Формула любви
Поделись знанием:
К:Фильмы 1984 года
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
| Формула любви | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Нодар Мгалоблишвили |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Киностудия «Мосфильм». Творческое объединение телевизионных фильмов |
| Длительность |
90 минут |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Формула любви» — советский художественный телефильм Марка Захарова по сценарию Григория Горина, выпущенный в 1984 году Творческим объединением телевизионных фильмов. Вольная экранизация повести Алексея Толстого «Граф Калиостро» (1921).
Содержание
Сюжет
В 1780 году, после непродолжительной мошеннической гастроли в Санкт-Петербурге, знаменитый авантюрист, «чародей» и «магистр тайных сил» граф Калиостро вынужден скрываться от погони, посланной всемогущим князем Потёмкиным. В это же время Калиостро пытается найти «формулу» единственного чувства, которое он всё ещё не способен вызывать в человеческих сердцах, — любви.
Калиостро заезжает по пути в дом одного из своих клиентов — занемогшего русского помещика. Он обещает излечить больного, если тот согласится отправить с ним свою дочь, Марию, через которую, по словам Калиостро, будет поддерживаться «астральная связь» с больным. После непродолжительного колебания Машеньку отпускают с графом, и Калиостро снова пускается в путь.
В это же время в российской глубинке под Смоленском живёт молодой помещик Алексей Федяшев. Обитая в своём поместье вместе с престарелой незамужней тётушкой, Федяшев не может найти себе избранницу и втайне мечтает о недосягаемом «бестелесном» идеале. Алеша влюблён в статую, стоящую в парке, и мечтает оживить её — «как некогда греческие боги вдохнули жизнь в каменную Галатею». Алёша находит графа в гостинице, где тот живёт уже несколько дней, пытаясь пробудить в Маше нежные чувства. Калиостро сперва отказывает Федяшеву, но, по просьбе Машеньки, вступившейся за влюблённого юношу, всё же переезжает в поместье Алексея в сопровождении своей свиты.
Калиостро осматривает статую. Он не обещает полного сходства при оживлении и намекает на то, что ожившую статую могут звать Марией. В этот момент Алексей обращает, наконец, внимание на спутницу графа — и мгновенно влюбляется в неё.
Граф со своими спутниками живёт в поместье Федяшева, не прекращая попыток вызвать к себе любовь Машеньки. Алексей тем временем готовится к «материализации», усердно читая Петрарку. Тётушка советует ему, вместо того чтобы губить молодость в бесплодных мечтаниях, «отбить» Машеньку у графа. Алексей соглашается с ней и пытается похитить Машеньку, но граф останавливает его в последний момент и говорит, что остановить «оживление» статуи уже невозможно. Присутствуя на ритуале «оживления», Алексей догадывается об обмане, называет графа бесчестным человеком и вызывает его на дуэль.
Дуэлянты сходятся, но никто из них не стреляет. Граф предлагает изменить условия поединка и стреляться по жребию, зарядив один из пистолетов. Алексей выбирает пистолет и стреляет себе в сердце, но тот оказывается незаряженным. Калиостро прощается с жизнью и стреляет себе в висок. Второй пистолет также оказывается не заряжен.
Граф приходит в себя в поместье Федяшева. Тем временем выясняется, что столичная погоня почти настигла Калиостро. В соседнем городе появляются солдаты, посланные на поиски графа. Калиостро и его спутники снова готовы пуститься в бега. Выезжая из поместья, он встречает девочку, внучку натурщицы уже известной статуи. В этот момент его настигает сосед Алексея, Загосин, также местный помещик и художник-любитель, давно преследующий Калиостро с целью написать его портрет. Одновременно Калиостро понимает, что бежать от властей смысла больше нет, и соглашается. Тут же набегают все домочадцы Алексея, сам Алексей и Машенька. К ним присоединяются солдаты, прибывшие, чтобы задержать Калиостро. Загосин пишет групповой портрет всей компании.
Доктор произносит эпилог, в котором сообщает о последних днях жизни Калиостро в римской тюрьме и о том, что рисунок русского художника, изображающий графа в окружении неизвестных историкам людей и переданный ему в тюрьму Лоренцей, оставался с Калиостро до самой его смерти.
