SMS Von der Tann
Фон дер Танн (нем. Großer Kreuzer S.M.S. Von der Tann) — первый линейный крейсер ВМС Германской империи эпохи Первой мировой войны[прим. 1]. Назван в честь баварского военачальника XIX века Людвига фон дер Танна.
Стал ответом на британские линейные крейсера типа «Инвинсибл». Так же как и «Инвинсибл», был оснащён паротурбинной силовой установкой и имел высокую скорость хода. Германский крейсер традиционно был вооружён орудиями чуть меньшего калибра — 280-мм против 305-мм, но это компенсировалось большей начальной скоростью и лучшим качеством немецких снарядов.
По сравнению с британскими крейсерами имел значительно лучшее бронирование (борт 250 мм против 152 мм) и более совершенную систему противоторпедной защиты. Платой за это стал рост водоизмещения. Если британский крейсер был меньше линкора «Дредноут», то «Фон дер Танн» получился крупнее современного ему линкора «Нассау».
Но за счёт лучшего бронирования специалистами признаётся, что «Фон дер Танн» по своим боевым качествам превосходит все британские линейные крейсера с 305-мм орудиями. Это было подтверждено результатами Ютландского сражения, когда в дуэли с «Индефэтигеблом» германский крейсер в течение 15 минут пустил на дно своего визави.
Содержание
Предпосылки создания
В начале XX-го века кораблями основных боевых классов (англ. capital ships) во флотах ведущих мировых держав считались броненосцы и броненосные крейсера. В официальной германской классификации броненосному крейсеру приблизительно соответствовал «большой крейсер» (нем. Großer Kreuzer)[прим. 2]. Амбиции Германской империи требовали создания сильного флота, и между Германией и имевшей флот № 1 Великобританией разгорелось военно-морское соперничество. По «закону о флоте» (англ. German Naval Laws) и ряду поправок к нему, германский флот должен был состоять из 20 «больших» крейсеров, и поэтому приблизительно каждый год закладывалось по одному новому крейсеру. Развитие британских броненосных и германских «больших» крейсеров в конечном счёте привело к появлению нового класса крейсеров — линейных.
Но создание германского линейного крейсера шло отличным от Великобритании путём. По сравнению с предшествующими броненосными крейсерами типа «Минотавр» британские линейные крейсера типа «Инвинсибл» стали революционным шагом вперёд. Благодаря увеличению калибра орудий с 234 мм до 305 мм, увеличению количества орудий главного калибра с 4 до 8, отказу от промежуточного калибра и использованию паровой турбины боевые возможности нового крейсера возросли многократно. В германском же флоте чётко прослеживалась линия эволюционного развития. От корабля к кораблю шёл постоянный рост водоизмещения — «Йорк» имел водоизмещение 9530 т, «Шарнхорст» — 11 600 т, водоизмещение новейшего броненосного крейсера программы 1906 года, будущего «Блюхера», достигло 15 840 тонн. При этом его вооружение хоть и состояло из двенадцати орудий единого главного калибра, расположенных по гексагональной схеме, но это были орудия калибром всего 210 мм. По сравнению с другими броненосными крейсерами того времени, вооружёнными 234-мм орудиями, он смотрелся вполне на уровне. Но в сравнении с вооружённым 305-мм орудиями «Инвинсиблом» проигрывал по всем статьям. К тому же «Блюхер» был оснащён паровой машиной и хотя и считался самым быстрым кораблём с таким типом силовой установки, но по скорости всё же уступал британскому сопернику, оснащённому паровыми турбинами[2].
Поэтому, когда от германского атташе в Лондоне поступили сведения о тактико-технических характеристиках нового британского крейсера, стало понятно, что «Блюхер» серьёзно ему проигрывает и что его защита явно не адекватна 305-мм британским орудиям. Но работы по проекту «Блюхера» были уже в завершающей стадии, и вносить в него изменения было уже поздно. Поэтому было решено, что «Блюхер» будет достраиваться по исходному проекту, а ответом британцам будет уже крейсер 1907 бюджетного года, получивший строительный индекс F[3].
Одним из принципиальных отличий стала концепция применения. Британский крейсер создавался именно для крейсерских функций — в первую очередь для борьбы с крейсерами противника как при действиях совместно с эскадрой линкоров, так и на коммуникациях. Участие в линейном бою основных сил флотов для него не предусматривалось, и участие в нём ограничивалось лишь окружением противника и добиванием отставших кораблей[2].
В германском флоте крейсерам отводилась и другая роль. Ещё в январе 1904 года кайзер Вильгельм II заявил, что так как по количеству единиц германский линейный флот уступает британскому, германские большие крейсера должны быть способны участвовать в линейном бою в одной линии с линкорами. И хотя военно-морской министр, гроссадмирал Тирпиц, был противником такого использования, настаивая на чисто крейсерских функциях, требование участия в линейном бою учитывалось при проработке проекта нового крейсера[2].
Разработка проекта крейсера F шла с августа 1906 по июнь 1907 года. Рассматривалось множество вариантов, в том числе с вооружением из 305 и 343-мм орудий. Однако при наличии финансовых ограничений, для соблюдения баланса скорости, вооружения и защиты, было решено остановиться на орудиях калибра 280-мм. Тем более, что этот же калибр был выбран для германских дредноутов «Нассау». Не последнюю роль здесь сыграло и мнение Тирпица о превалировании крейсерских функций. 280-мм орудия он считал достаточными для этой роли. Для обеспечения высокой максимальной скорости хода крейсер был впервые в германском флоте оснащён паровыми турбинами. 22 июня 1907 года кайзер утвердил заказ на строительство крейсера F, будущего «Фон дер Танна»[4].
Конструкция
Корпус, надстройки, мореходность, управляемость и экипаж
Нормальное водоизмещение «Фон дер Танна» составило 19 370 т, полное — 21 300 т. Крейсер имел корпус с полубаком, занимавшим приблизительно треть длины корабля[5]. Длина корпуса между перпендикулярами составляла 171,5 м, ширина — 26,6 м, максимальная ширина по укладке противоторпедной сети — 27,17 м. В полном грузу осадка носом равнялась 8,91 м, кормой — 9,17 м. Высота корпуса на миделе — 13,28 м. При нормальном водоизмещении высота надводного борта в носу составляла 8,1 м, в корме — 5,8 м. Увеличению осадки на 1 см соответствовало увеличение водоизмещения на 30,58 т[6][7][8].
Корпус крейсера разделили водонепроницаемыми переборками на 15 основных отсеков. Двойное дно простиралось на 75 % длины корабля. Способ связей силовых конструкций корпуса — смешанный[6][9].
После постройки на крейсере была смонтирована система активного успокоения качки — цистерны Фрамма, содержащие 231 т воды. Вода мощными насосами перекачивалась между цистернами в противофазе качки. Это позволило уменьшить крен на волнении с 17° до 11°. Период бортовой качки составлял 11 секунд. Позже вместо цистерн Фрамма стали использовать скуловые кили, а ёмкости были использованы для хранения дополнительных 200 т топлива[7][9].
По проекту были заложены решётчатые мачты, но их уже в процессе постройки заменили на обычные трубчатые. После Ютландского сражения, когда «Дерфлингер» чуть не запутался в собственных противоторпедных сетях, со всех германских кораблей, в том числе и с «Фон дер Танна», были сняты противоторпедные сети[6][10].
Крейсер оснащался четырьмя винтами и двумя параллельными рулями, что обеспечивало хорошую маневренность и управляемость. Но поворотливость судна и управляемость на заднем ходу были неудовлетворительными. Потеря управляемости наступала при перекладке руля больше 60°, с возникновением крена в 8°. При нормальном водоизмещении метацентрическая высота составляла 2,11 м. Остойчивость была максимальной при крене в 30° и нулевой при 70°[6][11].
