Битва за Днепр

Битва за Днепр
Основной конфликт: Великая Отечественная война
Советские бойцы форсируют Днепр
Дата	26 августа — 23 декабря 1943 год
Место	река Днепр, СССР
Итог	Победа Красной Армии
Противники
СССР Германия Румыния
Командующие
Г. К. Жуков К. К. Рокоссовский И. С. Конев Н. Ф. Ватутин Эрих фон Манштейн Гюнтер Ханс фон Клюге
Силы сторон
4 650 000 солдат 81 000 орудий 12400 танков 2850 самолётов 3 250 000 солдат 62 600 орудий 11100 танков 2000 самолётов
Потери
безвозвратные 417 323 человек, санитарные 1 269 841 человек от 400 000 человек до 1 200 000 человек

Би́тва за Днепр — ряд взаимосвязанных стратегических операций Великой Отечественной войны, проведённых во второй половине 1943 года на берегах Днепра.

С обеих сторон в битве приняло участие до 4 млн человек, а её фронт растянулся на 750 километров. В результате четырёхмесячной операции Левобережная Украина была почти полностью освобождена Красной Армией от нацистских захватчиков. В ходе операции значительные силы Красной Армии форсировали реку, создали несколько стратегических плацдармов на правом берегу реки, а также освободили город Киев. Битва за Днепр стала одним из крупнейших сражений в мировой истории.

Описание сражения. Особенности определения.

Основными сражениями, совокупность которых представляет собой битву за Днепр, являются:

• Первый этап битвы — Черниговско-Полтавская стратегическая операция (26 августа — 30 сентября 1943), с операциями в составе стратегической:
  • Черниговско-Припятская операция (26 августа — 30 сентября 1943)
  • Сумско-Прилукская операция (1943) (26 августа — 30 сентября 1943)
  • Полтавско-Кременчугская операция (26 августа — 30 сентября 1943)
• Второй этап битвы Нижнеднепровская операция (26 сентября — 20 декабря 1943). В него входят:
  • Мелитопольская операция (26 сентября — 5 ноября 1943)
  • Запорожская операция (1943) (10—14 октября 1943)
  • Пятихатская операция (15 октября — 20 декабря 1943)
  • Знаменская операция (22 октября — 5 ноября 1943)
  • Днепропетровская операция (23 октября — 23 декабря 1943)
• Обычно не подразделяются по этапам и считаются самостоятельными:
  • Днепровская воздушно-десантная операция (сентябрь 1943)
  • Киевская наступательная операция (1943) (3—13 ноября 1943)
  • Киевская оборонительная операция (13 ноября — 23 декабря 1943)

В тесной взаимосвязи с битвой за Днепр состоит проводившаяся одновременно с ней Донбасская наступательная операция, которую официальная советская историография иногда также считает составной частью битвы за Днепр. Севернее войска Западного, Калининского и Брянского фронтов также вели Смоленскую и Брянскую наступательные операции, не давая немцам перебрасывать свои войска на Днепр.

Перед битвой

После завершения Курской Битвы вермахт потерял всякую надежду на решительную победу над СССР. Потери были значительными, и, что хуже, армия в целом была гораздо менее опытна, чем раньше, так как множество её лучших бойцов пало в предыдущих сражениях. Как следствие, несмотря на значительные силы, вермахт мог реально надеяться только на тактический успех в продолжительной обороне своих позиций от советских войск. Наступления немцев время от времени приносили значительные результаты, но перевести их в стратегическую победу немцы не смогли.

К середине августа Гитлер понял, что советское наступление остановить не удастся — по крайней мере до тех пор, пока в рядах союзников не будет достигнуто согласие. Поэтому его решением было выиграть время за счёт строительства многочисленных укреплений для сдерживания Красной Армии. Он требовал, чтобы солдаты вермахта защищали позиции на Днепре любой ценой.

