Форты и оборонительная линия Брестской крепости

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Достопримечательность
Оборонительный пояс Брестской крепости
Страна Беларусь
Местоположение город Брест и его окрестности
Основатель Российская империя
Строительство 18691915 годы
Основные даты:
1869 год — начало строительства первого форта («Граф Берг») первой линии обороны Брестской крепости.
1878 — 1888 года — строительство первой линии обороны Брестской крепости.
1890-е года — начало инженерного развития межфронтовых промежутков (батареи, ПП, ОК, ОП).
Конец 1912 — начало выполнения генерального плана развития Брестской крепости.
1915 год — отступление русских войск. Большинство укреплений подорвано.
Состояние Хорошо сохранились сооружения западного и северо-западного направлений (75-100 %). В южном и восточном направлениях сооружения сохранились либо плохо, либо не сохранились (0-35  %).
Координаты: 52°05′00″ с. ш. 23°39′10″ в. д. / 52.08333° с. ш. 23.65278° в. д. / 52.08333; 23.65278 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=52.08333&mlon=23.65278&zoom=14 (O)] (Я)

Оборонительная линия Брестской крепости — система оборонительных сооружений (фортов, оборонительных казарм (ОК), опорных пунктов (ОП), батарей, пороховых погребов (ПП)) вокруг Брестской крепости.

Строительство линии началось с возведения форта «Граф Берг» в 1869 году. Система укреплений строилась, достраивалась и модернизировалась вплоть до 1915 года в связи с увеличением разрушительной мощи военной техники.

В литературе встречаются наименования Крепость Брест-Литтовск, Крепость Брест.





Содержание

Первая линия обороны крепости Брест-Литовск

18 ноября 1878 г. на основе топографических работ комиссии под руководством Н. Н. Обручёва был утверждён план усиления крепости кольцом из семи (позже, в 1880, решили добавить ещё два форта (VIII и IX), а в 1904 — ещё один (Х)) передовых укреплений — фортов — находившимся на расстоянии 3,5 — 4 километров друг от друга и от Цитадели[1].

Форт «Граф Берг»

В конце 1860-х гг. севернее крепости проложили железную дорогу Москва — Варшава, насыпь которой образовала мертвую зону перед Кобринским укреплением, так как находилась всего в полутора километрах от Цитадели, закрывая почти полностью зону обстрела для крепостных орудий[2]. Для контроля над этим участком в 1869 г. было начато сооружение передового укрепления «Граф Берг» и крупной земляной батареи по проекту генерал-адъютанта Э. И. Тотлебена. Это был первый форт Брест-Литовской крепости, находившийся на расстоянии 850 метров от главной оборонительной линии. Форт представлял собой пятиугольник, развёрнутый боевыми позициями на северо-запад, опоясанный сухим рвом. На главном валу находились восемь казематированных траверсов, выполнявших роль наблюдательных пунктов и убежищ для артиллеристов. Между ними располагались пушки. На флангах дополнительно были сооружены два земляных траверса. Во внутреннем валу была создана цепь казематов, связанных между собой и с казармами для гарнизона подземными переходами(потернами). В горжевой части форта находились полукапонир, два пороховых погреба и кухня. Основные строительные работы завершились в 1872 г. Мощенка связывала форт с Кобринским укреплением через Александровские (тогда переименованные в Белостокские, сейчас — Северные) ворота. Весь форт был сооружён только из кирпича и дополнительно покрыт слоем грунта. У него на вооружении была самая современная на тот момент(1867 г.) артиллерия. Задачей форта было прикрытие крепости и железной дороги.

До последнего десятилетия ХIХ века форт сохранял своё значение, но развитие артиллерии значительно снизило его боевые возможности, и в начале ХХ века он рассматривался командованием как склад амуниции и место жительства для части гарнизона. Вследствие этого на его территории в 1911—1914 годах штабс-капитан В. М. Догадин и его помощники (полковник Н. В. Короткевич-Ночевной и опытный десятник А. В. Васильев) занялись возведением холодильника (рефрижератора) крепостного типа, рассчитанного на 100 тысяч пудов мяса и 2 миллиона порций мясных консервов. Следует отметить, что это было феноменальное для своего времени сооружение, ничего похожего не было ни где-то ещё в Российской империи, ни в Европе.

В 1915 году, при приближении к городу и крепости немецко-австрийских войск, русские военные отступили, эвакуировав всё ценное имущество.

В 1916 году в казематах форта содержалась часть арестованных немцами офицеров Юзефа Пилсудского. Причиной ареста было провозглашение блоком Центральных держав независимой Польши от России в рамках Царства Польского, а не Речи Посполитой 1772 года, чем и были недовольны польские офицеры.

После Рижского мирного договора форт «Граф Берг» был переименован поляками в форт Сикорского.

Здесь находились части IX военного округа армии II Речи Посполитой.

В 1939 году началась Вторая мировая война. Польские войска под командованием генерала К. Плисовского три дня(14 — 17 сентября) обороняли крепость, после чего отступили. В крепости остались добровольцы во главе с В. Радзишевским. Вечером 17 октября, прикрыв отступление Плисовского, оставшиеся заняли форт Сикорского, который немцы считали пустым. Свою ошибку последние заметили лишь 19 сентября. Они предложили Радзишевскому сдаться, но тот ответил отказом. Тогда немцы начали обстрел форта несколькими гаубицами, но пехотных атак не предпринимали (решив, видимо, оставить эту «занозу» русским). Ситуация изменилась 22 сентября с приходом в Брест частей РККА. К вечеру, после артиллерийской подготовки, на штурм форта «Граф Берг» при поддержке броневиков, пошли подразделения Красной Армии. Защитники форта отразили три атаки и даже подбили один бронеавтомобиль из единственной имеющейся пушки. Второй броневик упал в ров. Следующие попытки подавить очаг сопротивления советскими войсками были предприняты 24 и 25 сентября. Они, как и предыдущие, не имели успеха. 26-го за форт взялись серьёзно. После обстрела из тяжелых артиллерийских орудий, ожесточённые атаки возобновилась. Остатки гарнизона снова отразили атаки и, несмотря на тяжелые потери, снова выстояли и в очередной раз отклонили предложение сдаться.