На «Фон дер Танне», так же как и на британском «Инвинсибле», был проведён эксперимент по изменению размещения кают офицеров. Вместо кормы их разместили на полубаке, считая, что так офицерам будет удобнее добираться до мест боевого дежурства. Но по результатам эксплуатации выяснилось, что такое решение было ошибочным, и больше ни на одном германском корабле такое расположение кают не использовалось[7]. На крейсере располагались дополнительные помещения для размещения флагмана и его штаба[12][10].
По штатному расписанию мирного времени экипаж состоял из 923 человек, в том числе 41 офицера. При использовании в качестве флагмана экипаж достигал 999 человек, увеличиваясь на 14 офицеров и 62 человека нижних чинов. Во время войны экипаж увеличивался за счёт резервистов. Так, во время Ютландского сражения экипаж насчитывал 1174 человека[10].
Бронирование
Бронирование жизненно важных частей корпуса выполнялось из крупповской цементированной брони. Общий вес бронирования достигал 33,3 % от нормального водоизмещения. Главный броневой пояс шёл от переднего края носовой башни до заднего края кормовой. Пояс имел постоянную толщину 250 мм на высоте 1,22 м, углубляясь под воду на 0,35 м. Дальше он постепенно утончался до 150 мм в 1,6 м ниже ватерлинии. Пояс располагался на подкладке тикового дерева толщиной 50 мм. В оконечностях он заканчивался 180-мм траверзами. В нос он продолжался 120-мм поясом, утончавшимся до 100 мм. В корме он шёл толщиной 120 мм и заканчивался в 3,5 метрах от кормы 100-мм переборкой. Дальше в корму шёл 100-мм пояс с нижней кромкой в 80 мм[13][14].
Над главным поясом в районе цитадели шёл верхний пояс толщиной 225 мм[14][6]. Каземат орудий среднего калибра прикрывался 150-мм поясом. Между орудиями были установлены противоосколочные переборки толщиной 20 мм, а за орудиями — 20-мм противоосколочные экраны[13][14].
Лобовая и задняя плиты башен главного калибра имели толщину 230 мм, а стенки — 180 мм. Наклонная передняя часть крыши башни была толщиной 89 мм, а горизонтальная часть крыши — 60 мм. Настил башни имел толщину 50 мм. Барбеты башен с внутренним диаметром в 8100 мм имели толщину 200 мм. Носовая и кормовая башни имели наружную стенку толщиной 230 мм, а внутреннюю — 170 мм. Ниже главного броневого пояса толщина барбетов уменьшалась до 30 мм[13][14].
Носовая броневая рубка имела толщину стенок 250 мм, а крыши — 80 мм. У кормовой эти значения были 200 и 50 мм соответственно[14].
Горизонтальное бронирование состояло из двух броневых палуб. Та, что располагалась выше, предназначалась для взведения взрывателей и преждевременного разрыва снарядов, а нижняя — для улавливания осколков. Плоская часть бронированной палубы была расположена на уровне средней палубы за главным 250-мм броневым поясом со скосами толщиной 50 мм. В носовой части она была плоской (толщиной 50 мм) на уровне нижней палубы и располагалась ещё ниже в корме, где её толщина составляла 80 мм в плоской части с двумя 25-мм скосами. Главная палуба имела толщину 25 мм над главным поясом за пределами батареи. Верхняя палуба имела толщину 25 мм над батареей. Кроме этого, палуба полубака в районе носовых погребов имела толщину 23 мм[13][14].
Подводная защита была хорошо продуманной. По всей длине главного броневого пояса шла броневая[15] противоторпедная переборка толщиной 25—30 мм. На миделе она отстояла от борта на 4 м. Между бортом и противоторпедной переборкой располагалась ещё одна переборка, делившая этот объём пополам. Внешняя часть отсека была пустой и выполняла при взрыве роль расширительной камеры, а внутренняя была заполнена углём, что обеспечивало дополнительную защиту[13][14].
Вооружение
Вооружение корабля состояло из восьми 280-мм скорострельных орудий SK L/45 с длиной ствола 45 калибров в четырёх двухорудийных башнях. По одной башне стояло в носу и корме в диаметральной плоскости. Две башни размещались эшелонировано — побортно, со смещением друг относительно друга[9][16].
Нарезка была прогрессивной крутизны — от 45 калибров на оборот у казённой части до 30 у дульного среза. Отличительной особенностью германских орудий было использование клинового вертикально-скользящего затвора. Скорострельность достигала 3 выстрелов в минуту. Орудия комплектовались бронебойными и фугасными снарядами массой 302 кг. Заряд состоял из двух частей — основного и дополнительного зарядов. Для надёжной обтюрации при использовании клинового затвора основной заряд из 79 кг метательного вещества размещался в латунной гильзе. Дополнительный заряд весил 26 кг и размещался в шёлковом картузе. Это обеспечивало снарядам начальную скорость в 855 м/с[17].
Орудия размещались в башенных установках, имевших обозначение Drh. L.C./1907 (Drh. L. — сокращённое от Drehscheiben Lafette, вращающийся лафет, С — год принятия на вооружение). Обеспечивались углы склонения и возвышения от −8° до +20°. При максимальном угле возвышения в 20° обеспечивалась дальность стрельбы 18 900 м. В 1915 году был увеличен вес заряда, и максимальная дальность выросла до 20 400 м[18][19][16].
Бортовые башни могли стрелять на противоположный борт в секторе 125°, что в теории обеспечивало бортовой залп из восьми орудий, такой же как у «Нассау» с его 12 орудиями. У носовой башни оси орудий были расположены в 9,9 м от уреза воды, у остальных — 7,7 м. Все башни оснащались электрическими приводами вертикальной и горизонтальной наводки. Башня, перегрузочное отделение, подачная труба и нижний подъёмник были объединены в единую вращающую конструкцию. Расположение погребов различалось по башням. У кормовой башни снарядный погреб размещался над пороховым погребом, на остальных расположение было обратным. Общий боекомплект составлял 660 снарядов — по 165 на башню[20].
Каждая башня оснащались дальномером для индивидуального управления стрельбой. В июне 1915 года для главного и среднего калибра были установлены приборы центрального управления стрельбой для вертикального и горизонтального наведения орудий[9].
Средний калибр составляли десять 150-мм 45-калиберных орудий SK L/45 в установках MPL C/1906. Они располагались в бронированном каземате на средней палубе. Общий боекомплект составлял 1500 бронебойных и фугасных снарядов. Снаряды имели массу 45,3 кг и начальную скорость 835 м/с. Углы склонения/возвышения от −7° до +20°[21][22].
Вспомогательная артиллерия состояла из 16 скорострельных орудий калибра 88 мм с длиной ствола 45 калибров в установках MPL C/1906. Они размещалась в носовой и кормовой надстройках, на полубаке, а также в корме корабля. Их боекомплект составлял 3200 фугасных снарядов. В начале 1916 года четыре орудия в кормовой надстройке заменили двумя 88-мм зенитными орудиями в установках MPL C/1906 с углом возвышения 70°. В 1916 году были демонтированы 12 оставшихся не зенитных 88-мм орудий[22].
Торпедное вооружение состояло из четырёх подводных торпедных аппаратов калибра 450 мм — носового, кормового и двух бортовых аппаратов. Бортовые аппараты размещались перед барбетом носовой башни вне противоторпедной переборки. Общий боекомплект составлял 11 торпед[15].