С другой стороны, Сталин был полон решимости форсировать возвращение захваченных территорий. Самую большую важность в этом отношении представляли промышленные регионы Украины, и по причине крайне высокой плотности населения, и по причине концентрации там угольных и других месторождений, которые обеспечили бы советскому государству так недостающие ему ресурсы. Таким образом, южное направление становилось основным направлением атаки советских войск, даже в ущерб северным от него фронтам.

Начало битвы

Подготовка немецкой обороны

Приказ соорудить комплекс оборонных сооружений у Днепра, известный как «Восточный вал», был отдан немецкой ставкой 11 августа 1943 года и начал приводиться в исполнение незамедлительно.

Укрепления возводились вдоль всего берега Днепра, но надежды на обеспечение надежной и массированной обороны за столь короткий срок были невелики. Как следствие, «Восточный вал» не был одинаково крепок на всём протяжении фронта. Самые серьёзные укрепления были сконцентрированы в местах наиболее вероятной переправы советских войск: у Кременчуга и Никополя, а также в Запорожье.

В дополнение к оборонительным мерам, 7 сентября 1943 года силы СС и вермахта получили приказ полностью опустошать территории, с которых приходилось отступать, с тем, чтобы замедлить продвижение Красной Армии и попытаться усложнить снабжение её соединений. Этот приказ о тактике «выжженной земли» проводился в исполнение неукоснительно, сопровождаясь массовым истреблением мирного населения.

Советское наступление на левом берегу

26 августа 1943 года советские дивизии начали движение по всему 1400-километровому фронту, растянувшемуся от Смоленска до Азовского моря. Это была крупномасштабная операция, в которой было задействовано 2 650 000 человек, 51 000 орудий, 2400 танков и 2850 самолетов, разбитых на пять фронтов:

• Центральный фронт (20 октября переименован в Белорусский фронт)
• Воронежский фронт 0(20 октября переименован в 1-й Украинский фронт)
• Степной фронт 00000(20 октября переименован в 2-й Украинский фронт)
• Юго-западный фронт (20 октября переименован в 3-й Украинский фронт)
• Южный фронт 000000(20 октября переименован в 4-й Украинский фронт)

Всего в операциях было задействовано 36 общевойсковых, 4 танковых и 5 воздушных армий.

Несмотря на значительное численное превосходство, наступление было чрезвычайно затруднено. Немецкое сопротивление было ожесточённым — яростные бои шли за каждый город и каждую деревню. Вермахт широко использовал арьергарды: даже после отхода основных немецких частей в каждом городе и на каждой высоте оставался гарнизон, тормозящий продвижение советских войск. Однако к началу сентября в полосе наступления Центрального фронта советские войска рассекли немецкий фронт и в образовавшуюся брешь устремились к Днепру. 21 сентября они освободили Чернигов в ходе Черниговско-Припятской операции.

Через три недели после начала наступления, несмотря на огромные потери Красной Армии, стало ясно — вермахт не может сдерживать советские атаки на ровном, открытом пространстве степей, где численное превосходство Красной Армии легко обеспечивало ей победу. Манштейн запросил в помощь 12 новых дивизий в последней надежде остановить наступление, но резервы немцев и так были опасно истощены. Годы спустя, Манштейн написал в своих мемуарах:

Из этой обстановки я сделал вывод о том, что мы не можем удержать Донбасс имеющимися у нас силами и что ещё большая опасность для всего южного фланга Восточного фронта создалась на северном фланге группы. 8 и 4 танковые армии не в состоянии долго сдерживать натиск противника в направлении к Днепру.

— Манштейн Э. [militera.lib.ru/memo/german/manstein/15.html «Утерянные победы»]. Глава 15, стр 534

Как следствие, 15 сентября 1943 года Гитлер приказал Группе Армии «Юг» отступать до оборонительных укреплений на Днепре. Начался так называемый «бег к Днепру».

