Фонсека Амадор, Карлос

Карлос Фонсека Амадор
Carlos Fonseca Amador
Почтовая марка Никарагуа 1988 года с портретом Карлоса Фонсеки
Место рождения:	Матагальпа, Никарагуа
Гражданство:	Никарагуа Никарагуа
Место смерти:	Матагальпа, Никарагуа

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Карлос Фонсека Амадор (исп. Carlos Fonseca Amador; 23 июня 1936 — 7 ноября 1976) — никарагуанский революционер, один из основателей и руководителей Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО), профессор, теоретик революционного движения.

Биография

Родился в Матагальпе, городе на северо-западе Никарагуа. Его отец, Карлос Фаусто Амадор (исп. Fausto Amador), который был родом из семьи Амадор, известных производителей кофе, не признавал Фонсеку, пока тот не пошёл в начальную школу, потому что его мать Хустина Фонсека (исп. Justina Fonseca) была 26-летней незамужней прачкой из сельской местности. Карлос всегда с большим уважением относился к матери из-за её добросовестного отношения к работе и силы воли. Именно поэтому, хотя по правилам его фамилия должна писаться как «Амадор Фонсека», он писал её как «Фонсека Амадор», ставя фамилию матери на первое место. Зрение у него стало ухудшаться ещё в детстве, и ему пришлось начать носить очки.

В 1950 Фонсека поступил в колледж и начал постепенно вовлекаться в политическую жизнь страны: он посещает молодёжные собрания Консервативной партии, вступает в ЮНАП (Национальный союз общественных действий; исп. Unión Nacional de Acción Popular). В 1953 или 1954 под воздействием всё более и более возрастающего интереса к марксизму Карлос выходит из ЮНАП, обвинив их в излишней буржуазности. В 1954 году Фонсека и несколько его друзей из колледжа начинают выпускать журнал «Сеговия», содержание которого концентрируется вокруг социальных проблем (бедность, студенческие движения), но не на действиях правительства Сомосы.

Окончив колледж в 1955 году, Фонсека поступает на юридический факультет Леонского университета и вступает в подпольную Никарагуанскую социалистическую партию (аббр. НСП; исп. Partido Socialista Nicargüense). В университете он становится редактором студенческой газеты и организовывает студенческое отделение НСП, основной деятельностью которой становится изучение марксистских работ.

21 сентября 1956 года в Леоне Ригоберто Лопес Перес совершил покушение на диктатора Анастасио Сомосу. Ригоберто был расстрелян на месте, а Сомоса, правивший страной с 1936 года, скончался 29 сентября. После покушения было введено осадное положение и начался поиск соучастников преступления. Карлос Фонсека, который не был знаком с Ригоберто и не имел никакого отношения к организации покушения, был арестован Национальной гвардией и пробыл в заключении около двух месяцев.

В августе 1957 года Фонсека посещает СССР в качестве делегата от НСП на Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, проходивший в Москве. В 1958 году по мотивам этой поездки он пишет книгу «Никарагуанец в Москве». В этом же году Карлоса вновь арестовывают, но вскоре выпускают на свободу.

1 января 1959 года Фидель Кастро и «Движение 26 июля» захватили власть на Кубе. Кубинская революция стала центральным событием для всей Латинской Америки и оказала большое влияние на эволюцию политических взглядов Фонсеки: он убедился в том, что революция возможна и для этого нужна новая организация и что новое революционное движение может быть создано вне структуры НСП, как и «Движение 26 июля». В результате, в марте 1959 года Карлос вместе с Сильвио Майоргой подпольно создают организацию «Демократическая молодёжь Никарагуа» (исп. Juventud Democrática Nicaragüense) — предшественника СФНО, которая была достаточно быстро разгромлена спецслужбами. Фонсека был арестован и после допросов и пыток 12 мая выслан в Гватемалу. А 30 мая диктатура Луиса Сомосы, сына недавно убитого диктатора, испугавшись возросшей активности партизанских отрядов, вводит осадное положение по всей стране.

Из Гватемалы Карлос Фонсека перебрался в Гондурас, откуда отправился в Никарагуа во главе партизанской колонны «Ригоберто Лопес Перес». Но 24 июня в посёлке Чапараль, недалеко от границы, колонна была атакована сразу и «Национальной гвардией» Сомосы и гондурасской армией. Несколько партизан из отряда были убиты, а Фонсека остался жив только благодаря своей выдержке: когда «гвардеец» проткнул его несколько раз штыком, проверяя мёртв ли он, Фонсека не издал ни звука. Тяжелораненного Фонсеку удалось переправить на Кубу.

Карлос Фонсека выглядел как типичный «профессор кислых щей» — никто бы не подумал, что это партизан: худенький, с острым подбородком и большим лбом, с неровно растущими усами и бородой, с криво сидящими очками в роговой оправе, с большими диоптриями… Однако этот человек обладал безумной храбростью и огромным интеллектом. Он разработал идеологию Сандинистской революции и тактику боевых действий. Как и остальные лидеры сандинистов, он не отсиживался за границей, посылая в бой рядовых, а сам сражался за свои идеи с оружием в руках, 20 лет год за годом рискуя жизнью.

— Александр Тарасов [scepsis.ru/library/id_971.html «Между вулканами и партизанами: Никарагуанский пейзаж»]

Сандинистский фронт национального освобождения

Со временем, Никарагуанская социалистическая партия пришла к выводу, что революция в Никарагуа невозможна и, объявив Фонсеку и других, кто сражался на баррикадах против режима Сомосы «герильерос» (исп. guerrilleros), исключила их из своих списков.