Энергетическая установка
Крейсер впервые в германском флоте получил паротурбинную силовую установку. Пар для неё вырабатывали 18 котлов немецкого военно-морского типа (Шульце-Торникрофта), расположенных в пяти отсеках. Каждый отсек разделялся переборкой в диаметральной плоскости на два отделения. В первых двух отделениях стояло по одному котлу. В следующих восьми — по два. Котлы были водотрубными, с тонкостенными трубками малого диаметра, работали на угольном отоплении. С 1916 года котлы были оборудованы форсунками для впрыска нефти. Они имели общую поверхность нагрева в 10 405 м² и обеспечивали давление пара в 16 кгс/см²[6][23].
Турбины Парсонса имели прямой привод на валы. Машинные отделения занимали три отсека. Типичной особенностью установки Парсонса было то, что она требовала наличия четырёх валов. Комплект турбин одного борта состоял из турбин высокого давления с приводом на один вал и турбин низкого давления с приводом на второй вал. На «Фон дер Танне» диаметр ротора турбины высокого давления составлял 2100 мм, турбин низкого давления соответственно от 2920 до 2820 мм. Турбина высокого давления левого борта вращала внешний вал, а правого — внутренний[24]. Все четыре винта были трёхлопастными и имели диаметр 3,6 м[6].
Номинальная проектная мощность на валах составляла 42 000 л. с. или 1,97 л. с./т водоизмещения, что при средней частоте вращения валов в 300 об/мин должно было обеспечить скорость в 24,8 узла. При испытаниях на Нейкругской мерной миле эти параметры крейсер значительно превзошёл. Силовая установка развила форсированную мощность 79 007 л. с., что при частоте вращения гребных валов в 324 об/мин позволило крейсеру развить скорость в 27,4 узла[6][23].
Нормальный запас угля составлял 1000 т, полный — 2600 т[25]. В 1916 году запас топлива был увеличен на 200 т нефти для впрыска в котлы при форсировании. Дальность плавания крейсера «Фон дер Танн» достигала 4400 морских миль при скорости 14 узлов или 2500 морских миль при скорости 22,5 узла. Расход топлива составлял от 0,64 до 1,15 кг/л. с. в час в зависимости от режима хода[23].
Электроэнергию кораблю обеспечивали шесть турбогенераторов общей мощностью 1200 кВт, напряжением 225 вольт[6][5].
История строительства
Корабль строился по кораблестроительной программе 1907 года на судоверфи «Блом унд Фосс» (Гамбург) под индексом «F» (строительный номер — 198). Киль корабля был заложен 21 марта 1908 года[10]. Германские корабли традиционно получали имя при спуске на воду. Крейсер решено было назвать «Фон дер Танн» в честь Людвига фон дер Танна-Расзамхаузена — баварского генерала, командира пехотного корпуса и начальника штаба шлезвиг-гольштейнской армии во время освободительной войны 1848—1850 годов. Позже, во время франко-прусской войны, он командовал 1-м баварским пехотным корпусом[26].
20 марта 1909 года был произведён обряд крещения, и крейсер спущен на воду. Обряд крещения был произведён командиром 3-го баварского пехотного корпуса Луитпольдом фон дер Танном-Расзамхаузеном, племянником Людвига. «Фон дер Танн» после завершения шестимесячных испытаний ввели в состав флота 19 февраля 1911 года. Стоимость постройки корабля составила 36 523 000 марок или 18 262 000 рублей золотом[10].
Служба
Командиры
Кораблём командовали[27]:
- капитан цур зее[прим. 3] Мишке (сентябрь 1910 года — сентябрь 1912 года);
- капитан цур зее Ган (сентябрь 1912 года — февраль 1916 года);
- капитан цур зее Ценкер (февраль 1916 года — апрель 1917 года);
- капитан цур зее Момзен (апрель 1917 года — июль 1918 года);
- капитан цур зее Фельдман (июль 1918 года — декабрь 1918 года);
- капитан-лейтенант Волланке (в период интернирования).
Служба до войны
После испытаний 20 февраля 1911 года крейсер вышел из Киля в поход в Южную Америку. Встретившись в Рио-де-Жанейро с крейсером «Бремен», «Фон дер Танн» пробыл здесь с 14 по 23 марта 1911 года. За это время его посетил президент Бразилии. После этого он оправился в Аргентину, где 30 марта 1911 года группа офицеров во главе командиром крейсера Мишке посетила Буэнос-Айрес. На обратном пути на родину между островом Тенериф и Гельголандом крейсер прошёл 1913 миль со средней скоростью 24 узла[10].
6 мая крейсер вернулся в Вильгельмсхафен и 8 мая был зачислен в состав 1-й разведывательной группы, взамен ушедшего в Восточную Азию «Гнейзенау». В июне 1911 года «Фон дер Танн» из Виссингена доставил в Англию на коронацию английского короля Георга V немецкого кронпринца Вильгельма и кронпринцессу Сессиле. Во время визита, длившегося с 20 по 29 июня, он участвовал в параде на Спитхедском рейде[28].
В начале августа 1911 года он официально вошёл в состав флота и с 28 сентября 1912 года стал флагманским кораблём командующего 1-й разведывательной группой вице-адмирала Бахмана. На время текущего ремонта «Фон дер Танна» с 13 марта по 3 апреля 1912 года Бахман перенёс свой флаг на броненосный крейсер «Йорк», а на «Фон дер Танне» временно держал свой флаг 2-й флагман контр-адмирал Хиппер. 23 июня 1912 года «Фон дер Танн» ушёл для ремонта машин в Вильгельмсхафен, и Бахман вынужден был перенести свой флаг сначала на лёгкий крейсер «Кольберг», а затем на новый линейный крейсер «Мольтке». Какое-то время «Фон дер Танн» был рядовым кораблём 1-й группы[29].
1 октября 1912 года в 1-й разведывательной группе была создана должность 3-го флагмана. Эту должность занял капитан 1-го ранга Функе, поднявший свой флаг на «Фон дер Танне». 1 октября 1913 года Функе, к тому времени ставший контр-адмиралом, получил должность 2-го флагмана, оставив свой флаг на крейсере[29].
1 марта 1914 года Функе был назначен временным командующим 3-й эскадры линкоров, и на «Фон дер Танне» поднял свой флаг 3-й флагман контр-адмирал Тапкен[30].
Начало Первой мировой войны
С началом боевых действий на 1-ю разведывательную группу была возложена задача охранения Немецкой бухты, начальником охранения которой стал контр-адмирал Тапкен. Вместе с лёгкими крейсерами «Майнц», «Штральзунд» и 6-й флотилией миноносцев «Фон дер Танн» вошёл в резерв боевого охранения на линии Вангерооге — Гельголанд — Эйдер. 31 июля 1914 года «Фон дер Танн» участвовал в составе флота в первом боевом выходе[30].
28 августа 1914 года, после боя у Гельголанда, «Фон дер Танн» вышел на помощь терпящим бедствие своим лёгким крейсерам. Но к тому моменту британские линейные крейсера уже ушли. С осени 1914 года германские линейные крейсера начали обстрелы британского побережья, к которым подключился и «Фон дер Танн»[30].
С 2 по 3 ноября «Фон дер Танн» вместе с другими кораблями 1-й разведывательной группы обстреливал Ярмут, а 15—16 декабря Скарборо и Уитби. 6 декабря командир «Фон дер Танна» предложил использовать свой крейсер в качестве рейдера в северной Атлантике, но это предложение было отклонено. С 25 декабря 1914 года должность 3-го флагмана была упразднена, и «Фон дер Танн» стал рядовым кораблём 1-й группы. 24 января 1-я разведывательная группа вступила в боевое соприкосновение с британскими линейными крейсерами у Доггер-банки. Но «Фон дер Танн» не принял в этом бою участие, так как находился на ремонте[30].