Отличия от литературного произведения
- Сюжет фильма имеет мало общего с повестью А. Н. Толстого. В сценарии Г. И. Горина сохранена только общая фабула: граф Калиостро приезжает в Россию, встречается с местным помещиком, спутница графа влюбляется в помещика и остаётся с ним. Горин создал на основе мрачной мистической повести Толстого совершенно другое произведение, по жанру напоминающее плутовской роман. Это отразилось в соответствующей эпиграмме на фильм:
Эта «формула», в общем-то, старая:
Очень много от Марка Захарова,
Много Горина, много Гладкова,
И чуть-чуть Алексея Толстого[1].
- В повести вместо скульптуры граф Калиостро оживлял изображение девушки на картине[2].
В ролях
- Нодар Мгалоблишвили — граф Джузеппе Калиостро (озвучил Армен Джигарханян)[3]
- Елена Валюшкина — Мария Ивановна / нимфа (эпизод)
- Александр Михайлов — Алексей Алексеевич Федяшев, провинциальный помещик
- Елена Аминова — Лоренца, подручная графа
- Александр Абдулов — Жакоб, подручный графа, кучер
- Семён Фарада — Маргадон, подручный графа
- Татьяна Пельтцер — Федосья Ивановна, тётушка Алексея
- Александра Захарова — Фимка, дворовая девушка Федяшевых
- Леонид Броневой — доктор
- Николай Скоробогатов — Степан Степанович, кузнец Федяшевых, дядя Фимки
В эпизодах
- В. Черкасова — старушка, посетительница сеанса Калиостро
- Маргарита Ромашина
- Александра Харитонова — мать Машеньки
- Александра Терёхина — служанка
- Анна Фроловцева — горничная в доме Ивана Антоновича
- Георгий Всеволодов — старый дворянин на сеансе «ясновидения»
- Виктор Махмутов — Модест Тимофеевич Загосин, провинциальный помещик, сосед Федяшевых, художник-любитель
- Владимир Ткалич — штабс-капитан
- Георгий Крамеров — Иван Антонович, больной отец Машеньки
- Вячеслав Горбунчиков — повар
- Владимир Мышкин — слуга Ивана Антоновича
- Аня Андриянова — Прасковья Тулупова, крепостная девочка
В титрах не указаны
- Григорий Горин — слуга
- Николай Корноухов — слуга
- Геннадий Гладков — слуга с подносом
- Наталия Трубникова
Балетная группа
- Н. Куломзина
- Е. Афанасьева
- И. Кривиченкова
- С. Савельев
- И. Бехтемиров
- А. Живлюк
- К. Гераскин
- Б. Марьямов
- М. Кудрявцев
- Александр Куломзин — солист
Съёмочная группа
- Автор сценария: Григорий Горин
- Режиссёр-постановщик: Марк Захаров
- Оператор-постановщик: Владимир Нахабцев
- Художник-постановщик: Виктор Юшин
- Композитор: Геннадий Гладков
- Звукооператор: Юрий Рабинович
- Текст песен: Ю. Михайлов
- Хореография: Светлана Воскресенская
- Государственный симфонический оркестр кинематографии
- дирижёр: Сергей Скрипка
- Режиссёр: Ю. Даниялов
- Операторы: Ю. Райский, Н. Фудим
- Художник по костюмам: Н. Монева
- Монтажёр: Валентина Кулагина
- Художник-гримёр: О. Сергеева
- Комбинированные съёмки:
- Оператор: Г. Зайцев
- Художник: А. Клименко
- Постановка фокусов: Анатолий Шаг-Новожилов
- Мастер по свету: С. Шебеко
- Цветоустановщик: Л. Меркулова
- Редактор: М. Наумова
- Музыкальный редактор: М. Бланк
- Директор картины: Александра Демидова
Награды
- 1985 — Приз за лучшую режиссуру Марку Захарову на XI ВКФ телевизионных фильмов в Москве
Факты
- Анонс нового фильма съёмочная группа представила в новогоднем выпуске «Кинопанорамы» 1984 года. В студии передачи на вопросы ведущего Даля Орлова отвечали Марк Захаров, Григорий Горин, Владимир Нахабцев, Татьяна Пельтцер, Елена Валюшкина, Александр Михайлов, Александр Абдулов, Семён Фарада. Сама телепремьера фильма состоялась 30 декабря 1984 года[4]