После поражений в предшествующих операциях немецкие армии получили следующие задачи на отход за Днепр:

• 6-я армия отойти в район между Мелитополем и Днепровской дугой южнее Запорожья;
• 1-я танковая в район Запорожья и Днепропетровска;
• 8-я армия занять укрепленные плацдармы в районе Кременчуга и Черкасс;
• 4-я танковая переправиться через Днепр в районе Канева.

Если задача 6-й армии не представляла трудности, то переправить три остальные армии было исключительно тяжело. Отход немецких армий сопровождался колоссальными потерями в живой силе, технике и боеприпасах. Манштейн утверждает следующее:

Штаб группы сообщал, что в составе трех оставшихся у него армий, учитывая прибытие находящихся ещё на марше трёх дивизий, у него в распоряжении непосредственно для обороны Днепровского рубежа протяжённостью 700 км имеется всего 37 пехотных дивизий, ещё 5 дивизий, потерявших боеспособность, были распределены между остальными дивизиями. Таким образом, каждая дивизия должна была оборонять полосу шириной 20 км. Средний численный состав дивизии первого эшелона составляет, однако, лишь 1000 (одну тысячу) человек. После прибытия обещанного нам пополнения он будет составлять не более 2000 человек. Ясно было, что при таком наличном составе не может быть организована стабильная оборона даже за таким рубежом, как Днепр. Относительно 17 танковых и моторизованных дивизий в донесении было указано, что ни одна из них не располагает полной боеспособностью. Количество танков уменьшилось настолько же, насколько убавился и личный состав.

— Манштейн Э. «Утерянные победы». стр 576

Не должно было повториться такое положение с нехваткой боеприпасов, которое наблюдалось во время отступления.

— Манштейн Э. «Утерянные победы». стр 577

Несмотря на все усилия, советские войска не смогли упредить противника в выходе на Днепр. Однако и немецкие войска не успели занять надёжную оборону по западному берегу Днепра. 21 сентября первыми вышли на Днепр и на следующий день с ходу форсировали его войска 13-й армии Центрального фронта в районе Чернобыля. На следующий день, 22 сентября, такого же успеха добились войска Воронежского фронта в излучине в районе Великого Букрина.

Южнее развернулось особенно кровопролитное сражение за Полтаву. Город был хорошо укреплён, а обороняющий его гарнизон прекрасно подготовлен. После целого ряда неудачных штурмов, которые серьёзно замедлили наступление советского Степного фронта, его командующий генерал И. С. Конев решил обойти город и выйти прямо к Днепру. Спустя два дня яростных уличных боёв, 23 сентября полтавский гарнизон был уничтожен. 25 сентября Днепра достигли и армии Степного фронта.

Итак, к концу сентября 1943 года советские войска повсеместно достигли Днепра и захватили 23 плацдарма на нём. В руках немецких войск остался только никопольско-криворожский плацдарм на восточном берегу Днепра в Донбассе. На самом южном участке фронта противников разделяла река Молочная. Впрочем, самые тяжёлые бои были ещё впереди.

Днепровская воздушно-десантная операция

С целью ослабления сопротивления на правом берегу Днепра, советское командование решилось высадить на правый берег парашютный десант. Так, 24 сентября 1943 года была начата Днепровская воздушно-десантная операция. Целью советских десантников был срыв подхода немецких подкреплений к только что захваченным плацдармам на Воронежском фронте.

Операция завершилась полным провалом. Из-за плохого знания пилотами местности первая волна десанта была сброшена на советские же позиции и, частично, в Днепр. Вторую же волну из 5000 десантников разбросало на площади в несколько десятков квадратных километров. Более того, из-за плохо проведённой разведки местности, не позволившей засечь механизированные части немцев, большая часть десанта, за неимением противотанкового оружия, была подавлена вскоре после высадки. Отдельные группы, потеряв радиосвязь с центром, пытались атаковать немецкие части снабжения или присоединялись к партизанскому движению.