В августе 1915 года «Фон дер Танн» в составе 1-й разведывательной группы принял участие в попытке германского флота прорваться в Рижский залив. 1-я разведывательная группа должна была подавить береговые батареи на острове Утэ 10 августа 1915 года. Для этого был выделен лёгкий крейсер «Кольберг», но он отвлёкся на преследование появившихся русских эсминцев, и для обстрела был направлен «Фон дер Танн». Он открыл огонь в 5:56, сначала обстреляв с дистанции в 15 000 м стоявший за Утэ русский крейсер «Громобой», вынужденный удалиться. Затем, когда в бой вступили береговые батареи, в 6:01 «Фон дер Танн» начал с ними перестрелку. Береговые батареи были вооружены лишь орудиями среднего и малого калибров, поэтому были быстро подавлены. Лишь один 152-мм снаряд попал крейсеру в трубу, причинив незначительные повреждения[31].
В 6:18 огонь был прекращён, так как боевая задача была выполнена, и появилась опасность атаки подводной лодки. С миноносцев и линейного крейсера «Зейдлиц» докладывали о перископах. В этом районе находились русские подводные лодки «Кайман», «Крокодил». 19 августа британская подводная лодка торпедировала линейный крейсер «Мольтке», и 21 августа 1915 года операция Флота открытого моря в Рижском заливе была прервана[32].
После возвращения с Балтики «Фон дер Танн» вместе с другими крейсерами 1-й разведывательной группы продолжил операции в Северном море и набеги на побережье Англии. 11—12 сентября 1915 года линейные крейсера прикрывали минную постановку в районе банки Терхшелинг. 23—24 октября 1915 года был осуществлён боевой поход флота до широты Эйсберга. 3—4 февраля «Фон дер Танн» прикрывал возвращение рейдера «Мёве». С 5 по 7 марта 1915 года 1-я разведывательная группа обстреляла английский Хуфден, а 24—25 апреля — Лоустофт и Ярмут. Учитывая налаженную британцами систему радиоперехвата, рано или поздно эти набеги должны были вылиться в столкновение британского и германского флотов. И оно состоялось 31 мая 1916 года[32].
Ютландское сражение
В Ютландском сражении «Фон дер Танн» находился под командованием капитана 1-го ранга Ценкера, сменившего на этом посту капитана 1-го ранга Гана ещё в феврале 1916 года. Линейные крейсера 1-й разведывательной группы под командованием Хиппера составляли авангард Флота открытого моря. «Фон дер Танн» замыкал строй, идя пятым после «Лютцова», «Дерфлингера», «Зейдлица» и «Мольтке». Немцы предполагали, что на перехват группы Хиппера будет направлена часть британского флота. Задачей авангарда было выманить британские корабли и вывести их на идущие следом основные силы под командование Шеера. Немцы не знали, что в море находился весь Гранд Флит с подобной же задачей. В итоге сражение вылилось в четыре основные фазы — «бег на юг», когда британский авангард под командованием Битти преследовал эскадру Хиппера, затем «бег на север», когда весь Флот открытого моря занимался погоней за британским авангардом, и в завершение состоялись дневные и ночные бои основных сил флотов[33].
В 15:10[прим. 4] лёгкие силы противников обнаружили друг друга и вступили в бой. В 16:30 в бой вступили линейные крейсера. Хиппер решил дать бой на отходе. Его крейсера легли на курс к своим основным силам. Их преследовали шесть линейных крейсеров Битти и отставшая от линейных крейсеров 5-я эскадра в составе четырёх быстроходных линкоров типа «Куин Элизабет»[32].
Крейсера противников открыли огонь в 16:48. «Фон дер Танн» вёл перестрелку с британским линейным крейсером «Индефэтигебл». Дистанция в этой части боя составляла 14 600 — 12 300 метров. «Фон дер Танн» вёл огонь из 280-мм и 150-мм орудий. В 17:02 три 280-мм снаряда попали в «Индефэтигебл» в район грот-мачты. Он вывалился из строя вправо, с заметным креном на левый борт. Очевидно, на нём вышло из строя рулевое управление. Затем в него попало ещё два 280-мм снаряда в район носовой части — один снаряд в корпус и один в район носовой башни главного калибра. После этого произошёл взрыв носовых погребов боезапаса. Над носовой частью «Индефэтигебла» взвился огромный столб пламени, и всё заволокло дымом. Когда дым рассеялся, на поверхности британского крейсера уже не было. Из его экипажа спаслись всего два человека. За это время «Фон дер Танн» выпустил 52 280-мм снаряда, добившись 9,6 % попаданий. Из примерно 40 снарядов, выпущенных «Индефэтигеблом», ни один не попал[34].
В 17:05 огонь был перенесён на ставший концевым в британской колонне «Нью Зиленд». Тот в свою очередь прекратил обстреливать «Мольтке» и вступил в перестрелку с «Фон дер Танном». А ещё через несколько минут ситуация для «Фон дер Танна» кардинально ухудшилась. Во-первых, по ошибке вместо «Мольтке» его начал обстреливать «Тайгер». Во-вторых, к месту событий подтянулась 5-я британская эскадра Эвана-Томаса, и линкоры вооруженные 381-мм орудиями начинали свою пристрелку по германским крейсерам с «Фон дер Танна», по мере сближения перенося огонь на более дальние германские корабли[34].
В 17:18 «Фон дер Танн» перенёс свой огонь на головной в колонне 5-й эскадры «Бархэм». Но ещё до этого, в 17:09 он получил первое повреждение. 381-мм снаряд с «Бархэма» с дистанции 93 каб (17 300 м) попал в корабль в 8,5 метрах от кормы на уровне средней палубы в 0,9 метра над проектной и, вероятно, чуть ниже фактической ватерлинии. Он ударил в кормовую бортовую броню в стык между 80-мм верхним и 100-мм нижним рядом плит.
За это время «Фон дер Танн» сделал по «Бархэму» 34 выстрела, добившись в 17:23 одного попадания в броневой пояс ниже ватерлинии, не причинившего никакого вреда[35]. В 17:24 огонь снова был перенесён на «Нью Зиленд». В 17:26 он добился попадания в «Нью Зиленд». Снаряд ударил в 178-мм броню барбета `X' примерно на 0,3-0,4 метра выше верхней палубы и разорвался снаружи барбета. Больших повреждений он не нанес, хотя башня на короткое время была заклинена осколками, попавшими на роликовые погоны.
В 17:35 280-мм орудия правой бортовой башни перегрелись и перестали накатываться, эта проблема была решена только в 20:30. «Фон дер Танн» теперь мог вести огонь только из одной левой бортовой башни. Та же проблема возникла и у правого орудия левой бортовой башни. К этому времени крейсера Битти, отклонившись в сторону, вышли из зоны действия орудий «Фон дер Танна», и огонь единственного орудия вёлся по «Малайе» из состава 5-й эскадры[35].
В районе 17:50 британские эсминцы вышли в торпедную атаку, и «Фон дер Танну» пришлось уклоняться от двух торпед, выпущенных HMS Nerissa. «Лютцов» и «Дерфлингер» также избежали попаданий, но «Зейдлицу» повезло меньше — в 17:57 он получил торпедное попадание. К этому моменту Хиппер вывел эскадру Битти на основные силы германского Флота открытого моря. Теперь уже Битти вынужден был разворачиваться и спасаться бегством. Линейные крейсера Битти, преследуемые Хиппером, довольно быстро вышли из зоны действия германские артиллерии. 5-я британская эскадра прозевала поворот и оказалась под огнём германских линкоров. Однако, избежав фатальных повреждений, она развернулась и повела за собой германские корабли на встречу с Гранд Флитом. Начался «Бег на север»[32][36].