Ночью с 26 на 27 сентября оставшиеся в живых защитники решали сложный вопрос, вести бой дальше и погибнуть, или прекратить сопротивление. К этому времени им уже стало известно, что Польша как государство побеждена и разделена, правительство выехало (бежало) за границу. Капитан Радзишевский отдал подчинённым последний приказ: разойтись и самостоятельно пробиваться к своим домам и семьям. Аналогичным образом поступил и сам капитан. Несмотря на блокирование форта, попытка вырваться из окружения увенчалась полным успехом.[3]

В 1941 году в форту располагался 2-й дивизион 131-го полка. Большинство орудий к началу Великой Отечественной войны были отправлены на учения или находились в мастерской в разобранном виде. 22-го июня бойцы, вооружённые карабинами Мосина (образца 1938) и несколькими винтовками СВТ-40 вступили в бой с частями вермахта Третьего рейха. Под командованием сержанта Агапова [[оборона продолжалась до 25 июня, когда последние артиллеристы были пленены.[4]

В годы оккупации БССР, до 1944 года, на территории форта проходили расстрелы мирных жителей.

В послевоенные годы на территории форта разместился Брестский мясокомбинат. Холодильник, построенный капитаном Догадиным, работает до сих пор.

От форта сохранилась часть валов, казарма, встроенная в земляной вал, контрэскарповая галерея, кирпичные казематированные траверсы и некоторые другие фортификационные постройки.

Форт I

Форт I, построенный в 18781880 годах, расположен примерно в пяти километрах к северу от Брестской крепости, около деревни Козловичи. Форт входил в оборонительный пояс Кобринского отдела Брест-Литовской крепости.

Пятиугольный в плане форт представляет собой большую земляную батарею, состоящую из внешнего и внутреннего валов, разделенных сухим рвом. Внутренний вал, более высокий, предназначался для установки на нём артиллерийских орудий различного калибра. В него были встроены десять отдельных кирпичных казематов, представляющих собой большие залы со сводчатым потолком, один из них — двухэтажный. Толщу вала прорезают три потерны, наклонно спускающиеся в более низкий внешний ров. Вероятно, раньше потерны заканчивались небольшими кирпичными капонирами, не дошедшими до наших дней. В каждой потерне устроено по два пороховых погреба, из которых на верх вала ведут несколько колодцев (два на центральной потерне и по одному на боковых) для доставки боезапаса к орудиям. На валу были расположены два кирпичных наблюдательных пункта, с бронеколпаками, в 2012 эти бронеколпаки срезали живущие там бомжи и сдали в металлолом.

По плану усовершенствования укреплений Брестской крепости, в 1909 году форт I вошел во второе кольцо фортов, началась его модернизация, которая завершена не была. Во внешнем валу началось строительство трех капониров — кофров. Видимо, в это же время были уничтожены капониры XIX века. Новые капониры достроены не были, и сегодня представляют собой бетонные плиты по 2 метра толщиной, покоящиеся на толстых столбах, служивших основаниями для стен. Верхняя плита одного из капониров треснула пополам — вероятно, повреждена взрывом. Всего форт мог вместить 250 человек и до 20-ти орудий. Также рядом с фортом в лесу были построены 2 бетонных убежища, наподобие вышеупомянутых казематов. Оба они были недостроены и подорваны. В модернизации форта № I принимал участие в начале XX в. капитан Белинский И. О.

В 19401941 годах рядом с фортом разместились три ДОТа 62-го Брестского укрепрайона — артиллерийские полукапониры № 515(в лесу около бетонного убежища) и № 529(на внутреннем валу форта)и пулемётно-артиллерийский ДОТ № 512.

Форт в боевых действиях никогда не участвовал.

В послевоенные годы на территории форта располагалась в/ч ПВО, в закрытых воротами казематах стояли ракеты, потерны частично были заделаны кирпичными стенками. На внешних валах форта были построены котельная и несколько частных домов.

Форт I имеет хорошую сохранность(около 80 %) как земляных, так и кирпичных сооружений и представляет интерес как уникальный военно-исторический объект: он является единственным сохранившимся фортом первого кольца, не подвергшимся модернизации начала XX века.

Форт II

Построен в 1878—1880 гг. примерно в трех километрах на северо-восток от Брестской крепости, около бывшей деревни Граевка (на месте предприятия «Файв Старс», ул. Фортечная), ныне ставшей районом города. Изначально представлял собой большую кирпичную казематированную земляную батарею, аналогично сохранившемуся форту I. Не модернизировался.

Во время оккупации 1941—1944 гг. стал местом массовых расстрелов фашистами жителей Бреста.

В послевоенное время попал в промышленную застройку и был полностью уничтожен.

Форт III

Построен в 1878—1880 гг. примерно в трех километрах на восток от Брестской крепости, около бывшей деревни Тришин, ныне ставшей районом города. Изначально представлял собой большую казематированную земляную батарею, аналогично сохранившемуся форту I. Не модернизировался.

Летом 1915 года тут размещались подразделения 12-й роты и 19-я рота Брест-Литовской крепостной артиллерии. В землянках около форта располагалась 2-я рота 642-й пешей Волынской дружины 87-й бригады Государственного ополчения. Русские части, при приближении немцев отступили, прихватив вооружение форта и оставив укрепления в целости.

Во время оккупации 1942—1943 гг. стал местом массовых расстрелов фашистами жителей Бреста.

В могилах между валами были найдены останки почти 1000 человек.

В 1963 попал в промышленную застройку(Брестский электромеханический завод) и был разобран. Частично сохранились только три кирпичных каземата, находящиеся сейчас на территории предприятия и использующиеся под заводские склады.

Форт IV

Построен в 18831888 годах примерно в трех километрах на юго-восток от Брестской крепости, недалеко от Южного военного городка (Траугаттово). Изначально представлял собой большую пятиугольную казематированную земляную батарею, похожую на форт V, но рвы форта IV были заполнены водой. 24 июня 1888 г. крепость посетил с инспекционной проверкой великий князь Владимир Александрович. В программу входило посещение форта IV, где состоялись представления офицеров различных полков различных частей, показ форта и упражнений крепостной артиллерии.

В 1912—1915 годах модернизировался. Кирпичные стены были покрыты сверхпрочным бетоном, изменились очертания форта. До 1915 в нём находилась 6-я рота Брест-Литовской крепостной артиллерии.

В 1915 году при отступлении царской армии укрепление было подорвано сапёрами.

Сегодня от форта остались частично взорванное бетонное убежище, небольшой участок центральной потерны, кирпичный каземат во внутреннем валу и участок заболотившегося рва. Специалисты считают, что это — примерно 30 % всех укреплений. На территории форта расположилась военная пожарная часть.

Форт V

Форт был заложен в начале 80-х годов ХIX века по проекту капитана инженерного управления Брест-Литовской крепости Иванова, окончена его постройка была в 1888 году. Объект имел пятиугольные формы и был грозным оплотом, способным легко уничтожить полк врага. Состоял из земляных валов и 17 больших казематов, сооружаемых из прочного красного кирпича. Укрепления были сооружены из стен почти метровой толщины, и были дополнительно засыпаны толстым слоем грунта. Внутри казематов внутри валов хранились оружие и боеприпасы, в казарме располагались солдаты и офицеры. По периметру форт был опоясан заполненным водой рвом глубиной до трёх метров.

