Форсайт, Джон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Форсайт.
В Википедии есть статьи о других людях с такими же именем и фамилией: Джон Форсайт.
Джон Форсайт
John Forsythe

Форсайт в 1955 году.
Имя при рождении:

Джон Линкольн Фройнд

Дата рождения:

29 января 1918(1918-01-29)

Место рождения:

Пеннс-Гроув, Нью-Джерси, США

Дата смерти:

1 апреля 2010(2010-04-01) (92 года)

Место смерти:

Санта-Инес, Калифорния, США

Гражданство:

США США

Профессия:

актёр, продюсер

Карьера:

1943—2003

Награды:

«Золотой глобус» (1983, 1984)

Джон Линкольн Фрейнд (англ. John Lincoln Freund; 29 января 1918 года — 1 апреля 2010 года) — американский актёр, более известный как Джон Форсайт (англ. John Forsythe).

Он играл главные роли в трёх телесериалах, охватывающих три десятилетия, — одинокого плейбоя-отца Бентли Грегга в ситкоме 1950-х годов «Отец-одиночка» (1957—1962), невидимого миллионера Чарльза Таунсенда в криминальной драме 1970-х годов «Ангелы Чарли» (1976—1981) и жестокого и любимого главу семьи Блейка Кэррингтона в «мыльной опере» 1980-х годов «Династия» (1981—1989). Форсайт был ведущим передачи «Мир выживания» в 1970-е годы. В 2000-х годах он участвовал в ежегодной рождественской программе (читал сказки детям), которая снималась недалеко от дома престарелых, где он жил, в датской деревне Сольванг, штат Калифорния, к северу от Лос-Анджелеса.





Биография

Детство и юность

Джон Линкольн Фрейнд, самый старший из троих детей, родился в городе Пеннс-Гроув, штат Нью-Джерси. Родители: мать — Бланш Матерсон (урождённая Блом), отец — Сэмюель Иеремия Фрейнд, фондовый брокер.[1][2] Форсайт вырос в Бруклине, штат Нью-Йорк, где его отец работал бизнесменом на Уолл-стрит во время Великой депрессии 1930-х годов.

В 16 лет Форсайт окончил Среднюю школу Авраама Линкольна в Бруклине и стал посещать Северокаролинский университет в городе Чапел-Хилл.[3] В 1936 году, когда ему исполнилось 18 лет, он стал работать спортивным комментатором на стадионе «Эббетс Филд» в Бруклине, штат Нью-Йорк, тем самым усиливая свою детскую любовь к бейсболу.

Карьера в кино и военная служба

Вопреки своим желаниям Форсайт начал актёрскую карьеру только по предложению отца. Он познакомился с актрисой Паркер Маккормик (декабрь 1918 — июль 1980), и они поженились в 1939 году. У пары родился сын Далл в 1943 году, однако вскоре Форсайт развёлся с женой.

Благодаря кинокомпании Warner Bros. Форсайт успешно сыграл несколько маленьких ролей. В результате он получил небольшую роль в фильме «Пункт назначения — Токио» (1943). Оставив телевизионную карьеру ради участия во Второй мировой войне, он вступил в ряды ВВС США. В 1944 году Форсайт играл на сцене и снялся в одноименном фильме «Крылатая победа»; потом работал с ранеными солдатами, у которых были проблемы с речью.

Также в 1943 году Форсайт познакомился с Джули Уоррен, которая сначала работала в театре, а позже стала самостоятельной успешной актрисой, добившись роли на Бродвее в мюзикле «Вокруг света». Уоррен стала второй женой Форсайта, и в начале 1950-х годов у пары родились две дочери — Пэйдж и Брук.

В 1947 году Форсайт поступил в начальный класс Актёрской студии (позже ставшей очень престижной), где он познакомился с другими многообещающими молодыми актёрами, включая Марлона Брандо и Джули Харрис. В это время Форсайт играл на Бродвее в пьесах «Мистер Робертс» и «Чайная церемония».

В 1955 году Альфред Хичкок предложил Форсайту роль в фильме «Неприятности с Гарри», в котором также впервые снималась Ширли Маклейн. Судя по кассовым сборам, фильм оказался безуспешным, и Форсайт решил, что работа в кино — слишком тяжёлая профессия.

Карьера на телевидении

«Отец-одиночка»

В 1957 году Форсайт получил главную роль в ситкоме «Отец-одиночка», который шёл на канале «Си-би-эс». Его герой Бентли Грегг — адвокат-плейбой, ставший отцом своей племяннице Келли (роль играла Норин Коркоран) после смерти её родителей. Шоу сразу оказалось в первых строчках рейтинговых показов, и следующий сезон уже транслировался на канале «Эн-би-си», а осенью 1961 года — на канале «Эй-би-си».