5-я британская эскадра при повороте попала под сосредоточенный обстрел германской 3-й дивизии линкоров и хотя и получила попадания 11 305-мм и двумя 280-мм снарядами, но избежала фатальных повреждений. Линейные крейсера Битти шли на скорости порядка 25 узлов и в результате ряда манёвров к 8:10 вышли из зоны действия огня от преследовавших их крейсеров Хиппера. К этому времени полученные повреждения, усталость кочегаров и зашлакование топок не позволяли германским линейным крейсерам развивать скорость более 23 узлов. Германские линкоры даже при форсировании машин не могли выдать больше 22—23 узлов. Правда, эскадра Эвана-Томаса хотя и шла почти 25-узловым ходом, не могла оторваться, так как шла сначала по дуге, а потом сходящимися с германскими кораблями курсами[37].
Но несмотря на невыгодное положение, четвёрка британских линкоров показала все преимущества хорошего бронирования и мощного вооружения вкупе с хорошим управлением стрельбой. Бой вёлся на предельных дистанциях, и в фазе погони редкие попадания германских кораблей не наносили сильных повреждений. При этом британские линкоры на этих дистанциях вели прекрасную стрельбу и нанесли ряд тяжёлых повреждений германским линкорам и крейсерам. По линейным крейсерам вели огонь «Бархэм» и «Вэлиант». К счастью для «Фон дер Танна», огонь британских линкоров сосредоточился на головных кораблях германской колонны — «Лютцов», «Дерфлингер» и «Зейдлиц» получили 13 попаданий 381-мм снарядами.
С 18:00 «Фон дер Танн» вёл огонь из единственного уцелевшего орудия по «Малайе». На короткое время было починено второе орудие правой башни, и огонь вёлся из двух орудий. Всего было сделано 10 залпов по «Малайе» и ещё шесть по эсминцам. Но в 18:15 последняя башня вышла из строя, и крейсер остался только с 150-мм орудиями. Тем не менее он остался в линии, продолжая вести огонь по целям, находящимся в зоне действия его орудий[35].
К 19:15 Флот открытого моря вышел на главные силы Гранд-Флита, и в сумерках и ночью произошёл ряд боёв. В 19:19 «Фон дер Танн» получил четвёртое попадание — 381-мм снарядом с «Ривенджа». Снаряд попал в заднюю боевую рубку и убил и ранил всех находящихся в рубке, разрушил вентиляционные шахты правого переднего машинного отделения, в результате чего оно наполнилось дымом и газами. В 19:30 удалось ввести в действие кормовую башню, правда, так как механизмы вращения башни вышли из строя, это приходилось осуществлять вручную. В 20:30 ввели в действие правую бортовую башню, а в 21:00 снова заработала и левая. Но «Фон дер Танну» больше не удалось добиться ни одного попадания, поскольку на тёмной стороне горизонта он уже просто не видел целей[35].
Всего за время боя «Фон дер Танн» израсходовал 170 280-мм и 98 150-мм снарядов. Последние были выпущены в основном по эсминцам. К концу дня крейсер уже с трудом давал 18 узлов. Потери экипажа «Фон дер Танна» составили 11 человек убитыми и 35 ранеными[35].
Окончание войны и судьба
Ремонт крейсер проходил на государственной верфи в Вильгельмсхафене со 2 июня по 29 июля 1916 года. Но при стрельбе носовая башня постоянно выходила из строя, поэтому фактически в боевую готовность он был приведён лишь ко 2 августа 1917 года. За это время он принимал участие в боевых походах флота 18—19 августа и 25—26 сентября 1916 года[38]. Летом 1916 года боеготовыми оставались лишь линейные крейсера «Фон дер Танн» и «Мольтке», поэтому временно в состав 1-й разведывательной группы были включены дредноуты «Байерн», «Маркграф» и «Гроссер Курфюрст»[39].
С 15 октября 1916 года «Фон дер Танн» стал флагманским кораблём контр-адмирала Бедикера — 2-го флагмана 1-й разведывательной группы[35]. «Фон дер Танн» участвовал также в боевых выходах флота 18—19 октября, 23—24 октября 1916 года и 23—24 марта 1917 года. За это время произошли две крупные аварии с турбинами. Поэтому с 13 ноября по 29 декабря 1916 года и с 31 мая по 22 июня 1917 года он находился в ремонте[38].
21 января 1918 года Бедикера на посту 2-го флагмана сменил контр-адмирал Рейтер. Под его флагом «Фон дер Танн» принял участие в выходах флота 23—24 апреля 1918 года и 8—9 июня 1918 года. 11 августа Хиппер был назначен командующим Флота открытого моря, и Рейтер принял на себя командование 1-й разведывательной группой. 2-й флагман не назначался, и его обязанности исполнял командир «Фон дер Танна» Фельдман. Конец войны крейсер встретил на рейде Шиллинг, полностью готовый к боевым действиям[38].
Согласно условиям перемирия, «Фон дер Танн» подлежал интернированию. 19 ноября 1918 года он в составе эскадры передаваемых для интернирования кораблей немецкого военно-морского флота прибыл в британскую базу в заливе Ферт-оф-Форт. А 24 ноября 1918 года германские корабли перешли в Скапа-Флоу на Оркнейских островах. «Фон дер Танн» находился на якорной стоянке восточнее острова Кава[40].
Командовал германскими кораблями контр-адмирал Людвиг фон Рейтер. Он опасался передачи кораблей союзникам, поэтому они были тайно подготовлены к затоплению. 21 июня 1919 года поступил приказ Рейтера, и на дно Скапа-Флоу легли 10 линкоров, 5 линейных крейсеров, 5 лёгких крейсеров и 32 миноносца. «Фон дер Танн» лёг на дно килем вверх.
Комиссия Адмиралтейства, обследовавшая затонувшие корабли, пришла к выводу, что поднять их не представляется возможным. На то время просто не существовало надёжных способов подъёма со дна столь больших кораблей и судов. А так как они не мешали судоходству, было принято решение оставить их лежащими на дне[41]. Но в 1924 году лежащие на дне корабли выкупил продавец металлолома Эрнест Кокс. Организованная им компания опытным путём разрабатывала технологии подъёма судов. К тому моменту, когда приступили к работам над «Фон дер Танном», уже были подняты «Мольтке», «Зейдлиц», «Кайзер», «Гинденбург» и отработаны все операции[42].
Корабль поднимался со дна днищем вверх. Так как дальше в таком же положении он буксировался и устанавливался в док, выступающие части — мачты, трубы, надстройки, башни главного калибра — срезались газовыми резаками или подрывными зарядами. Перед подъёмом водолазами законопачивались все отверстия и подводились трубы от воздушных насосов. В ряде отсеков делались шлюзы для захода внутрь корпуса людей. Для изготовления шлюза использовались старые паровые котлы, привариваемые к корпусу. От котла к поверхности шла труба, по которой спускались внутрь корпуса люди. Сначала внутрь корпуса начинал подаваться сжатый воздух в объёме, недостаточном для всплытия корпуса. Внутрь через шлюзы заходили люди и герметизировали водонепроницаемые переборки, чтобы избежать перетекания воздуха и воды между отсеками. Так обеспечивалась устойчивость корабля при всплытии. После этого нагнетающие воздух насосы включались на полную мощность, и корабль поднимался на поверхность[42].