В 19081911 годах проводилась его модернизация, при этом бетоном были залиты все кирпичные постройки, изменён профиль обводного канала, построены бетонные потерны, связывавшие все капониры и полукапониры форта, возведены горжевой капонир, боковые полукапониры и казематированные траверсы. Работами руководил военный инженер И. О. Белинский — человек с невероятной судьбой. В 1911 году V форт, одетый в суперкрепкий, тяжело армированный бетон получил усиленный гарнизон и новое вооружение. Пехота была вооружена, кроме винтовок системы Мосина станковыми и ручными пулемётами Максим. На втором этаже горжевого капонира были установлены трёхдюймовые пушки на крепостном лафете Дуляхера. На валы выводились полевые пушки и гаубицы такого же калибра. В переднем капонире и полукапонирах устанавливались орудия калибром калибром 57 мм — капонирные крепостные пушки Норденфельда.

[5]

В 1915 году (здесь дислоцировалась 6-я рота Брест-Литовской крепостной артиллерии) V форт был оставлен царскими войсками без боя. Перед отступлением из форта вывезли всё военное имущество.

С 1920 года польские военные использовали форт под склады. С 1939 года, с приходом советов форт V стал местом расположения воинских частей. В июне 1941 года здесь дислоцировался 3-й стрелковый батальон 44-го стрелкового полка, входившего в состав 42-й стрелковой дивизии. В начале войны бойцы-красноармейцы отбили несколько атак, попытались прорваться в крепость, а потом с боями стали отходить на восток. В годы оккупации немцы использовали форт как хранилище амуниции и военных припасов.

Летом 1944 г. форт был освобожден бойцами 1295 стрелкового полка 160 стрелковой дивизии 70 армии. В послевоенное время форт являлся территорией одной из воинских частей, используясь в качестве армейских складов. После вывода части форт некоторое время был в заброшенном состоянии.

В 1995 г. V форту был присвоен статус историко-культурной ценности. С 1997 г. проведены большие реставрационные работы. В 1999 г. форт стал филиалом Мемориального комплекса «Брестская крепость-герой». 8 мая 2000 г. открыт для посещения. На данный момент ведётся работа по созданию в форту музея «Истории фортификации и вооружения». Экспозиция артиллерийского вооружения на открытой площадке и выставка «Западный форпост Отечества» в казарме рассказывают об истории строительства Брестской крепости и её фортов.

Форт VI

Построен в 1883—1888 годах на левом берегу Буга. Представляет собой сооружение пятиугольной формы с двумя валами — «Казённый двухвальный». Высокий внутренний вал с пятью казематированными траверсами был предназначен для установки орудий крупного и среднего калибра, на переднем, низком, валу устраивалась стрелковая позиция, по углам которой имелись барбеты для лёгких противоштурмовых пушек. Заполненные водой рвы напольных и горжевого фасов защищались двумя капонирами, а боковые — двумя полукапонирами. Жилая казарма с четырьмя казематами, рассчитанная на роту солдат, располагались внутри форта и была связана с капонирами и полукапонирами потернами, входы в которые запирались изнутри железными дверями 30-сантиметровой толщины с массивными кремальерными замками. В потернах были устроены пороховые погреба. Как и V форт он пережил сильную модернизацию (1908—1909 гг.).

Был оставлен русскими войсками в 1915 году. Всё ценное имущество при этом было вывезено.

Сейчас форт находится на территории гмины Тересполь Люблинского воеводства Республики Польши(местечко Полятичи). Используется для ограниченной хозяйственной деятельности. Его сохранность составляет 90-100 %.

Форт VII

Построен в 1883—1888 годах по проекту «Казённый двухвальный» аналогично форту VI на левом берегу Буга. В 1908 г. была проведена его модернизация, которой руководил капитан Д. М. Карбышев, старший производитель работ Брест-Литовской крепости, в результате которой форт потерял свой первоначальный вид: покрылся сверхпрочным бетоном, появились новые постройки.

В августе 1915 года, при приближении войск Тройственного союза, русские отошли вглубь Полесья, предварительно эвакуировав всё оружие и боеприпасы из форта.

Сейчас находится на территории гмины Тересполь Люблинского воеводства Республики Польши(местечко Любачев). Используется для ограниченной хозяйственной деятельности. По оценкам экспертов он сохранился на 90-100 %.

Форт VIII (Литеры «Б»)

Построен в 1883—1888 годах, в 1890 был сдан комиссии, в которую входили командование Брест-Литовской крепости и высокие чины военно-инженерного ведомства российского генштаба. Строительство проходило по плану «Казённый двухвальный». Несмотря на модернизацию 1911—1914 года, когда под руководством инженер-капитана М. В. Миштовта были сооружены бетонированные убежища и потерны, двухуровневые(!) подземные галереи и многочисленные шахты, а также горжевой капонир со вторым ярусом, напоминающим казематированный траверс, форт максимально сохранил черты первых кирпично-земляных фортов. В задачу форта входили отражение возможного наступления и защита железнодорожного узла Бреста. По плану переустройства оборонных сооружений Брест-Литовской крепости 1909 г., форт VIII вошел во второе кольцо фортов, став фортом литеры «Б».

В годы Первой мировой войны здесь располагался полевой госпиталь, который вместе с оставшимся военным имуществом был эвакуирован в 1915 году.

После 1939 года здесь размещался 1-й батальон 455-го стрелкового полка. В течение первого дня Великой Отечественной войны красноармейцы с пограничниками близлежащей заставы отбивали атаки врага затем отступили.

Сегодня форт находится на улице Белорусской, его территория арендуется частными предпринимателями.

В 2003 году в районе форта были найдены останки более тысячи воинов Первой мировой, погибших, видимо, в боях при отступлении русских войск в 1915 году.

Форт IX

Был построен в 1883—1888 годах. При строительстве он выглядел люнетом-семиугольником, имелась казарма, соединённая с тремя большими казематами-убежищами, устроенными во внутреннем валу. По свидетельству хозяев форта, отборную редкую белую глину для кирпичей возили из-под Архангельска. Также форт был окружён заполненным водой рвом. Перед войной при модернизации все постройки были покрыты прочным армированным бетоном. Входил в оборонительный пояс Кобринского отдела Брест-Литовской крепости. Летом 1915 года здесь размещалась 9-я рота Брест-Литовской крепостной артиллерии.

При отступлении русской армии в 1915 году почти полностью сохранившее свой первоначальный облик укрепление было взорвано практически до основания.