В разных эпизодах Форсайт работал с такими перспективными актрисами, как Мэри Тайлер Мур, Барбара Иден, Донна Дуглас, Салли Келлерман, Сью Эн Лэнгдон и Линда Эванс (которая сразу стала кокетничать с актёром несмотря на то, что он был гораздо старше неё). Сезон 1961 года ситкома «Отец-одиночка» транслировался на канале «Эй-би-си», но из-за низких рейтингов вскоре был закрыт.

После «Отца-одиночки»

В начале 1960-х годов Форсайт снова стал сниматься в телевизионных фильмах, включая «Kitten with a Whip» (1964) и «Хладнокровное убийство» (1967). Он также пробовал выпускать две новые телевизионные программы: «Шоу Джона Форсайта» на канале «Эн-би-си» при участии Гая Маркса, Эльзы Ланчестер, Энн Би Дэвис, Пегги Липтон и дочерей — Пэйдж и Брук (1965—1966) и «В Рим с любовью» на канале «Си-би-эс» (1969—1971) с участием Уолтера Бреннана. В период с 1971 по 1977 год Форсайт был ведущим синдицированных серий о природе «Мир выживания». Он также был диктором в рекламных роликах, посвящённых пиву «Микелоб», с 1970-х годов по 1985 год, то есть во время «выходных, которые создали эру „Микелоб“».

«Ангелы Чарли»

Форсайт начал своё 13-летнее сотрудничество с Аароном Спеллингом в 1976 году, когда получил роль загадочного невидимого миллионера и частного детектива Чарльза Таунсенда в криминальной драме «Ангелы Чарли» (1976—1981). Голос Таунсенда был слышен только из спикерфона, который давал инструкции Ангелам касательно их миссии в эпизоде. Сериал имел огромный успех — гораздо больший, чем был до этого у телесериала «Отец-одиночка», — и был показан в более чем 90 странах. Форсайт быстро стал самым высокооплачиваемым актёром на телевидении.

В этот период Форсайт вложил много денег в чистокровных лошадей, участвовавших в скачках, — это было его хобби. Добившись уважения среди известных людей, в 1972 году он стал членом совета директоров ипподрома «Голливуд-парк» и оставался им на протяжении более чем 25 лет.

В 1979 году из-за проблем с сердцем Форсайту четыре раза делали шунтирование. Операции прошли очень удачно, и он вернулся к работе в сериале «Ангелы Чарли», а также в том же году снялся в судебной драме «Правосудие для всех». К 1980 году рейтинг сериала «Ангелы Чарли» стал падать, но Форсайт остался в сериале.

«Династия»

В 1981 году, ближе к окончанию съёмок сериала «Ангелы Чарли», Форсайт неожиданно был выбран на роль коварного главы семьи Блейка Кэррингтона в сериале «Династия» вместо Джорджа Пеппарда. Сериал Аарона Спеллинга «Династия» был ответом канала «Эй-би-си» на очень успешный сериал «Даллас», транслировавшийся на канале «Си-би-эс». В период с 1985 по 1987 год Форсайт также играл роль Блейка Кэррингтона в сериале «Династия 2: Семья Колби».

Сериал «Династия» стал для Форсайта вершиной актёрской карьеры, а его роль лишь это подтвердила. Форсайт и его герой стали иконами поп-культуры 1980-х годов, что способствовало признанию Форсайта как одного из самых успешных мужчин в Голливуде. Сериал на основе реальной жизни раскрывал такие темы, как семейная вражда, перестрелки иностранных революционеров, внебрачные дети, секс, наркотики, а также показывал расточительный образ жизни и эффектную одежду героев.

На съёмках сериала «Династия» Форсайт снова встретился с приглашённой в сериал «Отец-одиночка» актрисой Линдой Эванс, которая заменила Энджи Дикинсон в роли сострадательной и заботливой молодой жены Блейка Кристл. Любовные отношения между Форсайтом и Эванс были очевидны, а так как они являлись главной женатой парой в сериале, их постоянно обсуждали в различных ток-шоу и СМИ. На протяжении всего сериала Форсайт, Эванс и Коллинз рекламировали парфюмы под названием «Династия».[4]

Сериал «Династия» закончился в 1989 году, последним был девятый сезон. Форсайт стал единственным актёром, который снимался во всех 220 сериях.