Несмотря на большие потери, Днепровская воздушно-десантная операция отвлекла внимание значительного количества немецких механизированных соединений, что позволило осуществлять переправу войск с меньшими потерями. Тем не менее, после неудачи Вяземской и Днепровской десантных операций, Ставка ВГК отказалась от дальнейшего массового использования десанта.

Форсирование Днепра

Выбор сценария действий

В низовьях ширина реки Днепр может достигать 3 километров, и тот факт, что река была запружена в некоторых местах, только увеличивал возможность её разлива. Правый берег гораздо выше и круче, чем левый, что делало переправу только сложнее. В дополнение ко всему, противоположный берег был превращён солдатами немецкой армии в огромный комплекс преград и фортификационных сооружений, согласно директивам вермахта.

Встретившись с такой ситуацией, советское командование имело два варианта решения задачи форсирования Днепра. Первым вариантом была остановка войск на восточном берегу Днепра и стягивание дополнительных сил к местам переправ, что давало время на обнаружение наислабейшего места в оборонной линии немцев и последующей атаки в том месте (не обязательно в низовьях Днепра). Затем планировалось начать массированный прорыв и окружение линий немецкой обороны, выдавливая немецкие войска на позиции, на которых они окажутся неспособны оказывать сопротивление преодолению защитных рубежей (действия, очень похожие на тактику вермахта при преодолении Линии Мажино в 1940 году). Этот вариант, соответственно, давал время немцам для стягивания дополнительных сил, для укрепления обороны и перегруппировки своих войск для отражения натиска советских сил в соответствующих точках. Более того, это подвергало советские войска возможности быть атакованными немецкими механизированными частями — это, фактически, было самым действенным оружием немецких сил с 1941 г. Что могло привести к огромным потерям наших войск, а, при определённых условиях, к их полному окружению и уничтожению, и затем к необходимости проводить всю операцию по форсированию заново.

Второй вариант развития событий представлял собой нанесение массированного удара без малейшего промедления, и форсирование Днепра с ходу по всему участку фронта. Этот вариант не оставлял времени на окончательное оборудование «Восточного вала» и на подготовку отражения удара немецкой стороне, но вёл к гораздо более крупным потерям со стороны советских войск.

Советские войска заняли противоположный от немецких войск берег практически на протяжении 300 километров. Все немногие штатные плавсредства были использованы войсками, но их катастрофически не хватало. Поэтому основные силы форсировали Днепр на подручных средствах: рыбацких лодках, импровизированных плотах из бревен, бочек, стволов деревьев и досок (см. одну из фотографий). Большой проблемой была переправа тяжёлой техники: на многих плацдармах войска не смогли быстро переправлять её в достаточном количестве на плацдармы, что вело к затяжным боям по их обороне и расширению и увеличивало потери советских войск. Вся тяжесть форсирования реки (как и всей Великой Отечественной войны) легла на стрелковые части.

Форсирование

Первый плацдарм на правом берегу Днепра был завоёван 22 сентября 1943 в районе слияния Днепра и реки Припяти, в северной части фронта. Почти одновременно 3-я гвардейская танковая армия и 40-я армия Воронежского фронта добились такого же успеха южнее Киева. 24 сентября ещё одна позиция на западном берегу была отвоёвана недалеко от Днепродзержинска, 28 сентября — ещё одна рядом с Кременчугом. К концу месяца было создано 23 плацдарма на противоположном берегу Днепра, некоторые из них — 10 километров в ширину и 1-2 километра в глубину. Всего Днепр к 30 сентября форсировали 12 советских армий. Также было организовано множество ложных плацдармов, целью которых была имитация массовой переправы и рассредоточение огневой мощи немецкой артиллерии.

Из рассказа очевидца танкиста-разведчика:

Накануне переправы ко мне подошел мой командир и спросил, пойду ли я. Ответ, что конечно пойду, только бы отоспаться после двух бессонных ночей вызвал его удивление. Вначале через Днепр на плотах были переброшены 3 лёгких танка, одним из которых командовал я. На возвышенность мы забираться не стали. Замаскировали танки. Это, видимо, и спасло нам жизнь. Чуть позже началась бомбардировка. Немцы бомбили высоты…

За проявленное мужество и героизм командир был удостоен ордена Богдана Хмельницкого.