Во время оккупации 1941-44 гг. стал местом массовых расстрелов нацистами жителей Бреста. Их останки были обнаружены 31 октября 2002 года во время раскопок.

После войны там располагались городская свалка, пчёлопитомник и заготовительная контора. Из-за того, что в обводном канале били ключи и вода была очень чистая, здесь после Второй мировой войны каждую зиму заготавливали пищевой лёд. Ныне ключи засорились илом, и вода уже не такая чистая.

В 1968 году здесь была основан агробиологический центр (ул. Шоссейная,10) Брестского государственного университета им. А. С. Пушкина, который существует и поныне. В нём сейчас можно встретить 855 видов растений, среди них — Венерин башмачок (2 экземпляра), которая зацвела в 2015 году, единственная на территории Республики Беларусь Магнолия Обратнояйцелистная, которая также зацвела в 2015 году. Также на территории агробиологического центра проживают бобры, болотная черепаха.

На дне обводного канала были найдены две старинные пушки, которые сейчас стоят у входа в Брестский областной краеведческий музей. Имеются сведения, что на дне канала ещё остались другие исторические ценности.

От бывшего оплота сохранились часть кирпичного каземата, основание каменного моста и обводной канал. Это — менее 25 % от всех сооружений. Кроме этого о бывшем грозном укреплении свидетельствует и небольшой белый домик постройки 1883—1886 гг. у входа на территорию агробиостанции. Он был построен по указу «для семейного жандармного унтеръ-офицера и 2-х инженерныхъ сторожей».

Форт Х(«Д»)

Был построен в начале ХХ века, перед русско-японской войной по проекту генерала Величко. Форт сооружался целиком из бетона, имел форму трапеции, один вал, приспособленный для стрелков, в углах которого располагались барбеты для лёгких орудий, выкатываемых из специальных убежищ, и был окружён рвом, заполненным водой.

Он находился в двух километрах восточнее фортов III и IX и стал первым самостоятельным опорным пунктом, вынесенным за пределы основной оборонительной линии.

9 июля 1906 года, во время революции, здесь собрали 700 арестованных солдат-мятежников. Полтора месяца велись допросы. Большинство были отпущены, суду подверглись 32 человека. Из них 5 оправдали, остальных приговорили к каторжным работам и отправили в арестантские роты.

Во время модернизации 1912—1915 годов был включён во второе кольцо фортов как форт «Д».

В 1915 году взорван отступавшими русскими.

Во время оккупации 1941-44 гг. стал местом массовых расстрелов фашистами жителей Бреста.

В послевоенное время форт попал в городскую застройку, по нему прошла ул. Янки Купалы и железнодорожная ветка. На территории форта X возведено несколько зданий. От форта сохранились только части рва и несколько плохо различимых обломков тяжёлого арамированного бетона.

Вторая линия обороны крепости Брест-Литовск

В 1909 году под руководством военного министра генерала В. А. Сухомлина был составлен план дислокации войск и стратегического развёртывания армий на случай войны — т. н. «19-е расписание». Среди ряда мероприятий, предусматривающимися планом, было усовершенствование Брест-Литовской крепости путём возведения второго кольца фортов на расстоянии 9-9,5 км от Цитадели.

30 июня 1911 года инженерный комитет Главного инженерного управления рассмотрел и одобрил генеральный план развития Брест-Литовской крепости, рассчитанный на десять лет. Согласно плану оборонительный обвод должен был состоять из 14 фортов, 21 опорного пункта. 5 оборонительных казарм и нескольких десятков артиллерийских батарей. Между фортами планировалось возвести опорные пункты, предназначенные для подвижных резервов, а также казармы и артиллерийские погреба.

Строительство возглавил начальник инженеров крепости генерал-майор А. К. Овчинников, с 1913 г. — В. В. Голицын. Его помощниками были: руководитель строительства полковник Прейсфренд, которого позднее сменил полковник Г. И. Лагорио, хозяйственной частью заведовал полковник Н. В. Короткевич-Ночевной. Обязанности производителей работ исполняли капитаны И. О. Белинский, М. В. Миштовт, С. И. Егоров, В. К. Монахов, Д. М. Карбышев, П. П. Архипенко, штабс-капитан В. М. Догадин.

Проекты укреплений разрабатывались на месте самими военными инженерами, производителями работ под общим руководством профессора Николаевской военно-инженерной академии генерала Н. А. Буйницкого. Проекты рассматривались в Инженерном комитете при Главном инженерном управлении в присутствии авторов.

Работы прошли несколько этапов:

1) На первом этапе проектировались новые и укреплялись старые постройки. В частности были переоборудованы форты IV, VII, VIII и пороховые погреба покрывавшиеся слоем бетона. Началось строительство форта «Ж».

2) Лето 1913. Приступление к полномасштабным работам. Всего предстояло уложить около 30 тыс. кубометров бетона. К началу Первой мировой войны из шестнадцати запланированных фортов пять так и не были начаты, шесть были готовы наполовину, два — на две трети и только форты «А» и «Ж» удалось закончить полностью.

3) С началом войны начались интенсивные работы по подготовке к обороне, которые велись круглосуточно с привлечением местного населения. До начала октября 14 фортов, 5 оборонительных казарм, 21 промежуточный опорный пункт и другие укрепления были почти закончены, причём наиболее сильно были развиты укрепления в западном и южном секторах. Среднее расстояние между фортами составляло 1 км при общей длине фортового пояса 45 км.

[6].

Форт «А»

Форт литеры «А» был построен в 1912—1915 годах старшим производителем работ Брест-Литовской крепости, капитаном Б. Р. Доброшинским. Сегодня он находится примерно в пяти километрах севернее Брестской крепости, около деревни Козловичи. Занимаемая площадь составляет около 10 гектар.

Основную часть форта «А» сегодня составляет бетонная галерея-убежище, имеющая несколько выходов во внутренний двор форта. Имеет земляной вал в центре которого встроено бетонное убежище для гарнизона, а наверху расположены две линии бетонированных стрелковых окопов с двумя наблюдательными пунктами по флангам имеющими входы из внутреннего двора. На стрелковую позицию выходят ещё два броневых НП, связанные с центральной галереей убежища. Центральная часть убежища лестницей связана с потерной, идущей под внешним сухим рвом к переднему капониру(кофру), насчитывающему шесть орудийных казематов. Кофр обвалован с фронтальной части, а вход в него прикрыт сквозником. На левом фасе кофра был расположен НП. В начале дороги, ведущей во внутренний двор форта, прямо около новых и строящихся коттеджей, находятся три бетонных сооружения с бойницами, прикрывающие эту дорогу.

Особенностью этого форта является наличие стрелковых позиций с горжевой части, что нигде больше в брестской фортификации не встречается.