- «Формула любви» отнесена специалистами к когорте так называемых «фильмов-цитатников» — адресованных чрезвычайно широкому кругу зрителей, которыми его текст моментально расхватывается на цитаты[5]
Подробности съёмок
- Изначально участие Александра Абдулова в фильме не планировалось. Когда работа над «Формулой любви» началась, он сам обратился к Марку Захарову с просьбой о роли. После этого Григорий Горин дописал роль Жакоба, слуги графа. Абдуловым был придуман эпизод со сниманием парика и превращением в другого человека[3]
- Сцены у реки и церкви снимались в селе Авдотьино (Ступинский район Московской области) — бывшей усадьбе известного общественного деятеля и просветителя XVIII века Николая Новикова[6]; сцены в доме Федяшева — в ныне полуразрушенной старинной усадьбе деревни Ляхово (городской округ Домодедово Московской области) близ железнодорожной станции Барыбино[7].
- Во время съёмок исполнитель главной роли Нодар Мгалоблишвили сломал ногу, и продолжал сниматься в гипсе[3]
- Эпизодическую роль слуги, произносящего фразу «С кого ж такую лепили?», исполнил композитор фильма Геннадий Гладков (в составе актёров, снявшихся в эпизодах фильма, в титрах не указан).
- Статуя «Галатеи» присутствует в качестве реквизита в других известных мосфильмовских картинах[2]:
- «Бег» (1970) — в покинутом дворце главнокомандующего после отступления белых из Крыма;
- «Служебный роман» (1977) — на рабочем месте товарища Бубликова;
- «Старый Новый год» (1980) — у бассейна в бане;
- «Васса» (1983) — в приёмной Вассы Железновой.
«Неаполитанская песенка»
Зрителям запомнилась лирическая песня на «итальянском» языке, которую исполняют Жакоб и Маргадон каждый раз, когда Калиостро пытается соблазнить очередную жертву.
Музыку и слова этой псевдоитальянской арии сочинил композитор фильма Геннадий Гладков, исполнявший её в саундтреке фильма вместе с Александром Абдуловым. По словам Юлия Кима, считающегося автором этого произведения, Гладков отказался от упоминания в титрах в качестве автора слов и авторство песни было приписано Киму[8].
При всей фантасмагоричности песенки авторам фильма пришлось утверждать её в литературном комитете («литовать»), предоставив цензорам «перевод» её текста на русский язык:
Женщина прекрасная любовь
Любить и петь
Подари мне мгновение
Самое прекрасное[3]
Во время записи «Неаполитанской песенки» вокальную партию Семёна Фарады исполнял Геннадий Гладков[3].
Через год после выхода «Формулы любви» песня была обыграна в советском фильме-катастрофе «Поезд вне расписания» (1985).
«Неаполитанская песенка», как было отмечено критикой, имела необыкновенный успех среди публики, а её исполнители оказались наутро после выхода фильма «на самом гребне популярности»[9]. В 1986 году Абдулов и Фарада исполнили пародию на песни фестиваля итальянской песни в Сан-Ремо в музыкальной программе «Утренняя почта»[10], которая частично включала в себя припев «…уно моменто».
Анахронизмы
 |
Возможно, этот раздел содержит оригинальное исследование. Добавьте ссылки на источники, в противном случае он может быть удалён.
Дополнительные сведения могут быть на странице обсуждения. |
- На протяжении всего фильма на груди у графа то появляется, то исчезает звезда польского военного ордена Virtuti Militari, учреждённого королём Станиславом Августом Понятовским в 1792 году.