«Фон дер Танн» лежал на глубине 27 метров кверху днищем с креном 17° на правый борт. Работы по его подъёму начались ещё до буксировки к месту разделки только что поднятого «Гинденбурга». Не обошлось и без трудностей. Во-первых, трубы к шлюзам были очень большой длины. А во-вторых, при начале откачки воздуха из отсеков крейсера потянуло невероятным зловонием от разлагающихся водорослей и морских организмов. Его пытались выветрить прокачкой воздуха, но это не помогло. При работе с ацетиленовыми горелками внутри корпуса периодически возникали небольшие пожары и взрывы скопившихся горючих газов. Поэтому отсеки обработали специальным химическим составом. Запах от него был чуть ли не хуже, но это должно было предотвратить образование газов. В результате и это мало помогло. При герметизации последнего отсека произошёл сильный взрыв накопившихся продуктов разложения. Помощника Кокса Маккензи выбросило из отсека, при этом он ударился головой о крышку люка. Его подобрали плавающим в воде вниз головой. Ещё трёх человек пришлось вызволять из набравшего воду отсека, разрезая автогеном корпус. В конце ноября 1930 года «Фон дер Танн» был поднят на поверхность и 5 февраля 1931 года отбуксирован в Лайнесс для разделки на металл[43].
Оценка проекта
«Фон дер Танн» стал ответом на британский «Инвинсибл». Оба корабля на голову превосходили броненосные крейсера того времени и стали представителями нового класса — линейных крейсеров. Основные различия в конструкции британского и немецкого крейсеров обусловлены различием в концепции применения. «Инвинсибл» изначально планировался в первую очередь для выполнения крейсерских функций — ведения разведки при эскадре и борьбы с крейсерами противника. Проектирование боевого корабля всегда представляет собой поиск компромисса между уровнем вооружения, бронирования и скоростью. Профессор Массачусетской школы кораблестроения в США Ховгард в 1905 году предсказал, что эскадренный крейсер для выполнения своих задач должен иметь вооружение и бронирование как у броненосца, а скорость у него должна быть выше. Это однозначно приводило к выводу о том, что его водоизмещение должно быть выше. Первый британский крейсер был ограничен по водоизмещению. Его создатель лорд Фишер считал необходимым наличие сильного вооружения и высокой скорости для выполнения крейсерских функций, а потому бронированием пришлось пожертвовать. И хотя его уровень и был на уровне лучших броненосных крейсеров того времени, бронирование было не сопоставимо с линкорами[44].
«Минотавр»[45] |
«Инвинсибл»[45] |
«Дредноут»[45] |
«Фон дер Танн»[46] |
«Фон дер Танн»[47] |
«Нассау»[48][прим. 5]
| |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Год закладки/ввода в строй | 1905/1908 | 1906/1908 | 1905/1906 | 1908/1910 | 1907/1909 | |||||||
| Мощность СУ, л. с. (скорость, узлы) | 27 000 (23) | 41 000 (25) | 23 000 (21) | 42 000 (24,8) | 22 000 (19) | |||||||
| Размерения | 161,2×22,86×7,92 | 172,8×23,9×8 | 160,6×25×9,4 | 171,7×26,6×8,91 | 146,1×26,9×8,57 | |||||||
| Весовая сводка, в процентах к нормальному водоизмещению | ||||||||||||
| Расчёт по британской системе[прим. 6] | Расчёт по германской системе | |||||||||||
| Корпус и судовые механизмы | 5609 | 37,81 % | 6300 | 35,94 % | 6198 | 34,08 % | 6004 | 30,7 % | 6100 | 31,09 % | 6328,6 | 33,54 % |
| Бронирование | 2835 | 19,11 % | 3516 | 20,06 % | 5080 | 27,93 % | 5693 | 29,39 % | 6300 | 32,11 % | 7463,6 | 39,56 % |
| Энергетическая установка | 2571 | 17,33 % | 3445 | 19,65 % | 2083 | 11,45 % | 3034 | 15,66 % | 2850 | 14,52 % | 1376,7 | 7,30 % |
| Вооружение с башнями | 2099 | 14,14 % | 2480 | 14,14 % | 3150 | 17,32 % | 2604 | 13,44 % | 2130 | 10,85 % | 2697,5 | 14,30 % |
| Топливо | 1016 | 6,85 % | 1016 | 5,8 % | 915 | 5,03 % | 1000 | 5,16 % | 1000 | 5,1 % | 1000 | 5,30 % |
| Команда и провизия | 605 | 4,08 % | 671 | 3,83 % | 661 | 3,63 % | 1240 | ? | 6,32 % | ? | ||
| Запас водоизмещения | 102 | 0,68 % | 102 | 0,58 % | 102 | 0,56 % | — | — | — | |||
| ИТОГО | 14 837 | 100 % | 17 530 | 100 % | 18 189 | 100 % | 19 575 | 100 % | 19 620 | 100 % | 18 866,4 т | 100 % |
Германский крейсер изначально проектировался в том числе для боя в линии против британских дредноутов, поэтому, кроме высокой скорости и сильного вооружения, имел хорошую защиту. Она составляла 33 % от нормального водоизмещения и по этому уровню приближалась к линкорам. Платой за это стал рост водоизмещения — у «Фон дер Танна» оно было больше, чем у современного ему германского дредноута «Нассау»[49].
При этом германским инженерам удалось усилить бронирование, не особо жертвуя скоростью и вооружением. Проектная скорость британского крейсера была лишь на 0,2 узла выше. Несмотря на ряд «детских болезней», турбины германского крейсера в эксплуатации показали себя достаточно надёжными. Так, при возвращении в 1911 году из Южной Америки «Фон дер Танн» прошёл 1913 миль со средней скоростью в 24 узла[10].
На первый взгляд вооружение германского крейсера было слабее «Инвинсибла». Но на деле 280-мм орудия «Фон дер Танна» были эквивалентны 305-мм орудиям британца. Если британский 386-кг бронебойный снаряд имел начальную скорость 831 м/с, то германский 302-кг разгонялся до 855 м/с. К тому же немцы больше внимания уделяли качеству снарядов и артиллерийской стрельбы. Поэтому немецкие снаряды не раскалывались при встрече с преградой и имели надёжный взрыватель, а точность стрельбы немецких кораблей на протяжении войны была выше, чем у британских. Сектора обстрела у немецкого крейсера также были чуть лучше — схема размещения бортовых башен на обоих была диагональной, но у «Фон дер Танна», за счёт большего разнесения по длине, эти башни имели большие сектора обстрела на противоположный борт — 125° против 75°. За счёт этого «Фон дер Танн» имел те же восемь орудий в бортовом залпе, что и у двенадцатиорудийного «Нассау»[9].
«Фон дер Танн» был лишён и ещё одного недостатка «Инвинсибла». У британского крейсера 102-мм калибр, выбранный для противоминной артиллерии, был явно недостаточен. Изначально германский крейсер был вооружён 150-мм орудиями. Они оказались очень удачными в качестве противоминных и применялись на всех последующих германских дредноутах и линейных крейсерах. Правда, оказалось, что установка в дополнение к ним 88-мм орудий была лишней, поэтому позже их сняли, установив пару зенитных[22]. Высота от уровня моря стволов 150-мм батареи составляла только 4,3 м, как и на крейсере «Фридрих Карл» (заложен 1901 году), что для крупного корабля было явно недостаточно[5].
