканец Одорико из Порденонегоду пишет о своём путешествии и поклонении апостолу Фоме на месте его захоронения.

Во многих документах о местонахождении гробницы апостола Фомы говорится о Мелипуре (Малаи-пурам), что в переводе означает «город на горе». Но, начиная с VII века, документы упоминают город Каламин. Вот что писал об этом святой Исидор из Севильи (636 г.): «В действительности, пронзённый копьём, он (то есть апостол Фома) погиб в городе Каламине, в Индии, и там же был погребён с почестями за 12 дней до январских календ (21 декабря)». В латинских молитвенниках того времени упоминался город Каламин как место в Индии, где апостол Фома претерпел мучения и был погребён.

Когда португальцы в 1517 году нашли город Каламин, большая часть его древних руин уже ушла под воду. Тем не менее, местные жители указывали на место, которое называли «гробницей апостола Фомы». Это была небольшая прямоугольная церковь с приделами, очень древняя и уже разрушенная, в которой не было никаких изображений, только кресты.

Основанные общины

• Маланкарская православная церковь
• Сиро-малабарская католическая церковь — одна из восточнокатолических церквей (восточно-сирийского обряда)
• Халдейская сирийская церковь (восточно-сирийского обряда, ветвь Ассирийской церкви востока)
• Индийская православная церковь (Маланкарская православная церковь, западно-сирийского обряда)
• Яковитская сирийская христианская церковь (западно-сирийского обряда)
• Сиро-маланкарская католическая церковь — одна из восточнокатолических церквей (западно-сирийского обряда)
• Церковь Мар-Тома, реформирована на основе западно-сирийского обряда, в унии с Англиканской церковью

География общин

• Палестина
• Месопотамия
• Парфия
• Эфиопии
• Индия

Почитание

Мощи

Части мощей святого апостола Фомы есть в Индии, Венгрии и на Афоне.

Память в церковном календаре

В православии именем Фомы называется восьмой день по Пасхе, приходящийся на воскресенье, — Фомина неделя (или Антипасха).

Память апостола Фомы в Русской Православной Церкви и других православных церквях, использующих юлианский календарь, также отмечается

• 6 (19) октября,
• 30 июня (13 июля) (Собор двенадцати апостолов).

Географические названия

В честь Фомы названы остров Сан-Томе и столица государства Сан-Томе и Принсипи город Сан-Томе.

Разное

Имя Фомы носит так называемое «Евангелие от Фомы» — гностический апокриф.

См. также

• Христианство в Индии
• День святого Томаса
• «Фома» — «православный журнал для сомневающихся, независимое некоммерческое культурно-просветительское издание».

Ссылки

• [www.mifinarodov.com/f/foma.html Статья «Фома»] в энциклопедии «Мифы народов мира»
• [cs.nyu.edu/kandathi/thomas.html Святой Фома Апостол]
• [www.glinskie.ru/common/mpublic.php?num=759 Митрополит Филарет об апостоле Фоме]
• [www.foma.ru/article/index.php?news=6200 ПО СТОПАМ АПОСТОЛA ФОМЫ]—рассказ православного священника о пастырской поездке в Индию и Непал и посещении мест проповеди апостола Фомы

Отрывок, характеризующий Апостол Фома

«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.