В июне 1941 г. территория форта входила в участок охраны государственной границы 8-й линейной пограничной заставы 17-го пограничного отряда. Начальник заставы — старший лейтенант Серветник М. Н. 22 июня 1941 г. застава приняла бой. В живых осталось 15 человек.

В 1970 — 80 гг. помещения форта занимал запасной командный пункт Брестского пограничного отряда.

Благодаря летучим мышам, облюбовавшим постройки форта для зимовки, на его территории размещен заказник «Барбастелла», в котором живут 12 из 16 видов европейских летучих мышей. Сегодня территория форта полностью открыта и все сильнее и гуще зарастает кустарниками. В настоящее время вход в главную часть форта «А» периодически закрывают решеткой, но внутрь всегда можно попасть через капонир. Остальные входы в галерею-убежище закрыты наглухо.

В окрестностях форта «А» расположены форт I и оборонительная казарма «А-Б». На валах сохранились два дота 1-й роты 18-го отдельного артиллерийско-пулемётного батальона 62-го Брестского укреплённого района. Форт сохранился на 70 %.

Форт «В»

Построен в 1912—1915 годах примерно в пяти километрах севернее Брестской крепости, около дороги «Брест-Каменец» (ныне — ул. Лейтенанта Рябцева). Достроен форт не был, на что указывают фрагменты бетонного каземата, с неоконченными бетонными стенами.

При отступлении русских в 1915 году был взорван до основания.

Сейчас от него сохранились лишь часть вала, фрагменты недостроенного и взорванного бетонного каземата и участки рва. Также на территории форта разбросано много холмиков с торчащими из них глыбами бетона и арматурой — остатками былых фортовых сооружений.

Форт «Г»

Построен в 1912—1915 годах примерно в пяти километрах на северо-восток от Брестской крепости, около деревни Плоска старшим производителем работ Брест-Литовской крепости, капитаном Б. Р. Доброшинским.

В 1915 году был взорван до основания отступающими русскими.

Форт не сохранился, а о его существовании напоминает холмик посреди кладбища «Плоска», которое располагается на его месте.

Форт «Е»

Построен в 1912—1915 годах примерно в пяти километрах на восток от Брестской крепости, около бывшей деревни Пугачево, ныне ставшей районом города.

Вместе с другими фортами он при отступлении русских в 1915 году был взорван.

От него сохранился лишь участок обводного канала, в горжевой части разделенного на несколько маленьких водоемов. Всю территорию бывшего форта занимают дачи.

Форт «Ж» («Дубинники»)

Построен по проекту капитана И. О. Белинского в 1911—1915 годах примерно в пяти километрах на юго-восток от Брестской крепости, около фольварка Дубинники, сбоку от автодороги «Брест-Ковель».

В 1915 году, при отступлении русских, ультрасовременное на тот момент сооружение было истолчено в бетонную крошку в буквальном смысле этого слова.

Это скорбное место: во время оккупации 1941-44 гг. он стал местом массовых расстрелов фашистами жителей Бреста, прежде всего, семей военнослужащих. На краю форта в 1987 году поставлен мемориальный памятник, представляющий собой рассечённый свод, обвитый колючей проволокой. Надпись на памятнике:

«Место массового расстрела мирных советских граждан немецко-фашистскими захватчиками в 1941—1944 годах»

А при входе на территорию форта встречает табличка:

«Граждане! Здесь покоятся останки нескольких тысяч жителей Бреста, расстрелянных в годы войны 1941—1945 гг. Эта территория бывшего форта „Дубинники“ охраняется государством. Запрещено производить раскопки, выемки грунта»

Но, несмотря на это, в центральной части форта всегда очень много небольших свежих ям.

От самого форта сохранились обводной ров, левый сквозник потерны горжевой казармы (частично засыпан землёй), часть фундамента и стены центральной потерны, тыльная часть стены центральной потерны, часть коридора горжевой казармы (заполнена водой).

Форт «З»

Форт литеры «З», построенный в 1912—1915 годах, находится в пяти километрах к югу от Брестской крепости, между деревнями Бернады, Митьки и Котельня-Боярская.

Известно, что к 1915 году форт «З» не был полностью достроен, но вместе с остальными фортами второго кольца в северном, восточном и южном секторах при отступлении русских войск он был взорван. Есть основания утверждать, что постройка, находящаяся сейчас на месте форта «З» — это галерея-убежище, с одним из передних капониров.

Также есть ещё основания пологать, что на форту было одно убежище, шедшее вдоль внешнего вала, а также несколько капониров. Потерны связывали их с главной частью форта — горжевой казармой и другими несохранившимися сооружениями.

В 1940-41 годах на территории и в окрестностях форта литеры «З» была построена главная позиция второй роты 18-го ОКАБ Брестского укрепрайона. Узел обороны состоял из пяти ДОТов, имевших возможность вести круговую оборону, при поддержке нескольких дополнительных, находящихся за пределами форта. После нападения немцев несколько ДОТов вело бой, но недолго — около суток. На форту поставлен памятник защитникам ДОТов.

В послевоенные годы на территории форта разместили городскую свалку. В галерее-убежище складировали испортившиеся аммиачные удобрения и доверху засыпали её землей, закрыв все входы внутрь. Капонир также засыпали землей почти до самой крыши. Свалка уже давно прекратила свою работу, мусор сверху закрыли слоем грунта, но все равно передвигаться по территории форта нужно с большой осторожностью.

Сегодняшний форт литеры «З» представляет собой большую бетонную постройку — галерею-убежище, смотрящую на юг высокой глухой стеной без дверей и бойниц, а северная её сторона полностью засыпана землей. Летом 2006 года входы в неё были отрыты для удаления из внутренностей форта ядовитых химикалий, а позже снова присыпаны землей вперемешку с мусором.

Внутри убежища идет длинный коридор с несколькими казематами. Местами в полу сделаны колодцы. Переходом убежище связано с капониром. Вероятно, он обстреливал сухой внешний ров, однако на форте «З» ни один изо рвов или валов не сохранился. Сегодня все амбразуры капонира засыпаны землей, и попасть в него можно, только если пролезть через узкие щели в немного разрытых входах.

Все ДОТы, расположенные на территории форта и в его окрестностях, полностью открыты для осмотра, как снаружи, так и изнутри. Недалеко от форта «З» расположены оборонительная казарма «Ж-З» и промежуточный пороховой погреб «Ж-З».

Форт «И»

Форт литеры «И» построен в 1912—1915 гг. на правом берегу Буга примерно на пять километров южнее крепости, между фортами «Л» и «З», под руководством старшего производителя работ Брест-Литовской крепости, капитана Д. М. Карбышева.