Защита «Фон дер Танна» была на порядок лучше, чем у «Инвинсибла». Там, где у британца был узкий пояс толщиной 152 мм, у немецкого крейсера был двухуровневый броневой пояс толщиной 250—225 мм. Это было практически эквивалентно 279-мм поясу британского линкора «Дредноут»[50]. Превосходной была и противоторпедная защита. Установка бронированной противоторпедной переборки, переборки в диаметральной плоскости, грамотная разбивка на водонепроницаемые отсеки и хорошая организация борьбы за живучесть приводили к тому, что там, где немецкие корабли после взрыва сохраняли ход, британские корабли терпели бедствие и гибли[51][прим. 7].
Несколько портило картину то, что германский крейсер был спроектирован идеальным для условий боя в Северном море — боя на ограниченной дистанции в 8000—10 000 м. Его мореходность и условия обитания экипажа были несколько хуже, чем у британских крейсеров, рассчитывавшихся для борьбы на протяжённых коммуникациях Британской империи. К тому же за время Первой мировой войны дистанции боя сильно выросли и в Ютландском сражении достигли 18 000 м. На этой дистанции начала сказываться недостаточная горизонтальная защита германского крейсера. К тому же на такой дистанции снаряды падали под большим углом, и они проходили над броневым поясом и поражали барбеты башен главного калибра в местах, где их защита была слишком тонкой[52][53][54].
Но в целом германская концепция оказалась лучше британской. И «Фон дер Танн» получился более сбалансированным и обладал более высокими боевыми качествами, чем британские линейные крейсера с 305-мм артиллерией — типа «Инвинсибл» и последовавшего за ним типа «Индефатигебл»[55]. При равенстве скоростей концепция Фишера «скорость лучшая защита» уже не срабатывала. И в дуэльной ситуации Ютландского сражения германский крейсер, защищённый более толстой бронёй, вышел победителем в бою против британского «Индефэтигебла».
«Цукуба»
|
«Минотавр»[56]
|
«Шарнхорст»[57]
|
«Рюрик II»[58]
|
«Теннесси»[59]
|
«Блюхер»[25]
|
«Инвинсибл»
|
«Фон дер Танн»[1]
| |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Заложен | 1905 г. | 1905 г. | 1905 г. | 1905 г. | 1903 г. | 1907 г. | 1905 г. | 1908 г. |
| Вступил в строй | 1907 г. | 1908 г. | 1907 г. | 1908 г. | 1906 г. | 1909 г. | 1908 г. | 1910 г. |
| Размерения, м (Д×Ш×О) | 137,1×23×8 | 158,2×22,7×7,91 | 144,6×21,6×8,17 | 161,2×22,86×7,92 | 153,8×22,2×7,62 | 161,8×24,5×8,56 | 172,8×24×8,13 | 171,7×26,6×9,04 |
| Водоизмещение нормальное | 13 750 т | 14 595 ts | 11 616 т | 15 170 т | 14 500 ts | 15 842 т | 17 250 ts | 19 370 т |
| Полное | 15 400 т | 16 085 ts | 12 985 т | 18 500 т | 15 715 ts | 17 500 т | 19 720 ts | 21 300 т |
| Силовая установка | ||||||||
| Мощность номинальная, л. с. (скорость, узлы) | 20 500 (20,5) | 27 000 (23) | 26 000 (22,5) | 19 700 (21) | 27 500 (22) | 32 000 (24,5) | 41 000 (25) | 42 000 (24,8) |
| Максимальная, л. с. (скорость, узлы) | 20 736 (20,5) | 28 783 (23,6) | 20 580 (21,43) | 38 323 (25,4) | 46 500 (26,64) | 79 007 (27,4) | ||
| Дальность плавания, миль (при скорости, узлов) | 2920 (20,5) 8150 (10) |
4800 (14) 5120 (12) |
6500 (10) | 3520 (18) 6600 (12) |
2300 (23) | 4400 (14) | ||
| Бронирование, мм | ||||||||
| Борт | 178 | 152 | 150 | 152 | 127 | 180 | 152 | 250 |
| Палуба | 76 | 38 | 60 | 38 + 25 | 76[прим. 8] | 70 | 65 | 50 |
| Башни | 178 | 203 | 170 | 203 | 229 | 180 | 178 | 230 |
| Вооружение | 4×305-мм 12×152-мм |
4×234-мм 10×190-мм |
8×210-мм 6×150-мм |
4×254-мм 8×203-мм |
4×254-мм 16×152-мм |
12×210-мм 8×150-мм |
8×305-мм | 8×280-мм 10×150-мм |
Напишите отзыв о статье "SMS Von der Tann"
Примечания
- ↑ В официальной немецкой классификации того времени не было понятия «линейный крейсер» (нем. Schlachtkreuzer), и он вместе с броненосными крейсерами классифицировался как «большой крейсер» (нем. Großer Kreuzer).
- ↑ «Большим крейсерам» германского флота в британском флоте соответствовали крейсера 1-го ранга. Ими были бронепалубные крейсера от «Кайзерин Аугусты» до «Принца Генриха», все броненосные крейсера от «Принца Адальберта» до «Блюхера» и линейные крейсера.
- ↑ В немецком флоте звание капитан цур зее соответствует капитану 1-го ранга.
- ↑ Время в статье соответствует указанному в немецких источниках — берлинскому или GMT+1. В англоязычных источниках время соответствует часовому поясу GMT. Время, детали попаданий и повреждений «Фон дер Танна» различаются по источникам и даны в основном по Campbell, John (1998). Jutland: An Analysis of the Fighting. Lyons Press. ISBN 1-55821-759-2.
- ↑ По сравнению с источником в таблице сделан ряд изменений: 1) Веса переведены из длинных тон в метрические; 2) Статьи «корпус» (6240 дл. т) и «оборудование» (798 дл. т) объединены в одну — «Корпус и судовые механизмы»; 3) Согласно Campbell, German dreadnoughts and their protection (Warship vol1 No 4) и Norman Friedman, Battleship Design and Development 1905—1945 из статьи «корпус» вес включённой туда броневой палубы — 822 т — перенесён в статью «бронирование».
- ↑ Расчёт по системам двух флотов несколько отличался. Так, британцы вращающуюся броню башен включали в статью «вооружение», немцы — в «бронирование». Вес броневых палуб по британской системе расчёта включался в статью «бронирование», а по германской системе — в статью «корпус». Существовали и более мелкие различия, поэтому сравнение «Фон дер Танна» с «Нассау» дано в германском варианте расчёта.
- ↑ После подрыва на мине линейный крейсер «Зейдлиц», у которого была сходная система противоторпедной защиты, самостоятельно добрался на базу. После получения торпедного попадания в Ютландском сражении он продолжил вести бой, практически не сбавив ход. В том же Ютландском сражении британский линкор «Мальборо» после получения торпедного попадания вышел из боя, потеряв ход. А новейший линкор «Одейшес» после подрыва на мине, несмотря на все меры по спасению, затонул.
- ↑ На скосах 102 мм.
Использованная литература и источники
- ↑ 1 2 Gröner. Band 1. — P.80—81
- ↑ 1 2 3 Staff. German Battlecruisers. — P. 3
- ↑ Staff. German Battlecruisers. — P. 3—4
- ↑ Staff. German Battlecruisers. — P. 4—5
- ↑ 1 2 3 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.25
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Gröner. Band 1. — P.81
- ↑ 1 2 3 Campbell. Battlecruisers. — P. 20
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.20—21
- ↑ 1 2 3 4 5 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.21
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.26
- ↑ Staff. German Battlecruisers. — P. 7
- ↑ Staff. German Battlecruisers. — P. 8
- ↑ 1 2 3 4 5 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.23
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Campbell. Battlecruisers. — P. 20—21
- ↑ 1 2 Staff. German Battlecruisers. — P. 6
- ↑ 1 2 Campbell. Battlecruisers. — P. 19
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNGER_11-45_skc07.htm German 28 cm/45 (11″) SK L/45] (англ.). — Описание 280-мм орудия SK L/45. Проверено 2 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EMb3FRBz Архивировано из первоисточника 12 февраля 2013].