После этого советские войска практически создали новый укрепрайон на завоёванных плацдармах, фактически закопавшись в землю от огня противника, и прикрывая своим огнём подход новых сил.

Значительную помощь советским войскам в ходе форсирования Днепра оказали партизаны: в общей сложности, в Битве за Днепр приняли участие 17 332 украинских советских партизан, которые совершали нападения на подразделения немецких войск, вели разведку, служили проводниками для переправившихся подразделений советских войск:

Защита плацдармов

Немецкие войска незамедлительно контратаковали советские войска, переправившиеся на правый берег реки, пытаясь сбросить их в Днепр. Авиация и артиллерия противника наносили непрерывные удары по переправам, делая иной раз невозможным форсирование реки, доставку боеприпасов и вывоз раненых в дневное время суток. Советские войска, действовавшие на небольших плацдармах, не имея в своем распоряжении тяжелого вооружения, несли огромные потери, испытывали острый недостаток боеприпасов, продуктов питания и других видов снабжения.

Так, переправа у села Бородаевка, упоминаемая командующим Степным фронтом маршалом Коневым в его мемуарах, подверглась мощному артиллерийскому и авиационному воздействию противника. Немецкие бомбардировщики практически постоянно и безнаказанно бомбили переправу и советские войска, находящиеся у реки. Конев в связи с этим указывает на недостатки со стороны командования 5-й воздушной армии в организации авиационного прикрытия переправ и авиационной поддержки переправившихся на правый берег реки частей и подразделений. Только личное вмешательство командующего фронтом позволило организовать работу авиации надлежащим образом, а приказ Конева о концентрации в районе переправ корпусной и армейской артиллерии обеспечил мощную артиллерийскую поддержку советским войскам на правом берегу Днепра и позволил стабилизировать ситуацию на данном участке фронта.

Форсирование Днепра советскими войсками, захват плацдармов на правом берегу реки и борьба за их удержание сопровождались тяжелейшими потерями. К началу октября многие дивизии имели лишь 20—30 % от штатной численности личного состава. Непосредственный участник тех событий, офицер германского генерального штаба Ф. Меллентин писал:

В последующие дни атаки русских повторялись с неослабевающей силой. Дивизии, пострадавшие от нашего огня, были отведены, и в бой брошены свежие соединения. И снова волна за волной русская пехота упрямо бросалась в атаку, но каждый раз откатывалась назад, понеся огромные потери.</div>

— Ф. Меллентин, «Бронированный кулак вермахта», Смоленск, РУСИЧ, 1999 г. - 528 с. («Мир в войнах»)

.

Тем не менее, усилия Красной Армии увенчались успехом — в ходе ожесточенных боёв, продолжавшихся весь октябрь, плацдармы на Днепре были удержаны, большинство из них — расширены. На плацдармах накапливались мощные силы для возобновления наступления и освобождения всей Правобережной Украины.

Однако наиболее важным было то, что немецкое командование было вынуждено использовать последние резервы. Так, к началу Никопольско-Криворожской операции шесть пехотных дивизий 6-й немецкой армии, занимавшие первую позицию, представляли собой лишь боевые группы, в обеих танковых дивизиях к тому времени было всего 5 танков. 11 пехотных дивизий 4-й армии к началу наступления на Киев по своему личному составу равнялись полкам. Положение в 4-й армии вынудило германское командование передать ей две танковые, две мотодивизии, две пехотные дивизии из состава 8-й армии, что создало предпосылки в дальнейшем к окружению и разгрому немецких войск в Корсунь-Шевченковской операции.