В 1915 году был взорван отступающими русскими.

Сейчас от форта почти ничего не осталось, его сохранность составляет менее 25 %.

Форт «К»

Форт литеры «К» построен в 1912—1915 гг. на левом берегу Буга примерно в пяти километрах юго-западнее крепости, между фортами «Л» и «О».

В 1915 году гарнизон форта всё-таки встретился с неприятелем (единственный из всех, который не успел отступить). Наступающие открыли плотный ружейно-пулемётный огонь. Тогда были подорваны заложенные сапёрами ещё раньше фугасы, и в дыму от их разрывов, гарнизон без потерь отошёл к Бугу. Хотя имеется и другая точка зрения. Сохранились бравурные репортажи австрийской прессы, указывающие на то, что этот форт подвергся артиллерийскому налёту с применением 305-мм пушек. Это подтверждает и очерк американского журналиста Артура Релла, следовавшего вместе с наступающими германо-австрийскими войсками: «Немецкий корпус форсировал Буг с севера и юга и приближался к железной дороге, шестой австро-венгерский корпус под командованием корпусного генерала от инфантерии Арца наступал в центре. Русские выслали всё гражданское население в восточном направлении, удалили свою артиллерию и все ценности, которые смогли взять, и подожгли город. Была краткая артподготовка, на которую русские, которые на всём протяжении этого отступления, казалось, испытывая недостаток в боеприпасах и артиллерии, отвечали лишь какое-то время. Затем внешние форты были взяты штурмом… Мы остановились в форту Кобыляны на обратном пути в Ивангород. Краткий австрийский артобстрел был точен. Были видны воронки от снарядов внутри форта, вдоль по брустверу, и одно ужасное попадание „В яблочко“, которое ударило прямо во внутренний бетонный обвод и повсюду разбросало куски бетона и стали. Стрелки, бывшие в этой амбразуре, были убиты одним ударом, и их кровь высохла на камнях. Из всех различных неприятных мест, которых я повидал на войне, это было одним из худших». Конечно, очерк немного приукрашен, «куски бетона и стали» это была работа своих же, русских, сапёров, но рассказ журналиста свидетельствует, что в районе Бреста всё же происходили жестокие бои.

Сейчас форт находится на территории гмины Тересполь Люблинского воеводства Республики Польша. Его сохранность составляет 50-75 %.

Форт «Л»

Форт литеры «Л» построен в 1912—1915 гг. на правом берегу Буга примерно в пяти километрах южнее крепости, между фортами «И» и «К».

В 1915 году был частично взорван отступающими русскими.

Сейчас форт находится на территории гмины Тересполь Люблинского воеводства Республики Польша. Его сохранность составляет 50-75 %.

Форт «М»

Построен в 1912—1915 годах примерно в пяти километрах на восток от Брестской крепости, рядом с ул. Суворова, около бывшей деревни Тришин, ныне ставшей районом города.

В 1915 году был полностью уничтожен.

Сегодня от него ничего не осталось.

Форт «О»

Форт литеры «О» построен в 1912—1915 гг. на правом берегу Буга примерно в пяти километрах южнее крепости, между фортами «К» и VII.

В 1915 году при отступлении русских остался нетронутым.

Сейчас форт находится на территории гмины Тересполь Люблинского воеводства Республики Польша. Его сохранность окол 90-100 %. Крайне интересен для посещения.

Укрепления межфортовых промежутков

Развитие артиллерии, увеличение её дальнобойности, повышение мощи, появление крупнокалиберных фугасных снарядов, разработка теории «ускоренной атаки» крепостей через промежутки между фортами — всё это заставило русское военное командование совершенствовать крепостные сооружения, с применением новых материалов — бетона и брони. Для этого в начале 1890-х в крепости приступили к инженерному развитию межфортовых промежутков: строились пороховые погреба, опорные пункты, возводились оборонительные казармы, оборудовались батареи, часть передовых пунктов были усилены бетонными укрытиями, создана сеть коммуникаций, обеспечивавшая связь между объектами, а также маневрирование силами и средствами.

Пороховые погреба

Пороховые погреба — защищённые от разрушения снарядами помещения для хранения взрывчатых веществ и боеприпасов.

Пороховой погреб № 1

Построен в 1912—1915 годах на расстоянии трех километров севернее Брестской крепости, во дворе дома № 88/1 по ул. Солнечной.

В 1915 году был взорван отступающими русскими войсками.

От погреба осталась лишь небольшая его часть. Сейчас в одном из сохранившихся помещений погреба расположился частный гараж.

Пороховой погреб № 2

Построен в 1912—1915 годах на расстоянии трех километров на северо-восток от Брестской крепости, углом выступая на ул. Осипенко.

Был взорван в 1915 году при отходе русских войск. Взорвана была лишь треть сооружения, но взрыв был настолько силён, что вся остальная часть сооружения потрескалась, и помещения завалило через трещины грунтом, которым была подсыпана крыша ПП.

Погреб сохранился по оценкам экспертов на 50-75 %. Сейчас он находится на территории пожарной части, а внутренние помещения его используются автосервисом. Автосервис обстроил обломки кирпичом. В недавнее время(июль 2014) строители с большим трудом(настолько крепкими были обломки через 100 лет!) раздробили несколько больших обломков для постройки на их месте новой мастерской.

Пороховой погреб № 3

Пороховой погреб № 3 входил в число промежуточных оборонительных объектов второй линии крепости. Построен в 1901—1902 годах на расстоянии трех километров восточнее Брестской крепости, на ул. 28 июля.

Он представляет собой одноэтажное здание прямоугольной формы с четырьмя закрытыми ставнями амбразурами. Сохранился практически без повреждений. Имеет земляную обсыпку. Сегодня в погребе находятся магазины и складские помещения рынка «Старый город». На прилегающей территории работают кафе, торговые ряды, а также расположены домики для страуса и павлинов.

Пороховой погреб № 4

Построен в 1912—1915 годах на расстоянии трех километров на юго-восток от Брестской крепости, в д. Аркадия, у поворота с Ковельского шоссе на V форт. Возводился из бетона с небольшим применением кирпича во внутренних помещениях.

Во время оккупации использовался немцами как склад. Когда в 1944 году они были вынуждены отступать, то подорвали погреб, чтобы оставшееся там военное имущество, вывезти которое не было возможности, не досталось Красной Армии.

Сейчас сохранившаяся часть погреба используется фирмой, продающей стройматериалы.

Пороховой погреб № 5

5-й пороховой погреб находится в западном отделе фортового кольца, в местечке Тересполь (ныне Польша). Был построен в 1901—1902 годах.