- ↑ Staff. German Battlecruisers. — P. 5
- ↑ Печуконис, 24
- ↑ Staff. German Battlecruisers. — P. 5—6
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNGER_59-45_skc16.htm German 15 cm/45 (5.9") SK L/45] (англ.). — Описание 150-мм орудия SK L/45. Проверено 2 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EMb3kR1Y Архивировано из первоисточника 12 февраля 2013].
- ↑ 1 2 3 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.22
- ↑ 1 2 3 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.24
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.24—25
- ↑ 1 2 Gröner. Band 1. — P.80
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.20
- ↑ Staff. German Battlecruisers. — P. 9
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.26—27
- ↑ 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.27
- ↑ 1 2 3 4 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.30
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.30—31
- ↑ 1 2 3 4 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.31
- ↑ Вильсон. Линкоры в бою. — С. 129—161.
- ↑ 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.31—33
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.33
- ↑ Вильсон. Линкоры в бою. — С. 145.
- ↑ Вильсон. Линкоры в бою. — С. 147—148.
- ↑ 1 2 3 Staff. German Battlecruisers. — P. 11
- ↑ Мэсси, 682
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.34
- ↑ Горз. Подъем затонувших кораблей., 1978, с. 126.
- ↑ 1 2 Горз. Подъем затонувших кораблей., 1978, с. 127—150.
- ↑ Горз. Подъем затонувших кораблей., 1978, с. 151—152.
- ↑ Феттер. Линейные крейсера типа «Invincible». — С. 43.
- ↑ 1 2 3 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Англии (часть I). — С. 27.
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — СПб., 1998. — С. 5—6. — 152 с. — (Боевые корабли мира).
- ↑ Breyer, Battleships of the world, 1980, pp. 290.
- ↑ Breyer, Battleships of the world, 1980, pp. 286.
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.2
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.3
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.23—24
- ↑ Campbell. Battlecruisers. — P. 21
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.32
- ↑ Roberts. Invincible Class. — P. 47.
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P.151
- ↑ Феттер. Линейные крейсера типа «Invincible». — С. 5
- ↑ Gröner. Band 1. — P.78—80
- ↑ Феттер. Линейные крейсера типа «Invincible». — С. 6
- ↑ Феттер. Линейные крейсера типа «Invincible». — С. 7
Литература
- на русском языке
- Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — СПб., 1998. — 152 с. — (Боевые корабли мира).
- Мужеников В. Б. Линейные крейсера Англии (часть I). — СПб., 1999. — 95 с. — (Боевые корабли мира).
- Горз, Джозеф Н. Подъем затонувших кораблей. Перевод с английского. — М.: Судостроение, 1978. — 352 с.
- Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3 = sir Julian S. Korbett: "Naval Operations", vol.3 — Longmans, Green & Co, London, 1928. / Перевод М.Л. Бертенсона. — 3-е издание. — М.,Л.: Военмориздат, 1941. — 566 с.
- Апальков Ю. В. ВМС Германии 1914-1918. Справочник по корабельному составу. — Приложение к журналу «Моделист-конструктор». — М. — 32 с. — («Морская коллекция» № 3(9)/1996).
- Вильсон Х. Линкоры в бою. 1914-1918 гг. — М.: Изографус, ЭКСМО, 2002. — 432 с. — (Военно-морская библиотека). — 7000 экз. — ISBN 5-946610-16-3.
- Дж. Э. Т. Харпер. Правда об Ютландском бое // [militera.lib.ru/h/harper/index.html Приложение к книге Рейнгарда Шеера Германский флот в Мировую войну 1914-1918 гг.] = Harper J. E. T., The Truth about Jutland. — London, 1927. — М.: Эксмо, Изографус, Terra Fantastica, 2002. — 672 с. — (Военно-морская библиотека). — 5100 экз. — ISBN 5-699-01683-X.
- Шеер Рейнхард. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг = Scheer R. Deutschlands Hochseeflotte im Weltkrieg. Persönliche Erinnerungen. — Berlin, Scherl, 1920. — М.: Эксмо, 2002. — 672 с. — (Военно-морская библиотека). — 5100 экз. — ISBN 5-7921-0502-9.
- Феттер А.Ю. Линейные крейсера Британского королевского флота типа «Invincible». — СПб.: Санкт-Петербургская секция любителей флота, 1996. — 41 с.
- на английском языке
- Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1906—1921 / Gray, Randal (ed.). — London: Conway Maritime Press, 1985. — 439 p. — ISBN 0-85177-245-5.
- Staff, Gary. [books.google.com/books?id=Kqvrr0RnGuEC&printsec=frontcover German Battlecruisers: 1914–1918]. — Oxford: Osprey Books, 2006. — 48 p. — ISBN 1846030099.
- Campbell N. J. M. Battlecruisers. — London: Conway Maritime Press, 1978. — 72 p. — (Warship Special No. 1). — ISBN 0851771300.
- на немецком языке
- Breyer, Siegfried. Battleships of the world, 1905-1970. — Mayflower Books, 1980. — P. 400. — ISBN 978-0831707054.
- Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.
- для дополнительного чтения
- Hawkins Nigel. Starvation Blockade: The Naval Blockades of WWI. — Annapolis: Naval Institute Press, 2002. — ISBN 0850529085. (англ.)
- Hore Peter. Battleships of World War I. — London: Southwater Books, 2006. — ISBN 978-1-84476-377-1. (англ.)
- Hough Richard. Dreadnought: A History of the Modern Battleship. — Periscope Publishing Ltd., 2003. — ISBN 1904381111. (англ.)
- Massie Robert K. Castles of Steel. — New York City: Ballantine Books, 2003. — ISBN 0-345-40878-0. (англ.)
- Philbin Tobias R. III. Admiral Hipper:The Inconvenient Hero. — John Benjamins Publishing Company, 1982. — ISBN 9060322002. (англ.)
- Reuter Ludwig von. Scapa Flow: Das Grab Der Deutschen Flotte. — Leipzig: von Hase and Koehler, 1921. (англ.)
- Scheer Reinhard. Germany's High Seas Fleet in the World War. — Cassell and Company, ltd, 1920. (англ.)
- Strachan Hew. The First World War: Volume 1: To Arms. — Oxford: Oxford University Press, 2001. — ISBN 0199261911. (англ.)
- Tarrant V. E. Jutland: The German Perspective. — Cassell Military Paperbacks, 1995. — ISBN 0-304-35848-7. (англ.)
- Thomas Lowell. Raiders of the Deep. — Annapolis: Naval Institute Press, 1928. — ISBN 1557507228. (англ.)
- Tucker Spencer E. The Encyclopedia of World War I. — ABC-CLIO, 2005. — ISBN 1851094202. (англ.)
- Weir Gary E. Building the Kaiser's Navy. — Annapolis: Naval Institute Press, 1992. — ISBN 1-55750-929-8. (англ.)
Ссылки
- [webpages.charter.net/abacus/news/jutland/cont.htm Кэмпбелл. Анализ Ютландского сражения]
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 |
Эта статья входит в число хороших статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий SMS Von der Tann
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»
В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.
В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
