Фома Славянин
| Фома Славянин | |
| греч. Θωμᾶς ὁ Σλάβος | |
 Изображение Фомы Славянина с миниатюры из мадридского манускрипта «Обозрение истории» Иоанна Скилицы | |
| Дата рождения |
около 760 |
|---|---|
| Место рождения |
Газиура, Понт |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Звание | |
| Командовал |
византийскими войсками в Анатолике |
| Сражения/войны | |
Фома Славянин или лже-Константин (ок. 760 — октябрь 823) — самозванец и вождь одной из самых крупных гражданских войн в Византийской империи, имевшей место в 821—823 годах. Выдавал себя за чудом спасшегося императора Константина VI, будто бы избегший ослепления и спасшийся невредимым от козней матери Ирины.
Подробностей его биографии сохранилось мало. Известно, он происходил из славян, переселённых в Малую Азию, и имел титул турмарха (военачальника) одной из фем на данном полуострове.
Восстание под руководством Фомы, который провозгласил себя императором Константином VI[1], охватило значительную часть территории Малой Азии, а также балканские провинции империи, где был высок процент славянского населения (Македония, Фракия). Причиной восстания формально стало требование восстановления почитания икон, которое за шесть лет до начала восстания было вновь запрещено императором-иконоборцем Львом V Армянином. Фактической же причиной восстания стало беззащитное положение крестьян перед новым классом византийских феодалов — военачальников-динатов, подчинявших себе свободных крестьян, требуя от них уплаты высоких налогов.
Более того недавний дворцовый переворот в Константинополе был на руку лже-Константину. Замешательство в рядах сторонников Льва V, боявшихся репрессий со стороны нового императора Михаила II, помогло Фоме привлечь на свою сторону местный аппарат власти на захваченных территориях; он получил большие средства, присвоив налоговые поступления и создал прочную материальную базу для дальнейшего развития движения. Восстание охватило почти всю Малую Азию, часть Фракии и Македонии. Кроме того самозванец захватил царский флот, овладел Мраморным морем и Босфором. Уже к 821 г. почти весь восток Византии находился под контролем мятежников.
В восстании участвовало не только славянское, но также грузинское и армянское население империи; восстание, по некоторым данным, имело некоторую поддержку со стороны Арабского халифата. Именно в халифате Фома объявил себя чудесно спасшимся Константином VI. После чего арабы организовали в Антиохии торжественное коронование самозванца и тут же стали собирать наемную армию из различных народностей Востока.
В декабре 821 года армия восставших под руководством Фомы дошла до Константинополя и осадила его; осада продолжалась более года. Византийский император Михаил II в 823 году призвал на помощь болгарского хана Омуртага, войска которого разбили восставших под стенами византийской столицы. Фома с оставшимися войсками отступил в Аркадиополь, который вскоре, однако, был взят византийцами, а сам вождь восставших был выдан императору и казнён: Фоме отрубили руки и ноги, а сам он был посажен на кол[2].
Галерея
- Thomas the Slav negotiates with the Arabs.jpg
- MadridSkylitzesFol29vDetail.jpg
- Thomas the Slav's troops defeat the imperial army.jpg
- MadridSkylitzesFol30vDetail.jpg
- MadridSkylitzesAbydosFol31v.jpg
- Thomas the Slav's troops assault Constantinople.jpg
- The fleet of Thomas is beaten back from the sea walls of Constantinople.jpg
- Greekfire-madridskylitzes1.jpg
- 55-manasses-chronicle.jpg
- MadridSkylitzesFol37rDetail.jpg
Напишите отзыв о статье "Фома Славянин"
Примечания
Литература
- Фома Славянин — статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание).
- Липшиц Е. Э. Восстание Фомы Славянина и византийское крестьянство на грани VIII—IX вв. // Вестник древней истории. 1940. № 1 (6).
- Lemerle P. Thomas le Slave // Travaux et mémoires du Centre de recherche d'histoire et civilisation byz. V. 1. 1965. P. 255—297.
Отрывок, характеризующий Фома Славянин
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