Погреб сохранился практически без повреждений. В погребе сохранились бронедверцы, внутри был найден старинный ручной водяной насос. Сейчас там располагается склад.

Промежуточный пороховой погреб «Ж-З»

Построен в 1912—1915 годах в пяти километрах юго-восточнее Брестской крепости, в д. Гершоны.

В тыльной части этот погреб имеет небольшой выступ с бойницами — капонир. В 1941 году к погребу пристроили два неавтономных артиллерийских и один артиллерийско-пулемётный ДОТы с возможностью круговой обороны, связанных с погребом потернами. Строение ДОТов при этом так же изменили. Из них удалили все вспомогательные помещения (агрегатные, фильтро-вентиляционные, арсеналы, колодцы, туалеты), передав все функции обеспечения погребу.

Сохранилось укрепление практически без повреждений. Там можно увидеть аутентичные металлические бронедвери, ставни, поручни. На потолке погреба образовались сталактиты. Сегодня погреб используется в качестве склада и находится на охраняемой территории, занимаемой несколькими строительными фирмами. Потерны, соединявшие погреб с ДОТами ныне уничтожены.

Промежуточный пороховой погреб «К-0»

Был построен в 1912—1915 годах, аналогично погребу «Ж-З», между фортами литер К и О.

Сохранился он также без повреждений, предприимчивые поляки устроили на его базе придорожное кафе.

Оборонительные казармы

Оборонительная казарма — совокупность казарменных помещений, приспособленных к долговременной обороне и защищённых от огня осадной артиллерии. Оборонительные казармы представляли собой кирпичные постройки с толстыми стенами и сводами. В них устраивались казематы на одно-два орудия, стрелявшие через большие амбразуры.

Оборонительная казарма «А-Б»

Построена в 1912—1914 годах на расстоянии примерно три километра к северу от Брестской крепости, недалеко от деревни Козловичи и автодороги «Брест-Клейники». С восточной стороны казармы расположен броневой наблюдательный пункт. Казарма достроена не была.

В 1915 году сапёры подорвали внутри казармы громадный заряд тротила, причинивший казарме значительные разрушения, но так и не разрушивший эти мощные стены.

В 1940—1941 годах на западном склоне насыпи казармы был построен ДОТ № 553а. Позже и он был взорван.

Казарма была местом массовых расстрелов местных жителей в период оккупации.

В послевоенное время в казарме уничтожали обнаруженные в окрестностях города боеприпасы, вследствие чего внутренностям сооружения были причинены значительные повреждения. Потом казарма не использовалась, вследствие чего вокруг неё появилась небольшая свалка бытовых отходов. Между руинами ДОТа и полукапониром появилось небольшое болотце.

Оборонительная казарма «Б-В»

Построена в 1912—1914 годах на расстоянии примерно пяти километров к северу от Брестской крепости, под руководством старшего производителя работ Брест-Литовской крепости, капитана Д. М. Карбышева, недалеко от бывшей деревни Дубровка, ныне ставшей районом города, и автодороги «Брест-Каменец» (ул. Лейтенанта Рябцева).

Оборонительная казарма литер Б-В представляет собой казарму для гарнизона, состоящую из нескольких связанных между собой потернами обширных казематов, соединённую коридором с выходом на верх оборонительной насыпи, которая по проекту должна была иметь треугольную форму.

В советское время казарма использовалась военной частью, покинувшей её несколько лет назад. Внутри казармы сохранилось несколько броневых дверей. В последнее время казарма активно используется как полигон для пэинтбола, поэтому сильно замусорена.

Оборонительная казарма «В-Г»

Построена в 1912—1914 годах на расстоянии примерно пяти километров на северо-восток от Брестской крепости, на территории коттеджного поселка в д. Плоска, на пересечении улиц Вересковой и 7-й Вересковой.

Казарму, по всей видимости, взорвали при отступлении русских войск.

Казарма практически не сохранилась — сегодня от неё остались только фрагменты стен.

Оборонительная казарма «Ж-З»

Построена в 1912—1914 годах на расстоянии примерно четыре километра к северу от Брестской крепости, недалеко от д. Гершоны, автодороги «Брест-Томашовка» и железной дороги «Брест-Влодава».

Оборонительная казарма литер Ж-З представляет собой казарму для гарнизона, соединённую коридором с казематированным выходом на верх оборонительной насыпи, которая по проекту должна была иметь треугольную форму. Сейчас эта насыпь практически полностью отсутствует.

В 1940—1941 годах на склонах казармы было построено два ДОТа, принимавшие участие в боях 22-23 июня 1941-го года.

До лета 2002 г. на оборонительной казарме литер Ж-З находился армейский склад танковой части, поэтому она относительно слабо засорена и пребывает в отличном состоянии. Вокруг казармы вырыто несколько больших глиняных карьеров, заполнившихся водой.

Опорные пункты

Опорный пункт — комплекс сооружений (укреплённый пункт, позиция) служащее для обороны (защиты) от противника, обладание которым дает возможность войскам (силам, формированиям) оборонять другие части своей позиции и влиять на них, и с потерей которого эти возможности войск (сил, формирований) утрачиваются.

Опорный пункт «А-Б»

Построен в 1912—1915 гг. на расстоянии примерно три километра к северу от Брестской крепости, недалеко от деревни Козловичи и автодороги «Брест-Клейники» рядом с оборонительной казармой «А-Б».

Представляет собой земляные позиции. Там ещё видны остатки рва и валов. Также там сохранился наблюдательный пункт, но без бронеколпака.

Опорный пункт «Б-В»

Построен в 1912—1915 годах в пяти километрах севернее Брестской крепости, между оборонительной казармой «Б-В» и фортом «В». Сегодня находится во дворе дома № 108 по ул. Лейтенанта Рябцева.

Представляет собой небольшую бетонную батарею, приспособленную местными жителями под сараи, с броневым наблюдательным пунктом. Сохранился менее чем на 25 %.

Опорный пункт «Г-Д»

Построен в 1912—1915 годах в пяти километрах северо-восточнее Брестской крепости. Сегодня находится в районе коттеджной застройки городского района Березовка, под линией электропередач.

От опорного пункта сохранился только наблюдательный пост, да и на нём уже нет бронеколпака. Сохранность объекта — менее 10 %.

Другие опорные пункты

Другие опорные пункты(ОП «Е-М», ОП «Ж-З») не сохранились за исключением ОП «Е-Ж», который был построен 1912—1915 годах и представляет собой земляное укрепление.

Батареи

Батарея — фортификационное сооружение (укрепление), предназначенное и обслуживаемое подразделениями артиллерии.