Правобережная кампания

Взятие низовий Днепра (Нижнеднепровская операция)

К середине октября силы, собранные командованием в районе нижних переправ через Днепр, были уже способны начать первую массированную атаку на немецкие укрепления на противоположном берегу в южной части фронта. Так, на линии фронта Кременчуг-Днепропетровск была спланирована мощная атака. Вместе с этим, по всему фронту были начаты крупномасштабные военные действия и перемещения частей войск с целью отвлечения немецких сил (и внимания его командования) от южных переправ и от района Киева.

К концу декабря 1943 года войска 2-го Украинского фронта в ходе Пятихатской операции, Знаменской операции и Днепропетровской операции создали и контролировали огромный стратегический плацдарм в районе Днепропетровска — Кременчуга шириной по фронту более чем в 300 километров и в некоторых местах глубиной до 80 километров. К югу от данного региона советским командованием была проведена Мелитопольская операция, которая завершилась отсечением крымской группировки войск немцев от их основных сил. Все надежды немцев остановить наступление советских войск были потеряны.

Киевская наступательная операция 1943 года

На центральном участке битвы, в полосе Воронежского фронта, события развивались очень драматично. На Букринском плацдарме была собрана ударная группировка фронта. В октябре 1943 года она дважды переходила в наступление с целью освободить Киев ударом с юга. Оба наступления были отбиты немцами. Тогда к началу ноября одна танковая и одна общевойсковая армии, а также несколько корпусов были скрытно выведены с этого плацдарма и переброшены на Лютежский плацдарм севернее Киева. Удар оттуда оказался полной неожиданностью для противника. 6 ноября Киев был освобождён и вокруг него был создан второй стратегический плацдарм.

Попытки немецкого командования ликвидировать его и вернуть Киев были отбиты советскими войсками в ходе Киевской оборонительной операции. С её завершением битва за Днепр считается завершённой.

Итоги битвы

Битва за Днепр явила собой очередное крупное поражение сил вермахта. Красная армия, которую Гитлер намеревался надолго остановить на Днепре, не только не была остановлена, но в короткие сроки на широком фронте форсировала одну из крупнейших рек Европы и нанесла вермахту серьёзное поражение, вынудив немецкие войска отступить по всему фронту. Освобождение Киева, столицы Украины, имело большое политическое и моральное значение. Несмотря на то, что бо́льшая часть территории Правобережной Украины пока ещё находилась под контролем вермахта, стало очевидным, что полное освобождение Украины и выход Красной Армии к границам Румынии, Венгрии, Словакии и Польши — это лишь вопрос времени. Были освобождены важнейшие промышленные районы Донбасса и металлургические центры южной Украины, обширные территории с населением в десятки миллионов человек. Несмотря на большие разрушения, немедленно началось восстановление промышленных предприятий, и через несколько месяцев в освобождённых областях начался быстрый рост выпуска военной продукции. А в начале 1944 года Красная Армия начала освобождение Правобережной Украины.

Кроме того, битва за Днепр отчетливо продемонстрировала силу и мощь партизанского движения. «Рельсовая война», проведённая советскими партизанами с сентября по октябрь 1943 года, значительно осложнила снабжение немецких войск, вынудила противника отвлекать с фронта значительные силы для охраны и обеспечения своих тыловых коммуникаций.

Герои Советского Союза

См. также: Список воинов, удостоенных звания Героя Советского Союза за подвиги в битве за Днепр

Битва за Днепр характеризуется примерами массового героизма бойцов и командиров. Показателен тот факт, что за форсирование Днепра 2438 воинам было присвоено звание Героя Советского Союза, что больше, чем суммарное количество награждённых за всю предыдущую историю награды. Такое массовое награждение за одну операцию было единственным за всю историю войны. Беспрецедентное количество награждённых также отчасти объясняется директивой Ставки ВГК от 9 сентября 1943, гласившей:

В ходе боевых операций войскам Красной Армии приходится и придётся преодолевать много водных преград. Быстрое и решительное форсирование рек, особенно крупных, подобных реке Десна и реке Днепр, будет иметь большое значение для дальнейших успехов наших войск.

