Форти-Майл

Форти-Майл (англ. Forty Mile) — заброшенный населённый пункт, расположенный в канадской территории Юкон. Первое постоянное поселение в Юконе, до этого были только торговые посты, один из центров клондайкской золотой лихорадки. В Форти-Майле была расположена первая школа при англиканской церкви и первый полицейский участок в Юконе.

Находится на территории индейской общины хан Тшондэк-Хвэчин. В настоящее время Форти-Майл, а также Форт-Кудахи (торговый пост) и Форт-Константин (участок Северо-Западно конной полиции), охраняются правительством Юкона и индейской общиной.

Физико-географические характеристики

Населённый пункт расположен на слиянии рек Фортимайл и Юкон.

До основания населённого пункта европейцами эта местность использовалась более 2000 лет индейцами народа хан, которые называли её Ch’ëdä Dëk. Важность местности для индейцев была обусловлена тем, что недалеко от слияния рек находится одна из основных переправ оленей карибу.

История

Город Форти-Майл был основан зимой 1887 года, когда 160 человек основали поселение на территории индейцев хан, предшественников современных Трондёк-Хвечин. Название города и реки связано с расстоянием от Форт-Релайанса, который был расположен около современного Доусона — 40 миль вниз по течению. Город полностью зависел от поставок на пароходах по реке Юкон из Сент-Михаила, расположенного в устье реки. За лето пароход мог сделать только один рейс.

Поначалу управление городом находилось в руках старателей, они устанавливали наказание для воров и предупреждали торговцев спиртными напитками от совершения сделок с коренным населением. До прихода Северо-Западной конной полиции в 1895 году территория была практически американской. Вот как описывал его писатель Пьер Бертон:

Это был по-настоящему американский город, получающий все товары из США без оплаты таможенных сборов и отправляющий письма с американскими почтовыми марками. Оригинальный текст (англ.)   It was really an American town, getting its supplies from the United States without customs payments and sending out mail with U.S. stamps.

Епископ Бомпас основал в городе миссию Бакстон, а также написал два письма в Оттаву, выражая недовольство потерей морали среди золотоискателей, что оказывает негативное влияние на индейцев. Примерно в то же время в город прибыл Джон Хили и основал торговый пост Форт-Кудахи (англ. Fort Cudahy) на противоположном берегу реки Фортимайл. Во многом благодаря стараниям этих двух человек в город для выяснения ситуации было направлено два представителя Северо-западной конной полиции: инспектор Чарльз Константин и сержант Чарльз Браун. В июле 1895 года инспектор Константин с отрядом вернулся в Форти-Майл. Первый год они занимались в основном строительством форта Константин.

Во время пика активности в посёлке его население достигало 700 человек.

Ссылки

• [www.tc.gov.yk.ca/fortymile.html Forty Mile] (англ.). Правительство Юкона. Проверено 7 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2SZbcyB Архивировано из первоисточника 27 января 2011].

Отрывок, характеризующий Форти-Майл

– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.