Форсайт трижды выдвигался на получение премии «Эмми» в период с 1982 по 1984 год в номинации «Лучший актёр драматического сериала», но удача обходила его стороной; шесть раз становился номинантом премии «Золотой глобус», которую завоевал дважды; также номинировался пять раз на получение премии Soap Opera Digest Award и выиграл дважды. В это же время Форсайт отпраздновал 45-летнюю годовщину своей свадьбы.

«Сильные мира сего»

В 1992 году, после трёхлетнего перерыва, Форсайт снова приступил к съёмкам в ситкоме Нормана Лира «Сильные мира сего», транслировавшемся на канале «Эн-би-си». Сериал не занимал высоких строчек в рейтингах, и спустя год был закрыт.

Карьера и личная жизнь после 1990-х годов

15 августа 1994 года в больнице скончалась жена Форсайта (урождённая Джули Уоррен) в возрасте 74 лет, с которой он прожил 51 год,[5] после того как он принял трудное для себя решение отключить систему её жизнеобеспечения — долгое время она была в коме из-за проблем с лёгкими. В 2002 году Форсайт женился на предпринимательнице Николь Картер, которая была младше его на 22 года. У Форсайта один сын, две дочери, шесть внуков и четверо правнуков от предыдущих браков. Форсайт снова сыграл роль Чарли Таунсенда, но уже в кинофильме-ремейке «Ангелы Чарли» (2000) и в продолжении «Ангелы Чарли 2: Только вперёд» (2003). Помимо семьи, Форсайт занимался собственной картинной галереей.

В 2005 году актёр Бартоломью Джон сыграл роль Форсайта в фильме «Династия: За кулисами секса, алчности и интриг», основанном на вымысле и закулисных интригах съёмок сериала «Династия».[6]

2 мая 2006 года состоялся показ фильма «Dynasty Reunion: Catfights & Caviar» с участием Форсайта и других актёров, снимавшихся в сериале «Династия», таких как Линда Эванс, Джоан Коллинз, Памела Сью Мартин, Эл Корли, Гордон Томсон и Кэтрин Оксенберг. Этот фильм продолжительностью 1 час транслировался на канале «Си-би-эс».

В октябре 2006 года в прессе были публикации о том, что Форсайт лечился от рака кишечника,[7] и в ноябре этого же года был выписан из больницы.[8]

Смерть

Джон Форсайт умер 1 апреля 2010 года от пневмонии в Санта Йнез, Калифорния. Его жена Николь умерла спустя шесть недель, 11 мая 2010.

Фильмография

Телесериалы

Художественные фильмы

Телевизионные фильмы

Видеофильмы

Продюсер

Премии и номинации

Победы

Номинации

  • Премия «Эмми»
    • 1953 — Лучший актёр
    • 1982 — Лучший актёр драматического сериала (за телесериал «Династия»)
    • 1983 — Лучший актёр драматического сериала (за телесериал «Династия»)
    • 1984 — Лучший актёр драматического сериала (за телесериал «Династия»)

Напишите отзыв о статье "Форсайт, Джон"

Примечания

  1. ↑ [www.filmreference.com/film/43/John-Forsythe.html John Forsythe Biography (1918-)]
  2. ↑ [www.salemcountynj.gov/fedstatelocal/pennsgrove.html Borough of Penns Grove], Salem County, New Jersey. Accessed December 11, 2007.
  3. ↑ Staff. [www.tcm.com/tcmdb/participant.jsp?spid=539265 «Biography for John Forsythe»], Turner Classic Movies. Accessed September 23, 2009. «Attending Brooklyn’s Abraham Lincoln High School, he came of age, like countless Brooklyn youngsters, a fan of the Brooklyn Dodgers and devoted his extracurricular activities to sports.»
  4. ↑ [www.tvacres.com/perfumes_forever.htm TVAcres.com]. [www.webcitation.org/66qsz7x2H Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
  5. ↑ [ssdi.rootsweb.ancestry.com Social Security Death Index]
  6. ↑ [www.der-denver-clan.de/de/dynasty_behind.207.html Dynasty: The Making of a Guilty Pleasure: Credits]. Der-denver-clan.de. Проверено 27 февраля 2009. [www.webcitation.org/664yoYKBF Архивировано из первоисточника 11 марта 2012].
  7. ↑ [news.bbc.co.uk/2/low/entertainment/6046762.stm BBC NEWS | Entertainment | Dynasty star treated for cancer]
  8. ↑ www.etonline.com/celebrities/news/37828/

Ссылки

Отрывок, характеризующий Форсайт, Джон

– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Форсайт,_Джон&oldid=76483107»