Фориш, Штефан

Штефан Фориш
Ştefan Foriş
Имя при рождении:	Иштван Фориш
Псевдонимы:	Мариус
Дата рождения:	9 мая 1892(1892-05-09)
Дата смерти:	1946(1946)
Гражданство:	Румыния Румыния

Штефан Фориш (рум. Ştefan Foriş, венгерское имя Иштван Фориш (венг. Fóris István), также известен под кличкой Мариус (рум. Marius), 9 мая 1892—1946) — румынский революционер венгерского происхождения. Генеральный секретарь Коммунистической партии Румынии (1940—1944).

Биография

Родился в трансильванском Татранге. Получил хорошее образование, закончил класс точных наук в Брашовском лицее и физико-математический факультет Будапештского университета имени Лорана Этвёша, владел немецким и французским языками. Во время Первой мировой войны призван в австро-венгерскую армию, дослужился до лейтенанта.

Активный социалист, он принимал участие в революции в Венгрии, присоединился к Партии коммунистов Венгрии и сражался за Венгерскую советскую республику. После её поражения и Трианонского мира стал подданным Королевства Румынии, вступил в Социалистическую партию Румынии в Брашове и начал сотрудничать в левых изданиях.

Вступил в румынскую компартию сразу после её создания в 1921 году. Переехал в Бухарест в 1923 году. Когда КПР была объявлена ​​вне закона в 1924 году, несколько раз отбывал тюремное наказание за свою революционную деятельность.

Будучи обвиняемым на Клужском процессе в 1927 году, объявил бессрочную голодовку, после 27 дней которой был выпущен на поруки его семьи, однако не стал ждать суда, а бежал в Советский Союз, где представлял партию в органах Коминтерна (1928—1930). Был заочно приговорён клужским судом к десяти годам лишения свободы и 50000 леев штрафа.

Несмотря на приговор, нелегально вернулся в родную Трансильванию, став местным секретарём партии и руководителем отдела агитпропа. Большую часть оставшейся жизни находился в бегах, скрываясь от властей. Был снова заключен в тюрьме на протяжении 1931—1935 годов.

К 1936 году Штефан Фориш стал членом ЦК КПР, а в 1940 году, когда сняли генерального секретаря Бориса Стефанова, был назначен на его место и снова тайно попал в Румынию из СССР. На период его руководства пришлась Вторая мировая война и период самых жёстких преследований коммунистов. Практически всё руководство партии либо жило в изгнании в Советском Союзе («московская фракция»), либо находилось в тюрьмах и концлагерях («тюремная фракция»). Лишь три человека — сам Фориш, Ремус Коффлер и Лукрециу Пэтрэшкану — оставались на свободе, продолжая свою подпольную работу.

Постепенно Фориш стал проблемой для группы Георге Георгиу-Дежа, заключённой в Карансебеше; вместе с Эмилем Боднарашом они подготовили план смещения генсека. После масштабного авианалета союзников на Бухарест 4 апреля 1944 года он был задержан и под дулом ружья отправлен в отставку, обвинённый в «трусости перед лицом реакции» и «сотрудничестве с сигуранцой». Некоторое время Фориш редактировал издаваемую подпольно антифашистскую газету «România Liberă». С сентября 1944 по январь 1945 года находился в руках военизированной службы компартии. Был отпущен, затем кратковременно задержан по подозрению в написании манифеста против Георгиу-Дежа и снова отпущен.

Был репрессирован вскоре после прихода к власти Г. Георгиу-Дежа. 9 июня 1945 года был схвачен отрядом секуритате и год спустя убит по распоряжению партийного руководства; его забил насмерть ломом первый руководитель секуритате Георге Пинтиле (Пантелей Бондаренко).

По личному распоряжению вице-директора секуритате Александра Никольского была жестоко убита (утоплена) также его мать.

Его первая сожительница Татьяна впоследствии вышла замуж за генерала Булана. Жена Виктория была репрессирована, а их дочь, пережившая нервное потрясение, оставалась до конца жизни (1970) ограниченно дееспособной. После освобождения Виктория стала низовой активисткой РКП.

Фориш и Пэтрэшкану были реабилитированы Николае Чаушеску в 1968 году.

Отрывок, характеризующий Фориш, Штефан

– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.