Фонтан «Пирамида»

Фонтан
Фонтан «Пирамида»
Фонтан «Пирамида»
Страна	Россия
Дворцово-парковый ансамбль	Петергоф
Состояние	действует

Фонтан «Пирамида» («Пирамидный») — фонтан в Петергофе. Находится в Восточной (Монплезирской) части Нижнего парка Петергофа. Вопреки ансамблевой петергофской традиции, он расположен обособленно, в стороне от парадных ансамблей, на отдельной Пирамидной аллее. Является одним из старейших и красивейших памятников Столицы Фонтанов. Ещё 20 августа 1725 года камерюнкер герцога Голштинского (отца будущего русского императора Петра III) Ф. Бергхольц писал: «Подобнаго большаго и красиваго водомета нет, может быть, нигде». Фонтан «…образует занятную пирамиду», — признал и менее восторженный Обри де Ла Моттре (1726 г.).

Фонтан «Пирамида» возник ещё при Петре I, по инициативе самого императора, тогда же получил своё название в честь необычной формы, во многом взятой с версальского «обелиска» (1704—1705 годы, арх. Ж. Ардуан-Монсар). Впервые фонтан упомянут в Петровском указе лета 1721 года: «Пирамиду водяную с малыми кашкадами, и к ней садить лес по чертежу кленовой, липовой, или ольховой, по месту смотря»..

Правда, главный петергофский архитектор Н. Микетти, которому было велено разработать проект фонтана, на первоначальном эскизе изобразил вовсе не пирамиду с четырёхгранным основанием, а фактически полную копию с Версальского трёхгранного «обелиска» (1704—1705 годы, арх. Ж. Ардуан-Монсар).

Однако Пётр (ещё в своём указе давший понять, что хочет иметь в своём приморском детище именно «Пирамиду»), что было справедливо, учитывая четырёхугольную форму избранного для фонтана участка, — своей рукой приписал: «делать по сей фигуре, а пирамида была б внизу на четыре уголка». Это и определило неповторимую форму фонтана.

Работами руководил «архитектурии гейзель» М. Земцов, видное участие принимал фонтанный мастер П. Саулем.

Строить начали осенью того же года и закончили три года спустя, к лету 1724 года. Тогда Петр пустил воду, но, осмотрев и опробовав в октябре фонтан, повелел Земцову «пирамиду переделать, а именно бассейн ниже сделать и один [четвёртый, заимствованный от версальского „Обелиска“] уступ в кашкадах снять». С тех пор каскады и обретают ровно по 3 уступа.

Работы, очевидно, были закончены уже после смерти Петра I, к лету 1725 года. Ф. Бергхольц, впервые увидевший фонтан 20 августа, говорит о нём как о вновь открывшемся.

Однако и тогда облик фонтана был ещё далёк от современного. Уже и в то время восьмиметровый столб воды наполнял кирпичный бассейн (11 x 11) и стекал каскадами по 3 ступеням (тогда — деревянным, покрытыми рольным свинцом). Но ещё не было ни привычных мостиков через ров, ни величественной балюстрады — весь этот антураж будет впервые исполнен в дереве в 1739 году «архитектурным гейзелем» (помощником) Ф. Исаковым, разместившим по углам деревянные пирамидки со звёздами.

Время шло. Менялась эпоха, один архитектурный стиль уступал место другому. Это сказалось и на планировке парка. Ко второй половине XVIII века регулярные «итальянские сады» с их четкой геометрической планировкой стали уходить в прошлое. Пришло время тенистых «английских» садов, с вековыми деревьями, извилистыми дорожками. И, хотя Нижний парк всегда считался парадным, это коснулось и его: шпалеры, да и аккуратно подстриженные деревца уступили место большим деревьям, и фонтан, казалось бы, совсем затерялся, обособился, что придает ему свою особую прелесть. Исчезли шпалеры, окружающие фонтан на манер лабиринта.

До конца XVIII века облик фонтана остается без изменений, лишь в 1770 году последовал указ сделать мраморное ограждение и уступы. Проект исполнил В. Яковлев, но он был реализован лишь 30 лет лет спустя, 11 ноября 1799 года, когда Павел I издал указ «О построении Пирамидного фонтана из мрамора».

Мраморная отделка спешно изготавливалась на Петергофской гранильной фабрике. Строительными работами руководил Броуэр, и полгода спустя, 6 июня 1800 года, они были закончены. Легкая, величественная и прекрасная балюстрада в стиле процветающего классицизма, пожалуй, не имеет аналогов, её можно сравнить лишь с воздушной Камероновой галереей в Пушкине. Этот прекрасный, торжественный облик сохранился до наших дней.

Фонтан представляет собой квадратный в плане (11 x 11 метров) бассейн, увенчанный мраморной балюстрадой, а посредине — 8-метровый столб, напоминающий пирамиду. В чём же её секрет? Вода ещё с петровских времён поступает по наклонной трубе из Пирамидного пруда в семь камер квадратной чугунной коробки, герметично закрытой бронзовой крышкой с отверстием до 505 форсунок. Высота струй каждой камеры регулируется клапанами. Так и образуется общий массив семиярусной пирамиды. Кстати, из всех парковых фонтанов это самый водоёмкий — в секунду уходит до двухсот литров воды. Сам водомёт находится на трёхступенчатом возвышении. Вода заполняет четырёхугольный бассейн и стекает четырьмя каскадами, каждый по пять ступенек, в неглубокий ров, по периметру опоясывающий весь ансамбль. С боков от каскадов расположены мраморные мостики, чтоб можно было подойти к самой балюстраде.

Как и все петергофские памятники, первоначально задуманный лишь как памятник победы в одной (хоть и важной для России) конкретной войне, ныне он (наряду со всем Петергофом) является и памятником победы в Великой Отечественной. Изуродованный фашистами (причём не взорванный, а разбитый механически) и вновь возвращённый к жизни в 1953 году П. Лаврентьевым с сыновьями Павлом и Владимиром, а также И. Смирновым, он по праву может носить звание обелиска в честь многовековой борьбы русского народа за независимость и неприкосновенность своего культурного достояния.

Литература

• Дневник Бергхольца. М., 1902 °C. 154
• Успенский А. И. Императорские дворцы. М., 1915 °C., 15
• Памятники архитектуры пригородов Ленинграда. Л., 1983. С.418
•  Беспятных Ю. Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях. Л., 1991 с 231

Ссылки

• [petergof-history.narod.ru/p.htm Фонтан «Пирамида»] ([www.nogardia.ru/articles/show/16/ последний вариант])

Отрывок, характеризующий Фонтан «Пирамида»

Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.