<…>

За форсирование такой реки, как река Десна в районе Богданове (Смоленской области) и ниже, и равных Десне рек по трудности форсирования представлять к наградам:

1. Командующих армиями — к ордену Суворова 1-й степени.

2. Командиров корпусов, дивизий, бригад — к ордену Суворова 2-й степени.

3. Командиров полков, командиров инженерных, сапёрных и понтонных батальонов — к ордену Суворова 3-й степени.

За форсирование такой реки, как река Днепр в районе Смоленск и ниже, и равных Днепру рек по трудности форсирования названных выше командиров соединений и частей представлять к присвоению звания Героя Советского Союза

— Цит. по мемуарам И. С. Конева

Вот лишь некоторые из многих получивших звание Героя Советского Союза за успешное форсирование реки Днепр и проявленные при этом отвагу и мужество (полный список Героев Советского Союза за форсирование Днепра содержится в книге: Днепр — река героев. — Изд. 2-е, доп. — Киев: Издательство политической литературы Украины, 1988):

• Авдеенко, Пётр Петрович — генерал-майор, командир 51-го стрелкового корпуса
• Артамонов, Иван Филиппович — командир батальона 25-го гвардейского стрелкового полка 6-й гвардейской стрелковой дивизии 60-й армии Центрального фронта, гвардии лейтенант.
• Ахметшин, Каюм Хабибрахманович — помощник командира сабельного взвода 58-го гвардейского кавалерийского полка 16-й гвардейской кавалерийской дивизии, гвардии старшина.
• Астафьев, Василий Михайлович — гвардии капитан
• Балуков, Николай Михайлович — командир пулемётной роты 529-го стрелкового полка 163-й стрелковой дивизии 38-й армии Воронежского фронта, старший лейтенант.
• Гаврилин, Николай Митрофанович — советский офицер, командир 2-го стрелкового батальона 212-го гвардейского стрелкового полка 75-й гвардейской стрелковой дивизии 30-го стрелкового корпуса 60-й армии Центрального фронта, гвардии старший лейтенант, Герой Советского Союза.
• Годовиков, Сергей Константинович — командир взвода 1183-го стрелкового полка 356-й стрелковой дивизии 61-й армии Центрального фронта, лейтенант.
• Дмитриев, Иван Иванович — командир понтонного взвода, лейтенант
• Зелепукин, Иван Григорьевич — гвардии сержант, командир отделения управления минометной роты 202-го гвардейского стрелкового полка 68-й гвардейской стрелковой дивизии.
• Зонов, Николай Федорович — гвардии лейтенант, командир саперного взвода 1-го гвардейского отдельного воздушно-десантного саперного батальона 10-й гвардейской воздушно-десантной дивизии 37-й армии Степного фронта. В ночь на 1 октября 1943 г. его взвод переправил через Днепр личный состав 24-го гвардейского полка, а затем участвовал в отражении вражеских контратак на правом берегу реки.
• Киселев, Сергей Семёнович — помощник командира взвода 78-го гвардейского стрелкового полка 25-я гвардейской краснознаменной Синельниковской стрелковой дивизии 6-й армия Юго-Западного фронта, гвардии старший сержант.
• Котов, Борис Александрович — командир миномётного расчёта, сержант
• Лобанов, Иван Михайлович — командир отделения 20-й отдельной разведывательной роты 69-й Краснознаменной Севской стрелковой дивизии 18-го стрелкового корпуса 65-й армии Центрального фронта, сержант.
• Фёсин, Иван Иванович — генерал-майор
• Будылин, Николай Васильевич — командир 10-го гвардейского стрелкового полка 6-й гвардейской стрелковой дивизии 13-й армии Центрального фронта, гвардии подполковник,
• Колесников, Василий Григорьевич — командир роты 385-го стрелкового полка 112-й стрелковой дивизии 60-й армии Центрального фронта, капитан.
• Пилипенко, Михаил Корнеевич — младший сержант, связист-разведчик, 1318-го стрелкового полка 163-й стрелковой дивизии 38-й армии Воронежского фронта, впоследствии генерал-лейтенант СССР в войсках связи, генерал-полковник Украины.
• Рувинский, Вениамин Абрамович — полковник, командир 228-го отдельного сапёрного батальона 152-й стрелковой дивизии 46-й армии Юго-Западного фронта.
• Шарипов, Фатых Зарипович — старший лейтенант, командир танковой роты 183-й танковой бригады 10-го танкового корпуса 40й армии Воронежского фронта.
• Комбаров, Егор Игнатьевич — сержант, 25 гвардейская механизированная бригада 1-го Украинского фронта.
• Морковский, Вениамин Яковлевич — рядовой гвардии.
• Николаев, Василий Семёнович (3 апреля 1907 года — 29 января 1989 года) — пулеметчик 5-й гвардейской механизированной бригады (2-й гвардейский механизированный корпус, 28-я армия, 3-й Украинский фронт) гвардии рядовой, Герой Советского Союза.
• Фролов, Иван Яковлевич (27 июля 1923 — 23.11.1992) — рядовой, наводчик орудия 280-го гвардейского стрелкового полка (92-я гвардейская стрелковая девизия, 37-я армия, Степной фронт)
• Тхагушев, Исмаил Халялович командир стрелковой роты 89 стрелкового полка, лейтенант, Герой Советского союза, звание присвоено 25.10.1943 года, первым форсировал реку Днепр и атаковал высоту 175,9 несмотря на превосходящие в 3-4 раза силы противника и занял её, что обеспечило успешную переправу остальных частей соединения и Армии.