- Во время «сеанса ясновидения», устроенного Калиостро в петербургском великосветском салоне, русский генерал интересуется датой завершения русско-турецкой войны («Про турок спроси! С турками война когда кончится?»). Предыдущая (по общему счёту пятая) русско-турецкая война закончилась победой России в 1774 году — за шесть лет до приезда Калиостро в Санкт-Петербург. Следующая, шестая, начнётся семь лет спустя.
- В финале фильма Федосья Ивановна сообщает Калиостро о том, что его разыскивает «какой-то штабс-капитан». Обер-офицерский чин штабс-капитана был введён в русской армии в 1798 году — через восемнадцать лет после визита Калиостро в Россию.
- Стихотворение, цитируемое Федяшевым в первом диалоге с тётушкой («Из стран Рождения река / По царству Жизни протекает…»), сочинено русским поэтом и переводчиком Василием Григорьевым в 1822 году — через 42 года после изображаемых в фильме событий[11].
Напишите отзыв о статье "Формула любви"
Примечания
- ↑ Сапрыкина, Ольга. [www.mk.ru/culture/article/2011/04/04/578181-formula-lyubvi.html Формула любви]. МК (1 апреля 2011). Проверено 12 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BUGLzK34 Архивировано из первоисточника 17 октября 2012].
- ↑ 1 2 Меламед, Александр. [kackad.com/kackad/?p=18118 Новые Пигмалионы]. Каскад (21 ноября 2013). Проверено 3 января 2014.
- ↑ 1 2 3 4 5 Магия «Формулы любви». Фильм Бориса Бермана и Ильдара Жандарева (ОАО «Первый канал», 2005)
- ↑ [kinopanorama.narod.ru/foto/1.html Новогодняя Кинопанорама 1984 год]
- ↑ Кожевников А. Ю. [books.google.ru/books?id=RLGW4zGf4CkC&pg=PA9&dq=формула+любви+цитатников+кожевников&hl=ru&sa=X&ei=z7iVVOesD8GhyAPwoILgDw&ved=0CB0Q6AEwAA#v=onepage&q=формула%20любви%20цитатников%20кожевников&f=false Крылатые фразы и афоризмы отечественного кино]. — СПб: Издательский дом «Нева», 2004. — С. 9. — 831 с. — ISBN 5-7654-2567-4.
- ↑ Larina, T. [aksinino.ucoz.net/publ/aksininskoe_sp/avdotino/avdotino_i_ni_novikov/9-1-0-11 Авдотьино и Н. И. Новиков]. Аксиньинское сельское поселение (17 ноября 2009). Проверено 2 января 2014.
- ↑ [web.archive.org/web/20110819141240/www.black-mile.ru/20090414formula.html Ляхово и «Формула любви»]. Фото Чёрной Мили (2011). Проверено 2 января 2014.
- ↑ [fakty.ua/178179-yulij-kim-draki-v-verhovnoj-rade-proizvodyat-na-menya-otradnoe-vpechatlenie-a-ne-dikoe Интервью Юлия Кима]
- ↑ [books.google.ru/books?id=YmdDAQAAIAAJ&q=два+драматических+актера+оказались+на+самом+гребне+популярности&dq=два+драматических+актера+оказались+на+самом+гребне+популярности&hl=ru&sa=X&ei=iLeVVJHNDMn4yQOKjICoCw&redir_esc=y Формула успеха Семёна Фарады] // Социальное обеспечение. — М.: Издательство Министерства социального обеспечения РСФСР, 1991. — № 7. — С. 62.
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=i5q8n6s2OeI Пародия на Сан-Ремо]. YouTube (1986). Проверено 2 января 2014.
- ↑ Григорьев, В. Н. [az.lib.ru/g/grigorxew_w_n/text_0030.shtml Река Жизни. Нашествие Мамая. Князь Андрей Курбский]. Lib.ru: «Классика». Проверено 12 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BUGTXMqP Архивировано из первоисточника 17 октября 2012].
Ссылки
- [www.youtube.com/watch?v=HCvfvXHnLoY «Формула любви»]. YouTube (11 июня 2011). — Официальный канал киноконцерна «Мосфильм». Проверено 12 сентября 2012.
- [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=6968 «Формула любви»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
| ||||||
| ||||||
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Формула любви
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
