Форель (подводная лодка)
| Подводная лодка «Форель» | ||
|---|---|---|
| Unterseeboot «Forelle» | ||
| ||
| Государство флага |  Россия
| |
| Порт приписки | Киль, Либава, Владивосток | |
| Спуск на воду | 8 июня 1903 | |
| Выведен из состава флота | 31 мая 1911 | |
| Современный статус | неизвестен. Скорее всего, разобрана на металл. | |
| Основные характеристики | ||
| Тип корабля | экспериментальная подводная лодка | |
| Обозначение проекта | «Форель» | |
| Главный конструктор | Раймондо де Эквилей | |
| Скорость (надводная) | 4,5 узла (6 узлов без ТА) | |
| Скорость (подводная) | 3,5 узла | |
| Предельная глубина погружения | 30 м | |
| Автономность плавания | 20 миль, 18 миль в подводном положении | |
| Экипаж | 4 человека | |
| Стоимость | 100 000 рублей (1904 г.), подарок | |
| Размеры | ||
| Водоизмещение надводное | 17 т | |
| Водоизмещение подводное | 18 т | |
| Длина наибольшая (по КВЛ) | 12,5 м | |
| Ширина корпуса наиб. | 1,65 м | |
| Средняя осадка (по КВЛ) | 1,1 м | |
| Вооружение | ||
| Торпедно- минное вооружение |
2 съёмных ТА, две торпеды системы Уайтхеда | |
«Форель» — подводная лодка, построенная в 1903 году в Германии фирмой Крупп по проекту испанского инженера Раймондо де Эквилея и подаренная России в связи с заключением контракта на постройку трёх лодок типа «Е» («Карп»).
История
Подводная лодка «Forelle» была построена в Киле на верфи фирмы Ф. Круппа с целью привлечения внимания немецкого правительства к новому виду вооружений. Эта лодка стала первой субмариной, построенной в Германии[1] (если не считать Брандтаухер), и фактически была экспериментальным кораблём.
В 1904 году в ходе переговоров с Морским министерством России по поводу контракта на строительство трёх лодок типа «Е» фирма Круппа заявила, что в случае заключения контракта подарит России свою первую субмарину стоимостью в 100 000 рублей. Откомандированные в Киль инженеры Бубнов и Беклемишев признали лодку удовлетворительной. 24 мая 1904 года состоялось подписание контракта. 7 июня 1904 года «Форель», в сопровождении немецких специалистов для обучения русских подводников, направилась по железной дороге в Россию. 14 июня лодка прибыла в Либаву.
После обучения экипажа и установки двух торпедных аппаратов «Форель», под командованием лейтенанта Т. Л. Рааб-Тилена направилась в Кронштадт. 21 августа 1904 года субмарина была зачислена в состав флота как «Миноносец „Форель“» и 25 августа по железной дороге была отправлена во Владивосток. 29 сентября 1904 года лодка прибыла к месту назначения и 2 октября была введена в строй Сибирской военной флотилии, став первой боеспособной субмариной России на Тихом океане, что было немаловажно в свете войны с Японией. К 1908 году, когда на Дальнем Востоке было уже 12 более совершенных субмарин, боевая ценность «Форели» исчезла, и лодка считалась учебным судном.
17 мая 1910 года «Форель» вышла в море под командой В. В. Погорецкого. Примерно через 6 часов батарея субмарины разрядилась, и для возвращения в порт её взяла на буксир у борта субмарина «Бычок». Люк лодки при буксировке был открыт для поступления воздуха, поэтому, когда при буксировке лодка начала зарываться носом в волны, внутрь через люк поступила вода, и «Форель» затонула на глубине 26 метров. Экипаж успел эвакуироваться на «Бычок». Затонувшую лодку обнаружили тралом и спустили водолаза, который при контакте с перископом получил электрический удар. Через несколько часов лодка была поднята плавучим краном и доставлена в порт. Вице-адмирал И. К. Григорович поддержал решение доставить лодку для ремонта в Либаву и использовать её для обучения экипажей, однако отправка не была осуществлена. Во время нахождения во Владивостоке чехословацких частей «Форель» хранилась на берегу с повреждённой надстройкой и полуразобранными торпедными аппаратами.
Сравнительная оценка
Малые размеры лодки позволяли транспортировать её на железнодорожной платформе в собранном виде, что позволило оперативно доставить её на Дальний Восток, где лодка до весны 1905 года являлась единственной боеспособной российской субмариной. По мнению многих офицеров, наличие у России подводных лодок на Дальнем Востоке сыграло роль психологического оружия и спасло Владивосток от штурма японскими войсками[1].
Командир лодки лейтенант Т. А. фон дер Рааб-Тилен считал её простым и самым удачным проектом субмарины.
Напишите отзыв о статье "Форель (подводная лодка)"
Ссылки
- [www.deepstorm.ru/DeepStorm.files/under_1917/forel/forel/forel.htm Форель. Историческая справка]
- [book.uraic.ru/elib/pl/2.htm Становление российского подводного флота]
- [www.vn.ru/19.03.2008/history/91228/ Субмарины на станции Обь. В 1904—1905 годах]
Примечания
Литература
- Тарас А. Е. Подводные лодки Великой войны 1914—1918. — Мн.: Харвест, 2003. — 336 с. — ISBN 985-13-0976-1.
- Аллилуев А. А. Подводные лодки «Кета» и «Форель» // Судостроение. — Л., 1990. — Вып. 4. — С. 67-70.
|
Это заготовка статьи о подводных лодках. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Форель (подводная лодка)
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