В культуре и искусстве

Внешние изображения
	[swteam.info/uploads/posts/2012-05/1336453691_cvetnye-fotografii-sovetskih-soldat-vo-vtoroy-mirovoy-53-foto015.jpg Восстановленное в цвете фото]

• [www.youtube.com/watch?v=hPVLbSx56t0 Кинохроника]
• [www.youtube.com/watch?v=wb6mTVimct8 Поиск-Днепр (poiskdnepr.com): Битва за советскую Украину]
• [www.youtube.com/watch?v=5EUNir74pt4 Диорама «Битва за Днепр»]
• «Песня о Днепре» / укр. «Пісня про Дніпро». Музыка М. Фрадкин, слова Е. Долматовский
  • [www.youtube.com/watch?v=k7E7Y1PWrvk Пісня про Дніпро с кадрами хроники. Текст на украинском языке]
  • [www.youtube.com/watch?v=QDUWed2RT8o Исполнитель Николай Кондратюк. Текст на украинском языке]
  • [www.youtube.com/watch?v=PdJI-lqm_a0 Запись с «Голубого огонька», 9 мая 1970 г.]
  • [www.youtube.com/watch?v=HDnTKbW0OfE Из телевизионной передачи «Композиторы за роялем. Марк Фрадкин». Исполнитель Алексей Сергеев, 1973 г.]
• Фотография «Даёшь Киев!»
• Проводятся реконструкции боёв, военно-исторический фестиваль «Даешь Киев!»

Литература

• Николай Шефов, Russian fights, Изд. «Библ. военной истории», М., 2002
• История Великой Отечественной войны, 1941—1945. М.,1963.
• Джон Эриксон, Barbarossa: The Axis and the Allies, Edinburgh University Press, 1994
• Маршал Иван Конев, Заметки командующего фронтом М., Наука, 1972.
• Эрих фон Манштейн, Утерянные победы. М., 1957.
• Виктор Астафьев, "Прокляты и убиты. Плацдарм."

Ссылки

• [www.observer.materik.ru/observer/N1_2010/082_094.pdf «Г. К. Жуков в битве за Днепр и правобережную Украину», В.Афанасьев] — статья из журнала «Обозреватель», № 1 за 2010 год

Отрывок, характеризующий Битва за Днепр

К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.