Батарея 1888 года

Построенная в 1878 году, батарея окончательный вид приняла в 1888 году, когда была усилена пороховым погребом и казармой. Предназначалась для защиты моста Брест-Холмской железной дороги и других путей сообщения. Построена в полукилометре восточнее Брестской крепости, на краю проспекта Машерова, между ТЭЦ и автостоянкой, напротив локомотивного музея.

Представляет собой большую земляную батарею с двумя кирпичными пороховыми погребами. Раньше погреба использовались в качестве складов.

Особенность этой батареи состоит в том, что её земляной профиль с 1888 года прекрасно сохранился.

Однако батарея находится под владением частных собственников. По их планам на месте батареи появится небольшая гостиница на 60 человек, с мансарды которой будет открываться живописный вид на реку Мухавец. А в одном из оставшихся погребов планируется сделать пивной бар.

Недавно в одном из погребов батареи было замечено, что кто-то (возможно чёрные копатели) долбает кирками и лопатами кирпичный пол с неизвестными целями.

Батарея № 1

Построена в 1912—1915 годах в трех километрах севернее Брестской крепости, в деревне Козловичи.

Состоит из нескольких небольших бетонных сооружений, которые служили убежищем для личного состава и орудий, а также пороховыми погребами. Батарея окружена обводным каналом. Потолки бетонных сооружений укреплялись металлическими рельсами. Там можно встретить рельсы 1883 года производства. Входы были закрыты бронированными дверями. После Великой Отечественной войны все бронированные двери и рельсы были выдраны и сданы в металлолом на нужды государства. По свидетельствам очевидцев, рельсы из казематов привязывались к танкеткам, и таким образом их вырывали из потолка, где они были приделаны намертво. В одном из бетонных казематов имеется металлическая бронированная дверь. Но она не является аутентичной. Её принёс дачник с одного из разбитых ДОТов, который находится на Речице, и установил вместо сданной в металлолом.

Батарея сохранилась практически без повреждений. Сейчас там располагается дача одного жителя Бреста. Почти все казематы приспособлены под сараи, погреба и хлев, окружены пристройками. Земляная обваловка половины казематов срыта дачником.

Батарея представляет собой историко-культурную ценность и охраняется государством.

Батарея № 2

Построена в 1912—1915 годах в трех километрах севернее Брестской крепости, на краю Речицкого кладбища, около автодороги «Брест-Клейники». Состоит из трех небольших бетонных сооружений, имеющих с торца вход и по несколько бойниц во фронтальной части, направленных на север. Батарея сохранилась практически без повреждений.

Батарея № 6

Построена в 1912—1915 годах в пяти километрах северо-восточнее Брестской крепости, в районе форта «В», среди промзон и грузовых железнодорожных путей Северного городка. Представляет собой несколько недостроенных, а позже взорванных небольших бетонных сооружений. Сохранилась на 25 % — 75 %.

Другие батареи

Кроме вышеуказанных существовали ещё батареи № 3, № 4 и № 5, сохранившиеся на 25-75 %. А одна(между фортом В и ОК «В-Г») — менее чем на 25 %.

Словарь распространённых фортификационных терминов

Барбета — насыпная площадка за бруствером для установки артиллерийских орудий и пулемётов.

Батарея — огневое и тактическое подразделение артиллерии. Обычно имеет 2-8 орудий.

Бруствер — насыпь в фортификационных сооружениях, предназначенная для защиты от пуль и снарядов, укрытиия от наблюдения противника, а также удобства стрельбы.

Горжа — тыльная часть укрепления.

Каземат — помещение в закрытых фортификационных сооружениях от воздействия огневых средств противника.

Капонир — фортификационное сооружение для ведения флангового огня в двух противополжных направлениях.

Контрэскарп — ближайший к противнику откос внешнего крепостного рва.

Кофр — фланкирующая постройка за контрэскарпом.

Люнет — открытое с тыла укрепление из 1-2 фронтальных валов(фасов) и боковых валов.

Оборонительная казарма — казарменное помещение, приспособленное к долговременной обороне и защищённое от огня осадной артиллерии.

Опорный пункт — небольшое сооружение, служившее убежищем для пехотных частей, командным пунктом.

Пороховой погреб — защищённое от разрушения помещение для хранения боеприпасов. Располагались в промежутках между фортами, в зоне артиллерийских батарей.

Полукапонир — фортификационное сооружение для ведение флангового огня в одном направлении.

Потерна — подземный коридор, соединяющий фортификационные сооружения, форты крепости, опорные пункты укрепрайонов.

Сквозник — сквозная галерея, прикрывающая дверной проём в фортификационных сооружениях от повреждения, удаляющая точку разрыва снаряда и пропускающая взрывную волную волну через себя.

Травес — поперечная толща грунта перед входом в фортификационные сооружения для защиты от поражения продольным огнём из стрелкового оружия, осколками артиллерийских снарядов, мин, бомб.

Фас — сторона укрепления, обращённая к фронту (напольный фас — передняя часть фаса укрепления, горжевой фас — тыльная часть фаса укрепления).

Форт — отдельное сомкнутое укрепление, состоящее из одного или нескольких фортификационных сооружений открытого или закрытого типа.

Фортовая группа — сочетание нескольких фортов и более слабых опорных пунктов, батарей, безопасных от бомб казарм и других дополнительного рода сооружений, окружённых со всех сторон препятствиями долговременного характера.

Фоссобея — передний низкий вал форта, предназначенный для стрелковых позиций.

Эскарп — внутренний откос рва укрепления, применявшийся в качестве противоштурмового препятствия.

См. также

Напишите отзыв о статье "Форты и оборонительная линия Брестской крепости"

Примечания

  1. В. В. Бешанов. Брестская крепость. стр. 40 — 41.
  2. В. В. Бешанов. Брестская крепость. стр. 39.
  3. В. В. Бешанов. Брестская крепость. стр. 91-93.
  4. А. В. Митюков, А. М. Суворов. Форт V и другие форты Брестской крепости стр. 27.
  5. А. В. Митюков, А. М. Суворов. Форт V и другие форты Брестской крепости стр. 17.
  6. В. В. Бешанов. Брестская крепость. стр. 52-58.

Литература

  • А. В. Митюков, А. М. Суворов. Форт V и другие форты Брестской крепости
  • В. В. Бешанов. Брестская крепость.
  • Сайт Meridian28.com
  • Сайт brest-forts.narod.ru

Ссылки

  • [www.fortressby.com/index.php?option=com_content&task=view&id=223&Itemid=42 Форт V и другие форты Брестской крепости]
  • [www.brest-sv.com/librery/histor/krepost/beshanov.html Брестская крепость. История. В. В. Бешанов]
  • brest-forts.narod.ru/index.html
  • meridian28.com/

Отрывок, характеризующий Форты и оборонительная линия Брестской крепости

– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.