На Кубе Фонсека и группа никарагуанцев-политэмигрантов, прибывших в Гавану из Венесуэлы, тщательно готовились к герилье. В чём им помогали новые знакомые Карлоса — Че Гевара и Тамара Бунке (партизанка Таня).

23 июля 1961 года в Тегусигальпе Карлос Фонсека вместе с товарищами организовали «Сандинистский фронт национального освобождения». В конце 1962-го отряд сандинистов под командованием Фонсеки перешёл границу Никарагуа в районе реки Рио-Коко; из-за плохой разведывательной подготовки отряд попал в засаду; несколько партизан были убиты бойцами Национальной гвардии, остальные скрылись на территории Гондураса.

29 июня 1964 года Фонсеку арестовали в Манагуа, он был обвинён в организации заговора с целью убийства Анастасио Сомосы, брата Луиса Сомосы, начальника Национальной гвардии. На судебном процессе во время выступления в свою защиту Карлос выдвинул обвинения в адрес диктаторского режима, которые он позже более подробно описал в своёй статье «Из тюрьмы я обвиняю диктатуру» (исп. [www.sandinovive.org/carlos/desdelacarcel.htm Desde la Carcel Yo Acuso a la Dictadura]). После полугодового заключения был освобождён по амнистии 2 января 1965 года и выслан в Гватемалу. В том же году он вернулся в Никарагуа и вновь подвергся аресту, и его снова высылают в Гватемалу.

В середине 1960-х Карлосу несколько раз приходилось скрываться в Коста-Рике и Мексике. В 1966 году, после реорганизации руководящего состава СФНО, Фонсека становится Генеральным секретарём СФНО.

В августе 1969 года Карлос был в шестой раз за свою жизнь арестован в Коста-Рике и заключён в тюрьму Алахуэла. В октябре 1970 года группа боевиков СФНО захватила самолет, на котором находились четыре американских бизнесмена. В обмен на них, властями были освобождены четыре находившихся в заключении лидера СФНО, включая Фонсеку и Даниэля Ортегу.

Выйдя из тюрьмы, Карлос вернулся на Кубу, где в 1972 году написал целый ряд статей и книг: «Замечания о письме-завещании Ригоберто Лопеса Переса» (исп. [www.sandinovive.org/carlos/rlp.htm#rlp-cfa Analisis de la Carta-Testamento de Rigoberto Lopez Perez]), «Послание народу Никарагуа» (исп. [www.sandinovive.org/carlos/mensaje1972.htm Mensaje al Pueblo Nicaragüense]), «Новое о Дарио и Горьком», «Сандино — партизан-пролетарий», «Обзор интервенции США в Никарагуа». В 1974 издаётся его книга «Секретная хроника: Аугусто Сесар Сандино перед своими палачами».

В 1975 году Карлос нелегально вернулся в Никарагуа, чтобы возглавить антисомосовское подполье в Манагуа. В 1976 ушёл в горы, чтобы там руководить боевыми действиями. Во время одной из операций его отряд попал в засаду, Фонсека оказался в плену. 7 ноября Карлос Фонсека, Генеральный секретарь СФНО, был казнён. Его отрубленные голова и руки были доставлены в Манагуа по личному приказу диктатора Анастасио Сомосы.

В 1977 году северный фронт сопротивления сомосовской диктатуре был назван его именем, а 19 июля 1979 года диктаторский режим династии Сомосы был окончательно свергнут.

Из документов «Архива Митрохина» следует, что Карлос Фонсека тесно сотрудничал с КГБ, где числился под псевдонимом Гидролог.

Статьи и книги

• «Замечания о письме-завещании Ригоберто Лопеса Переса» 1972
  (исп. [www.sandinovive.org/carlos/rlp.htm#rlp-cfa Analisis de la Carta-Testamento de Rigoberto Lopez Perez])
• «Послание народу Никарагуа» октябрь 1972
  (исп. [www.sandinovive.org/carlos/mensaje1972.htm Mensaje al Pueblo Nicaragüense ])
• «[scepsis.ru/library/id_2506.html Кто такой сандинист?]» 1975
  (исп. [www.sandinovive.org/carlos/sersandinista.htm ¿Que Es Un Sandinista?])
• «Из тюрьмы я обвиняю диктатуру» 1964
  (исп. [www.sandinovive.org/carlos/desdelacarcel.htm Desde la Carcel Yo Acuso a la Dictadura])
• «Идеи Сандино»
• «Краткий анализ партизанской борьбы в Никарагуа против диктатуры Сомосы»
• «Секретная хроника: Аугусто Сесар Сандино перед лицом своих палачей»
• «Сандино — партизан-пролетарий»
• «Заметки о положении в партизанском движении»
• «Послание СФНО революционным студентам»
• «Никарагуа, час ноль»
• «Да здравствует Сандино!»
• «Новое о Дарио и Горьком»
• «Обзор интервенции США в Никарагуа»
• «Синтез некоторых актуальных проблем»
• «Секретная хроника: Аугусто Сесар Сандино перед своими палачами»

См. также

• Сандинистская революция
• Сандинистский фронт национального освобождения

Ссылки

• [scepsis.ru/authors/id_687.html Карлос Фонсека Амадор в библиотеке журнала «Скепсис»]
• [www.sandinovive.org/carlos/index.htm Биография Карлоса Фонсеки] (исп.)
• [www.fsln-nicaragua.com/ СФНО] (исп.)

Отрывок, характеризующий Фонсека Амадор, Карлос

Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.